Тайна Высокого Замка - Каменкович Златослава Борисовна (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Каштаны, раскинув зелёные шатры крон, не шелохнутся. Душно, как перед грозой, хотя синеву неба не омрачает ни единое облако, ни одна тучка.
«Вот оно — горе… — думал Марченко. — Первое в жизни большое, настоящее горе… Враг рвётся к городу… Здесь я тебя встретил, здесь ты живёшь, моя любимая, моя самая хорошая на свете, моя невеста… Биться бы с врагом за каждую улицу, за каждый дом… И что ж! Связан по рукам и ногам: «Вам доверили людей, вагон, инструменты, чертежи…»
Он знал, если даже уедет, не простившись, Ганя всё поймёт, хотя ей будет очень тяжело… Как это она сказала: «Не верится, неужели я могла прежде жить без тебя?..»
Нет, Марченко не мог уехать, не повидав свою невесту. Быть может, она захочет поехать с ним? Вместе работать, делить радость и горе… А нужно, так вместе сражаться на фронте…
Приняв это решение, Марченко заторопился на Замковую, к дому, где жила любимая девушка.
На перекрёстке Русской и Подвальной улиц ему преградила дорогу похоронная процессия. На машине стояли два гроба.
— Кого хоронят? — спросил Марченко у высокого сутуловатого человека.
— Писателей Александра Гаврилюка и Степана Тудора. Убиты при бомбёжке, — тихо ответил тот.
Надрывно завыли сирены.
— Воздушная тревога! Воздушная тревога! — неслось из репродукторов.
Но процессия спокойно продолжала свой путь, словно фашистские стервятники не могли уже причинить большего зла, чем они причинили.
Марченко спешил своей дорогой, не укрываясь в подъездах, стараясь выиграть время.
Справа, со стороны Высокого Замка, заухали взрывы.
— Станцию бомбят! — на бегу крикнул Марченко знакомому рабочему, которого несколько раз встречал в семье Ковальчуков.
— Метили, видно, туда, а попали…
— Думаете, по эту сторону горы?
— Сдаётся, что так…
Две бомбы прямым попаданием превратили жильё Ковальчуков в руины.
Но Петрик этого не видел, он и Василько в это время находились в пещере.
— Опять бомбят… У, рожи позорные! — сжал кулаки Василько. — Ох, только бы в наш дом не жахнули…
И тут он так быстро забубнил «Отче наш», что нельзя было отличить одно слово от другого.
— Давай быстрее знамя спрячем, — торопил Петрик. — Сперва сюда в корзину положим, верно?..
— Ага, пусть так, — прервал молитву Василько.
Пока они приваливали корзину ветками и засыпали песком, Олесь стоял на часах возле старого граба. Отсюда ему было видно, как вражеские самолёты сбросили бомбы на Замковую улицу. К небу взметнулось несколько столбов чёрного дыма, местами прорезанного вспышками огня, а через несколько секунд земля под ногами Олеся дрогнула от взрывов.
— Петрик… беда! — крикнул он, вбегая в пещеру, — там… кинули бомбы…
— Мама! Там моя мама!
Петрик не помнил, как добежал, как упал на груду камней и досок, как, сдирая до крови ногти, разгребал руками землю, лихорадочно отбрасывая кирпичи, а сам сквозь рыдания повторял только одно слово:
— Ма-ам-а!.. Ма-ам-а!.. Ма-ам-а!..
С расстёгнутым воротом и влажными от пота кудрями, Марченко подбежал к Петрику и поднял его с земли.
— Ганнуся!.. Где она?..
— На-а… Та-а-ам, — едва вымолвил Петрик, указывая рукой в сторону станции Подзамче.
— Там ихний госпиталь вакуируют. Она там, — пояснил Василько, размазывая рукой по лицу слёзы, смешанные с копотью и землёй.
— Где батя? — жарко дышит в лицо Петрику Марченко.
— Де-де-ппо…
Нельзя терять ни минуты. На станции Подзамче ждут товарищи. Там Ганя…
— Что ж мне делать с тобой, Петрик? — озадаченно спрашивает Марченко. — Забрать с собой? Петрик, друг мой, поезжай со мной. А?
— Не-е-е…
Как оставить Петрика? Оставить одного в таком страшном несчастье? Здесь ему быть нельзя… Надо увести к людям…
— Ну вот что, хлопцы, помогите мне Ганю разыскать. Народу там тьма-тьмущая скопилась, боюсь не найду я один Ганю.
Петрик, обливаясь слезами, ни за что не хочет отходить от развалин, под которыми погребена его мать.
Тогда Марченко пускается на хитрость.
— Петрик, друг мой. Разве ты забыл, что на груди у тебя красная звёздочка? Ты тимуровец, твой долг помочь мне найти Ганю! Неужели, хлопцы, вы оставите человека в беде?
— Идём, — тихо проговорил Петрик, хотя в душе он спорил сам с собой.
Камни, песок и земля осыпались у них под ногами, потому что спускаться приходилось по самому отвесному северному склону горы, одетую в буйную зелень каштанов.
Эшелоны, эшелоны эвакуирующихся. Люди покинули родной кров, спасаясь от врага.
В огромном многоцветном людском муравейнике перед станцией не видно стройной беловолосой девушки с ямочками на щеках. Нет её и на перроне, заставленном носилками с ранеными.
Малышка лет пяти дёргает старушку за клетчатую шаль, хныча:
— Бабушка, мне здесь надоело! Я хочу домой… Хочу домой…
— Война, война, война, — бормочет старушка, качая головой, точно она не слышит слов внучки. — Эка беда ведь какая…
К Марченко протиснулся коренастый человек в серебристом пыльнике.
— Александр Порфирьевич, через пять минут наш эшелон трогается.
Не зря говорят: любовь для влюблённых — всё. Казалось, с каждой новой минутой Марченко забывал обо всём на свете. В мыслях и сердце — Ганнуся! Только бы отыскать её, увезти вместе с Петриком из Львова. Сердце подсказывало: если город сдадут, семье Ковальчука грозит гибель.
— Неужели мы её не найдём? — вглядываясь в массу людей, с отчаянием проронил Марченко.
— Стефа там, а Ганнуси нет, — подбежал запыхавшийся Олесь: — Ганнуся та-а-ам! — показал он рукой куда-то в сторону.
— Послушай, Петрик, — глядя мальчику в глаза, сказал Александр Марченко. — Хорошенько запомни, что я тебе скажу: бате передай, я прошу, если он сам, конечно, останется во Львове, пускай Ганю и тебя эвакуирует в Глухово, к моим родителям. Отец мой каменщик, его у нас там каждый знает. Вам будет хорошо. Адрес Ганя знает…
— Товарищ инженер! Да что вы, честное слово! — возмущённо всплеснул руками человек в пыльнике. — Люди там ожидают, волнуются.
— Я сию минуту, — оглянулся Марченко. — Петрик, друг мой, ты всё запомнил?
— Да.
Марченко прижал к своей груди голову Петрика, но не сказал тех слов, какие обычно всегда говорил ему на прощание: «Ну, беги домой…»
Олеся и Василька жёг стыд: какие же они после этого тимуровцы, если не смогли помочь человеку?
Василько сказал:
— Вы ещё трошки подождите, слово чести, мы Ганю найдём.
— В том-то и беда, что не могу.
Поезд уже отходит… Марченко торопливо обнял мальчуганов.
— Ребята, что бы ни случилось, вы — тимуровцы… Вы никогда не оставите в горе хороших людей…
— И знамя мы тоже сбережём, горячо сказал Олесь.
Поезд ускорял ход. Александр Марченко стоял у открытого окна вагона и нервно курил.
— Ганя, Ганя! — вдруг закричал он, высовывая из окна кудрявую голову.
Залитая потоком солнечных лучей, Ганя стояла в белом платье, такая стройная, свежая, похожая на ландыш. Она поддерживала под руку красноармейца с забинтованной головой.
— Сашко! — вскрикнула девушка и протянула вперёд свободную левую руку.
— Я верну-у-сь! — донёс к ней ветер.
И раненные бойцы, успевшие уже полюбить свою молоденькую, такую самоотверженную, мужественную сестричку, впервые увидели слёзы на её тяжёлых ресницах.
Часть третья
Глава первая. «Новый порядок»
Не привыкать Ганнусе и Петрику ютиться в подвале. Но конура, где они сейчас живут, этот «покой» размером в пять квадратных метров, даже их приводит в уныние: штукатурка на стенах отвалилась от сырости, вместо окна — узкая щель с железной решёткой.
