Следы остаются (Роман) - Вежинов Павел (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
ЮЛИЯ ДЕЙСТВУЕТ
Юлии было мучительно и страшно ждать в заброшенном дворе. Спрятавшись в кустах, она вздрагивала от полуночной прохлады и от страшных мыслей, приходивших ей в голову. Время от времени вспархивала в темных ветвях птица, кошка внезапно прыгала на изгородь, и Юлия испуганно замирала на своем месте. Но в эти минуты она больше всего боялась за своего маленького друга, который так странно исчез в большом белом доме. Что случилось с ним? Почему он не выходит? Хотя в эти страшные минуты ей было совсем трудно думать спокойно, она понимала, что нет никаких разумных причин задерживаться так долго внутри. Сколько времени нужно, чтобы проверить, открывает ли ключ двери? Наверное, не больше пяти минут. До сих пор прошло много раз по пять минут, а от Пешо не было и следа.
Куда пропал он? Жив ли или уже случилось какое-нибудь непоправимое несчастье?
Терзаемая противоречивыми мыслями, она ждала за оградой и не отрывала взгляда от подъезда. А действительно ли он вошел в дом? Она не уверена, потому что не видела. Но куда может пойти он в этот поздний ночной час? Уж не пришло ли ему в голову немедленно сообщить милиции — сообщить еще этой же ночью, чтобы избежать какой-нибудь опасности? И это было возможным, но ей не верилось. Она чувствовала, что он там, внутри, в большом белом доме, и дрожала от страха. Что случилось с ним, почему он не выходит?
Наконец Юлия поняла, что ждать здесь дольше опасно и бессмысленно. Если с ним случилось несчастье, она должна помочь ему, спасти его. Хотя она и поняла это, ей было невыразимо трудно оторваться от своего места. Ей казалось, что стоит ей пойти куда-нибудь, как там, наверху, произойдет страшное несчастье, которое уже никто не сможет поправить. Да, лучше сразу же побежать в милицию, предупредить, попросить помощи, но, несмотря на это, у нее не хватало воли тронуться с места и оторвать взгляд от неподвижных дверей.
Так прошло еще четверть часа. Наконец, собрав всю силу воли, она медленно вышла из дворика. Дверь была все такой же неподвижной, окна инженера — все такими же темными. Но где искать помощи? Где отделение милиции? Внезапно она вспомнила, что мальчики собирались идти в Министерство внутренних дел. Кто-то говорил, что там обязательно есть дежурный начальник. Хорошо, она пойдет туда! Юлия знала, где находится громадное массивное здание Министерства внутренних дел, но сейчас ей было трудно ориентироваться. Она вышла на трамвайную линию, осмотрелась и поняла: если пойдет по линии, то, достигнув маленького сквера, она увидит за ним само Министерство.
Пока она спешила по безлюдной улице, поднялся вихрь, в воздухе понеслись клочки бумаги. Через некоторое время закапали и одинокие крупные капли, но скоро перестали. Через четверть часа Юлия подошла к скверу и, завернув за угол, увидела выросший перед ней огромный каменный фасад Министерства. В двух местах светились окна, и Юлия, ободренная, поспешила вперед.
Подойдя к зданию, она смущенно остановилась. К каким дверям подойти, кому позвонить? Было что-то трогательное в этой полуночной картине: мрак, ветер и она, совсем одна, маленькая и беспомощная у громадного тяжелого массива Министерства, поднявшая к окнам свой маленький носик, с развевающимися от ветра светлыми волосами. Кому позвонить, кого позвать?
Внезапно она вздрогнула. В тени здания зашевелилась человеческая фигура и, когда она вышла на освещенное место, Юлия увидела, что это солдат — серьезный, даже хмурый, с автоматом на груди.
— Кого ты здесь ждешь, девочка? — спросил он строго.
— Товарищ солдат, — быстро, задыхаясь начала Юлия, — я должна сейчас же поговорить с самым главным начальником!
— С каким начальником?
— С дежурным, — догадалась она.
— Здесь нет начальников! — немного сердито ответил солдат. — Ну, иди! Как это можно, чтобы дети бродили по ночам?
— Но, товарищ солдат, — быстро и отчаянно зашептала Юлия, — диверсанты, товарищ солдат, поймали Пешо…
— Какого Пешо?
— Пешо — мальчик. Диверсанты его поймали и заперли в… комнате!
Солдат невольно улыбнулся. Приснилось ли что-то этой девочке, или читала она до поздней ночи какую-нибудь книгу? Нет у диверсантов других забот, как ловить детей и запирать их в комнатах! И что это за родители, которые не следят за своими детьми! Как это можно!
— Слушай, девочка, сразу же иди домой! — сказал строго солдат. — Слышишь, иди немедленно!
— Ну, прошу вас, товарищ солдат, — отчаянно всхлипнула Юлия. — Прошу вас, ведь Пешо убьют!
— Я не имею права разговаривать с тобой, — сказал солдат. — Я на посту! Ну, иди!
— Да как же… Ведь они…
— Иди, иди! Если что-нибудь есть, пусть придет твой отец!
Солдат повернулся и пошел на свое место. Его подкованные сапоги застучали по тротуару; блеснул, перед тем, как исчезнуть в тени, автомат. После нескольких часов напряжения Юлия почувствовала, как все в ней сломалось, она опустила голову, заплакала, роняя крупные, горячие слезы и пошла вниз по улице.
Полковник Филиппов сидел один в своем кабинете, углубившись в сведения, переписку и документы, лежащие перед ним в папке. Не впервые случалось ему задерживаться допоздна — для него в последние годы это стало почти ежедневной практикой. В эти годы враги республики резко усилили свою деятельность, всячески стремясь смутить свободную и счастливую жизнь. Они засылали диверсантов через соседние капиталистические страны, сбрасывали их с самолетов в малонаселенные районы, вербовали среди остатков разгромленного капиталистического класса вредителей и шпионов, провокаторов и убийц. Большая часть этого подбирающегося к сердцу родины сборища попадала в руки пограничников, но все же многие пробирались безнаказанно в большие города и жизненные центры страны. Они были не только счастливчиками, но и самыми опытными и, конечно, самыми опасными. У них была возможность вредить, и они вредили. С ними он должен был бороться денно и нощно, без отдыха, ни на секунду не выпуская ниточки, которые он держал в своих руках.
Наконец полковник поднял голову от бумаг. Лицо его было широким, смуглым, жестким — не раз дожди и ветры били ему в лицо, не раз он замерзал в годы тяжелой немецкой оккупации. В эти годы он узнал и голод, и суровую боль ран, и беспощадную жестокость врагов. Его широкое, светлое, добродушное лицо стало жестким и темным, глаза приобрели суровый стальной блеск, но вопреки этому в глубине своего сердца он остался почти таким, каким был в молодые годы. Это особенно было заметно, когда он улыбался широкой добродушной улыбкой, которая почти скрывала его глаза, и в такие моменты человеку трудно было бы узнать в нем руководителя органов, перед которыми дрожала целая армия врагов.
Но сейчас полковник не улыбался. Его взгляд снова приобрел свой стальной отблеск, хотя усталость и покрыла его виски тонкими морщинками. Несколько диверсантских групп расползлось по стране, темными ночами пищала вражеская радиостанция, но несмотря на все усилия, его люди не могли ее открыть. Она работала довольно ловко, умело сменяла длину волн и время передач, которые велись на таких интервалах, что невозможно было ее обнаружить. Что делать? Группа, которой было поручено открыть ее, работала крайне напряженно, но все еще не было никаких результатов.
Где-то вдали прогремел гром. Уж не пойдет ли дождь? Полковник встал и открыл окно. По небу шли низкие, разорванные облака, но дождя еще не было и, может быть, и не будет, потому что дул сильный ветер. Он посмотрел вниз на тротуар и удивленно поднял брови. Маленькая девочка что-то говорила часовому, очевидно о чем-то просила, на что-то настаивала, но солдат упорствовал. Он услышал только громкое «иди, иди», потом девочка пошла и горько заплакала. Полковник в недоумении почесался. Это еще что? Вид заплаканной девочки словно кольнул его в сердце. Он следил за ней некоторое время, неожиданно взволнованный — такой маленькой и беспомощной казалась она с этой высоты — и потом быстро направился к телефону и набрал номер караулки.
