Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович (прочитать книгу .TXT) 📗
– Честное слово, ты настоящий живописец, – искренне сказал Коля.
Женино бледное лицо порозовело. Он прошептал:
– Да что ты, я еще почти ничего не умею…
– Умеешь! Да еще как!.. Знаешь что? Надо сделать для этой картины раму.
И сделал!
Женя был счастлив. Сказал, что подарит «Кентавра» сестре Лене. На именины. Вернее, на день рождения, потому что день ангела еще не скоро.
Коля и Женя, конечно, виделись постоянно. В обычные дни – в школе, а по воскресеньям – дома друг у друга. С утра или Женя прибегал к Коле, или тот спешил к Славутским. Дорога была не столь уж длинная – полпути до школы. Женины отец и мама встречали Колю ласково, но будто смущались и спешили оставить мальчиков одних. А Лена вела себя по-приятельски. Ну, будто Саша, только постарше. Вместе с братом и его другом сочиняла карты сказочных государств, которые Женя тут же набрасывал на бумаге. На картах разворачивались рыцарские кампании и плавания старинных кораблей по запутанным проливам…
А если собирались у Коли, то играли в шашки. Коля, с разрешения Трофима Гавриловича, сам их выточил на токарном станке, это было не сложнее, чем точить юферсы. А картонную доску для шашек сделал Женя. Не простую, а с рисунками всадников, многобашенных замков и крутобоких галеонов на каждой клетке.
С мальчишками из компании Фрола Коля виделся теперь нечасто. Иногда встречались на улице, чтобы поиграть в «кранцы-транцы», – вставали в круг и перекидывали друг другу плетеную из троса грушу. Это был шлюпочный кранец, какие спускают при швартовке между бортом и причалом. Кто уронит – тот вылетает. Кто остался последним, тот награждает остальных кранцем по транцу. Транец, как известно, это кормовой срез судна (ну, и не только судна). Вот по этому «срезу» и получают те, кто проиграл, тугим плетеным снарядом. Столько раз, каким по счету вылетел (счет, конечно, с конца). О-го-го, если крепко вляпают! Но вляпывали редко, потому что разрешалось уворачиваться.
На такую игру сходились на маленькой площади у старого колодца, на Пушечной. Не только Фролкина компания, но и разные другие мальчишки из слободки и даже от Пересыпи. В том числе и Колины одноклассники: неуклюжий Мешок, лопоухий и веселый Митя Дымченко, конопатый Артемка Горох… Но это случалось лишь изредка.
А в погребке собирались после Рождества всего два раза. Видать, у каждого хватало дел дома.
У Ибрагимки заболел дед. Ибрагимка плакался: «Помрет, мне тогда куда идти? Больше никого нету». У деда была крошечная бакалейная лавка, дохода от которой хватало лишь на прокорм себя да внука. Если не станет деда, Ибрагимка разве управится с торговлей? Вмиг все пойдет прахом… Доктор Орешников по просьбе Коли побывал у Ибрагимкиного деда, передал потом кое-какие лекарства. Деду стало лучше, но окончательно поднялся он лишь к весне…
Фролу тоже доставалось дома. Отец его был тихий, непьющий, работал плотником в доках, командовала в семье мать. Это была крупная громкая тетка. Торговала на рынке калачами и пирожками, которые пекла в громадной русской печи, сложенной в специальной пристройке. Мужем и Фролом помыкала по-всякому.
Случалось, что Фрол в сердцах обещал приятелям: «Вот окончу школу, определюсь в мастерские и сразу заведу отдельное жилье. А то и раньше уйду, наймусь на шхуну юнгой, буду ходить в Азовское море, возить табак да арбузы…» Но все знали, что из дома он не уйдет, пока не вырастет его сестренка. Ей сейчас был третий год. Фрол сестренку любил, возился с ней как нянька, рассказывал сказки про Дубровского и совсем тогда не похож был на вожака мальчишечьей компании…
Федюню дед Евсей Данилыч приучал к хитростям корабельной постройки, а Савушка один, без брата, гулять не ходил.
А Поперешный Макарка помогал матери-прачке. Носил вместе с ней по квартирам чиновников выстиранное белье. Хоть и упрямился по причине своего характера (не мужское, мол, это дело со всякими тряпками возиться), да много ли поспоришь, если у маменьки всегда веревка под рукой! Как сложит в четыре раза да ка-ак…
В середине февраля случилась еще одна напасть. Объявился хозяин разбитого дома, где был погребок. Старый боцман Гарпуненко. Приехал из Керчи и заявил, что будет заново подводить под крышу дом, чтобы помереть в родном гнезде. Решение, конечно правильное, да только ребятам пришлось, прихвативши имущество, выметаться из обжитого помещения.
Саша, будучи близкой знакомой Настеньки и Маркелыча, поделилась с ними ребячьей бедой. Маркелыч тут же сказал, что, ежели возникла такая несуразная обстановка, пускай вся команда собирается у него в сарайчике (где он прятал вторую мортиру). Настенька, добрая душа, не спорила, только просила следить за печкой, чтобы не спалить все подворье. Саша сказала про это Коле, а он объявил остальным. Компания радостно вселилась в каменный «кубрик» и устроила новоселье. Но после встречаться там часто не удавалось…
Зато с Сашей Коля виделся постоянно. Почти каждый вечер. Может быть, Саша своей чуткой девичьей душой догадывалась, что Коле страшновато одному по вечерам (и скучно, конечно!). А возможно, и сама скучала, потому что с маменькой Лизаветой Марковной давно уже все переговорено. К тому же та часто уходила к соседям – то к Настеньке Ященко, то к вдовым сестрам Кабатчиковым, с которыми занималась карточным гаданием. Вот Саша и спешила в гости к соседскому мальчику.
Они уже не стеснялись друг друга. Болтали о всяких делах, как давние друзья. И Коля за привычное Сашино «ой, страх» щелкал теперь ее по носу не шутя. Не изо всех сил, конечно, но и не как воздушную принцессу. Хотя… если случалось сдвинуться над книгой о «мироздании» головами и завитки Сашиных волос касались Колиной щеки, он чувствовал внутри сладкое замирание, которого стыдился сам перед собой. Но щеку не убирал…
Татьяна Фаддеевна все чаще приходила из лечебницы поздно. Коля так и не разобрался до конца, занимала ли Тё-Таня там какую-то должность и получала ли жалованье или просто помогала доктору Орешникову в его немалых медицинских хлопотах. По правде говоря, это Колю не особенно заботило. Тревожило другое: что тетушка в темноте возвращается одна. Конечно, едва ли ей были страшны сумрачные души развалин, однако и обычные злоумышленники могли встретиться на дороге. Из тех, что обитали в конурах и трактирах на развалинах Николаевской батареи и в глухих руинах посреди Городского холма.
Однажды Коля не выдержал, высказал такое опасение вслух. И даже храбро предложил: «Может быть, мне встречать вас?» (И обмер: вдруг скажет «встречай»?) Тё-Таня отозвалась суховато:
– Неужели ты думаешь, что я хожу домой одна? Борис Петрович не позволил бы этого, он провожает меня до калитки.
– Да? А почему он не заходит?
– Ну… спешит себе. Да и зачем же заходить?
– Как зачем? Отдохнул бы, чаю выпил…
– Дома его ждет сестра. И кроме того…
– Что?
Татьяна Фаддеевна посмотрела на племянника со странным выражением:
– Мне кажется, он стесняется тебя…
– С какой стати? – изумился Коля. Впрочем… не совсем искренне.
– Не знаю. Человек он крайне деликатный… и вообще…
Что значит «вообще», Коля не стал уточнять. Пожал плечами и… успокоился. А потом сделал запись в тетради.
Тетрадь Коля не прятал, она всегда лежала на столе. Это означало, что Тё-Тане читать не возбраняется. Пожалуйста! Никаких тайн… Да и все равно там ничего не понять. Татьяна Фаддеевна и в самом деле, кажется, не поняла предпоследнюю строчку.
– Друг мой, не объяснишь ли ты мне, что означает странный восклицательный знак после слов «Ее провожает доктор»?
Коля сделал самые невинные глаза:
– Это значит – я за вас больше не тревожусь. А что такого?
Татьяна Фаддеевна почему-то смутилась. И она, и Коля стали смотреть в разные углы комнаты.
Конечно, для Коли не были секретом симпатии между тетушкой и доктором. И он видел, что эти симпатии крепнут. И доктор, кажется, понимал, что Коля это видит, вот и стеснялся…
А чего стесняться? Коля же не дитя малое, знал, что это бывает не только между юношами и девицами, но и между зрелыми людьми. Тё-Таня совсем не старуха, лишь чуть-чуть больше тридцати, да и Борис Петрович не намного старше… Через несколько лет Коля вырастет, уедет в университет, а потом отправится путешествовать по дальним странам, а тетушке что – куковать в тоске и одиночестве? Она же с ума сойдет, она всю жизнь привыкла заботиться о том, кто рядом…
