Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович (читаем книги TXT) 📗
— Рассыльного нужно отпустить до отъезда, — как бы вскользь заметил Андрес. — Ваш преемник, вероятно, наймет нового.
Тореро пришел к полуночи. Увидел третью кровать и нового жильца на ней, покачал головой.
— Как в ночлежке, — брякнул Габриэль. — Знакомиться будем или так?
Андрес фыркнул:
— Лучше так. Впрочем, это дело соседа. Я его увидел сегодня впервые.
Третий жилец сел на кровати и посмотрел на вошедшего. Габриэль не сдержал возгласа:
— Роб! Это ты или приведение? Да разве тебя не уложила насмерть Черная Кошка?
— Роб думает так, — спокойно сказал негр. — У Габриэля сдали нервы.
Больше всех, конечно, был поражен Андрес.
13. В КАФЕ «ГВАТЕМАЛА»
Тропический ливень — гроза горожан. Даже в замощенном Гватемала-Сити дождем пугают малышей, а при первых же потоках воды, низвергнувшихся с неба, прохожие забиваются в подъезды и магазины, продавцы фруктов и цветов разлетаются со своими тележками в поисках укрытия, и даже водители загоняют машины под раскидистые кроны деревьев.
Могучий водопад обрушивается на столицу, зажатую в горах; по улицам несутся стремительные реки, глянцуя тротуары и мостовые; зеркально-пенистая вода, уносящая с собой весь мусор города, мутнеет и к окраине приходит коричневой. Так может продолжаться час и два, день и другой.
Счастливец, кто оказался под тенью могучей сейбы. Чудовищная колонна светло-серого ствола, которую не обхватят, взявшись за руки, и полтора десятка людей несет такой развесистый купол темной листвы, что тень его, даже когда солнце стоит в зените, покрывает площадь в три тысячи квадратных метров. За раскидистую тень, за гордые контуры, за благородное сочетание цветов, листвы и ствола гватемальские индейцы издавна полюбили это могучее дерево. Оно стало для них национальной святыней.
Группа студентов, среди которых был Андрес, забившись от ливня под свод сейбы наблюдала, как приехавшие на базар индейцы с достоинством подошли к дереву и, прежде чем вступить под крону, отвесили ему низкий поклон.
Громко расхохотался высокий щеголеватый офицер, посчитавший, видимо, забавным, что крестьяне не торопятся укрыться от дождя.
Погляди на этого франта, Андрес, — сказала курчавая девушка в темно-синем платье. — Я думаю, он притащился с армасовцами и забыл наши обычаи. Иначе он не ржал бы как мул.
— Сеньорита, — вспыхнул офицер. — Будь вы мужчиной, я отвесил бы вам звонкую оплеуху.
— Тогда отвесьте мне, — вмешался Андрес — Я тоже думаю, что вы мул.
Офицер ответил набором ругательств; в группе раздался громкий смех. Студенты, оставив взбешенного офицера под сейбой, перебежали плошадь и скрылись за углом. В районе двенадцатой авениды им полюбилось кафе, вывеской которому служил огромный куст кофе, выросший прямо в витрине. Это была не бутафория, а настоящий куст, высаженный в мягком замаскированном грунте, своеобразное карликовое деревцо с темнозелеными заостренными листьями и похожими на жасмин цветами. Деревцо плодоносило, но его вишнеобразные плоды еше не налились кармином.
За отсутствием другой вывески, разные люди называли кафе по-своему. Жители ближних кварталов, мелкие чиновники, ремесленники, лавочники приглашали друзей запросто: «Посидим у кафето» (у кофейного дерева). Соседи-художники, часто спорившие в кафе до поздней ночи об искусстве, шутливо называли его кафе-чачарой — кафе-болтовней. Армасовские офицеры, приходившие сюда слушать маримбу и банджо — хозяин держал всего двух, но отличных музыкантов. — прозвали этот уютный уголок «Мемориа», как бы отдавая дань воспоминаниям молодости, со времени которой они были оторваны от страны. Но в студенческой среде прочно привилось название «Гватемала», а с приходом армасовиев иначе кафе и не называли.
Сюда и прибежали спасаться от дождя промокшие, смеющиеся Андрес, девушка в синем платье, которую все звали Риной, их друзья. Сдвинув два столика вместе, студенты расселись и попросили совсем молоденькую официантку принести им маисовые блинчики.
— Под каким соусом желаете? — вежливо спросила девочка.
— Новенькая! — закричала Рина. — Откуда ты? Как тебя зовут, сеньорита?
— Меня назвали Росита, — чинно присела официантка — Я из провинции.
— Ну, так знай, Росита, — сказала Рина, — нам подойлет любой соус кроме подливки а ла Армас.
— Ты очень кричишь, — с досадой сказал Андрес.
Сосед Рины, юноша с правильными чертами лица, хорошо одетый, насмешливо заметил:
— А по-моему, пора перестать обо всем говорить шепотом.
— Мы обсудим это в другой обстановке, Адальберто, — уклонился Андрес от спора.
— Я поняла, — серьезно заметила Росита, а глаза ее смеялись. — Значит, подать любой соус, кроме кроваво-красного.
Студенты зааплодировали. Рина обхватила Роситу за талию и закружилась с нею.
— Новенькая! Ты нам подойдешь! — засмеялась она, а за нею и остальные.
Росита вырвалась из крепких рук Рины и выскользнула в кухню. Рина взглянула на рассерженного Андреса и мягко положила ему на плечо руку:
— Не надо дуться, Андрес, — сказала она своим глубоким, гортанным голосом. — Ничего трагического не произошло.
Она была очень хороша в эту минуту — стройная, смуглая испанка, которой недоставало только розы к иссиня-черным волосам. Но Андрес взглянул на нее нарочито равнодушно, хотя они были большими друзьями.
— Мне пришлось за тебя вступиться перед франтом, — наставительно сказал Андрес, — и будь он фисгоном, [38] не избежать бы стычки с полицией. А вчера ты прилепила свой рисунок к дверце такси, и, не сдерни я его тотчас, бедняга-шофер сел бы в тюрьму. Как ты думаешь, Рина, мы завоевали бы его симпатии?
— Ты очень строг к Рине, — усмехнулся Адальберто.
— Нет, Андрес, как всегда, прав, — призналась Рина. — Но ужасно не терплю ждать. Все время чего-то ждешь. Лучше бы мне поручили застрелить кого-нибудь из этих негодяев.
— Ты стреляешь своими рисунками, — отрезал Андрес. — Товарищи просили тебя не запугивать, но уж так и быть — по секрету скажу: начальник полиции назначил награду за поимку автора рисунков. Ты оценена в двести кецалей.
Рина побледнела, но тотчас вызывающе посмотрела на товарищей. Никто не отозвался.
— Пусть так! — сказала Рина. — Двести значит двести. Я их разрисую... сполна на эту сумму.
Официантка принесла маисовые блины, и студенты в молчании принялись за свой легкий завтрак. Одна Рина не притрагивалась к еде.
— Сеньорита извинит меня, — раздался звонкий голос Роситы, — но лепешки лучше есть горячими. Сеньорита, есть поговорка в наших местах: красивый цветок в росе не нуждается...
— Спасибо, девочка, — шепнула Рина и неуловимо быстрым движением провела платком по щеке... уж не в поисках ли росинки?
Росита осмотрелась и, тоже шепотом, сказала:
— Я научу сеньориту одной песне, если она отведает лепешек... Только пусть кто-нибудь подпевает.
Она подбежала к маленькой эстраде, на которой лежала маримба — полированная доска с подвешенными тыквами — и хлопнула ладошкой по тонкой луковичной кожуре, затянувшей отверстие опустошенного плода. Раздалось легкое щелкание, затем из инструмента вырвался рыдающий звук. Росита приложила платочек к лицу и тихонько начала:
Росита выглянула из-за платка, словно в кого-то всматриваясь, и снова извлекла из маримбы рыданье:
38
Фискал, шпион (исп.).
