По следам М.Р. - Раевский Борис Маркович (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Внезапно погас свет. И сразу раздался женский крик. А когда вскоре люстра снова вспыхнула, все увидели бьющуюся в истерике красавицу. Колье на ней не было.
— Ни с места! — приказал инспектор Вернер. — Я вынужден всех обыскать.
Мужчины не возражали. Старик распахнул смокинг, бородач охотно вывернул карманы, а молодой человек так быстро поставил на место чашку, что кофе выплеснулся на блюдечко. Обыск ничего не дал, хотя инспектор заглянул и в футляр фотоаппарата, и даже под парик растерянного старика.
— И все же я знаю, кто похитил колье, — сказал инспектор. — Его взял…»
На этом, как всегда, история оборвалась.
— Вот черт! — Генька отложил исписанный крупными буквами листок.
Хорошо Яшке: его отец знает польский язык и каждую неделю переводит из «Пшекруя» такие загадки. И этот листок Генька тоже взял у Яшки.
Но все-таки в чем же там заковыка?
Генька в раздумье подошел к окну.
Мойка не спеша плыла в своих каменных стенах. Резвые зайчики мелькали в окнах старинного дома на другом берегу. Всю жизнь Генька привык видеть этот четырехэтажный дом, проходить мимо него, заглядывать во двор, где еще сохранились полутемные навесы для карет и экипажей. Но он никогда не забывал: этот дом — особенный. Дом Пушкина, его последняя квартира.
Недавно Генька прочел у писателя Андроникова, как перед смертью Пушкина всю набережную устлали соломой и народ стоял под окнами тихо-тихо. И еще — как Лермонтов ходил прощаться с Пушкиным. Никто этого раньше не знал, а вот Андроников доискался. Из него, пожалуй, вышел бы детектив. Не хуже инспектора Вернера. Факт!
Кто же все-таки украл это чертово колье?
Честно говоря, Генька неясно представлял себе, что это за штука — колье? Цацка какая-то. Вроде брошки или там бус. Женщины — они любят навешивать себе на фасад всякие яркие предметы.
Генька еще раз перечитал загадку. И вдруг… Кофе! Молодой человек «пил торопливо», а чашка почему-то снова полна! Хо! Даже выплеснулся через край! Колье спрятано в чашке! Факт!
Генька бросился к телефону.
Яшка разозлился: он думал — Геньке ни в жизнь не догадаться.
— Следующая загадка — через неделю, — буркнул Яшка и положил трубку.
А Генька ликовал. Значит, и у него котелок варит! А то все — Витя, Витя!
Генькины мысли прервал телефонный звонок. Глуховатый бас Николая Филимоновича:
— Башмаков? Срочное дело. Через час всем звеном ко мне. Ясно? Тогда действуй.
Генька тотчас позвонил Оле. Кто-то из соседей буркнул: «Сейчас!» — и пропал.
Генька ждал-ждал, хотел уже положить трубку, как вдруг послышались торопливые шаги, и Оля виновато затараторила:
— Алло! Генька? Ты? А я была занята. Очень-очень занята. Очень-очень важным делом.
«Знаем эти важные дела, — подумал Генька. — Косу заплетала или платье примеряла. Не хватало еще бриллиантовое колье нацепить. Как той красавице».
— Вот что, — строго сказал он. — Ровно через пятьдесят, нет, через сорок пять минут будь у Филимоныча.
— А зачем? Почему так срочно?
— Филимоныч вызвал. Ясно? Тогда действуй! А я забегу за Витей.
В маленькой комнате Мальцевых стоял сладковатый запах. Витина мать капала лекарство в старинную длинноногую рюмку и, беззвучно шевеля губами, считала капли. Она даже не обернулась, когда Генька вошел, только повела плечом — не сбивай, мол. Потом поднесла рюмку к самому рту мужа.
— Опять? — шепотом спросил Генька у Вити.
Тот кивнул.
— И надо же — именно сегодня! Так ждал этого вечера, и вот…
— А какой вечер-то? — Генька и сам не заметил, как повысил голос.
— Что вы все — вечер, вечер?! — раздался с постели раздраженный голос Витиного отца. — Вечера танцев бывают. А это сбор, дивизионный сбор.
Генька посмотрел на него. Он уже привык, что Витин отец — слепой. Но обычно Александр Борисович ходил в черных очках. А сейчас он был без очков — и эти две пустые глазницы… Они зияли, страшные, как раны. И, как раны, были иссечены рубцами…
Генька торопливо отвел взгляд.
Только сейчас Генька увидел: на стуле, заставленном лекарствами, висел парадный пиджак Александра Борисовича с привинченным над боковым карманом орденом. Витина сестра, Катюшка, прижавшись к стулу, осторожно гладила пальцем красную эмалевую звезду.
— Все наши ополченцы собираются, — тоскливо продолжал Александр Борисович. — Каждый год, в этот самый день.
— А почему именно в этот? — спросил Генька. — Ведь самый обыкновенный день.
Нет, не так уж интересовал Геньку дивизионный сбор. Просто не хотелось молчать. Говорить о чем-нибудь, о чем угодно. Генька сам, на своем опыте, уже точно установил: больному легче, когда с ним говорят.
— Обыкновенный?! А в сорок первом? Во время штурма. Наша дивизия как раз тогда к Пулкову вышла. И ни шагу назад. Насмерть встала. Слева — Выборгская дивизия, справа — моряки. А посредине мы. Как сейчас вижу…
Александр Борисович на мгновение замолчал, вспоминая тот страшный сентябрьский день. И тут же раздался голос Катюшки:
— Пап! Ты видел? Что ли, ты мог?
Тяжелая рука, лежавшая на одеяле, сжалась в кулак.
— Тогда мог, Тюша. Не век же я слепой. Эх, жаль — не осталось старых снимков. Все до единого в блокаду сгорели. Разве что… — Александр Борисович встрепенулся. — В нашей дивизионной газете, в «Боевом знамени», летом сорок второго был мой портрет: «Умелый сапер». Разыскать бы! Да вот опять на сбор не попаду.
Он махнул рукой и тихо закончил:
— Учитель ваш, историк, тоже ведь из нашей дивизии. Он-то, наверно, пойдет.
«Странно, — подумал Генька. — Почему же Филимоныч нас позвал? Неужели он дома сидеть собрался?..»
Глянул на часы. Ого! А времени-то в обрез.
Он сделал Вите знак, и тот, кивнув, шепнул что-то маме.
— Шагайте, шагайте, — отмахнулась она. — А то шума от вас… Вон как отец разволновался.
Вскоре ребята уже шли по улице. Генька, высокий, щеголеватый, в «стиляжной» спортивной куртке, отороченной замшей, шагал легко и размашисто. Коренастый, плотный Витя в потертом пальто, коротком и узком в плечах, вяло шел рядом. Где Генька делал три шага, там Витя — четыре.
Денек был ясный, не по-осеннему солнечный. Прозрачный воздух дрожал и словно бы слегка колыхался, как задник в театре. И все краски сегодня были особенно яркими, чистыми, как на акварели.
Но Витя, казалось, не замечал ни нарядной желто-багряной листвы, ни ровного-ровного, синего, блестящего, будто эмалированного неба, ни торжественной колоннады Казанского собора. Он шел хмурый, погруженный в какие-то мрачные мысли.
«Да, конечно… Когда отец так… Невесело», — подумал Генька.
Попытался на секунду представить своего отца вот таким — слепым и вдобавок с больным сердцем. Нет, ничего не получалось.
— А давно он… такой?.. — спросил Генька. — С войны?
Витя кивнул.
Мальчишки опять замолчали. Долго шли так.
— И, знаешь, что самое страшное?
Витя, как всегда, говорил медленно, с долгими паузами.
— Он же меня… ни разу… никогда… не видел, — Витя быстро рывком глянул на Геньку и тотчас опустил глаза. — Понимаешь? Ни разу…
Генька кивнул.
— Я как-то слышал… ночью, — продолжал Витя. — Отец думал — я сплю… И спрашивает у мамы… какие мы? Я и Катюшка… И вот мама шепотом ему рассказывает… Оба русые. А глаза у меня — серые, а у Катюшки — черные, круглые… И на щеке у Катюшки родинка… А отец слушает… и повторяет… словно наизусть нас заучивает… русые… родинка…
Витя дернулся и замолчал. Шагал, глядя куда-то в сторону, мимо Геньки.
И Генька тоже молчал.
Оля уже стояла у подъезда и, увидев мальчишек, укоризненно протянула:
— Эх, рыцари! Ждать вас приходится.
— Еще три минуты до срока, — отпарировал Генька. — Торопеха!
