Дагги-тиц - Крапивин Владислав Петрович (бесплатные серии книг TXT) 📗

Инки заявил, что, если елку все-таки «водрузят» в квартире, он уйдет вместе с Альмиранте жить в полуподвал. По крайней мере, на каникулы.

Егошин спокойно сказал, что считает Инкины доводы здравыми. Мать слегка покричала («Почему это мы должны плясать под дудку драных котов и набитых дурацкими фантазиями мальчишек!»), но скоро махнула рукой. А Маргарита Леонтьевна, чтобы все-таки отметить праздник, на кухне, высоко над косяком, укрепила сосновую ветку с несколькими блестящими шариками. Туда Алька добраться не мог, поэтому Инки жить в полуподвал не пошел…

Встречать Новый год мать и Егошин отправились к друзьям, звали с собой Инки, но он буркнул: «Чего я там не видал…» Они с Маргаритой Леонтьевной до середины ночи просидели у экрана, пили чай и жевали печенье. Смотрели всякие юмористические передачи – по правде говоря, не очень смешные (или у Инки не было чувства юмора?). Потом Инки лег у себя, включил новую настольную лампу и открыл подаренную Полянкой разноцветную книгу «Сон в летнюю ночь» – того же писателя Шекспира, который сочинил «Гамлета». Ничего похожего на «Гамлета» в этой книге не было, но, может, оно и к лучшему. В Новый год зачем печали? Пусть будет сказочно и забавно…

Сим и Желька вполне соглашались с Инки. Они, видимо, вернулись с карнавала, поверх их красной одежонки блестела всякая мишура и серебряные звездочки. Сим и Желька, продолжая карнавальные танцы, кувыркались на леске.

Альмиранте решил в честь праздника не портить другу настроение и не стал удирать на ночь (хотя в последнее время проделывал и такие трюки). Урчал под боком и дурашливо покусывал Инки за пальцы, когда тот переворачивал страницы.

– Кончай пиратничать, мочалка…

– Мр-р… Сам мочалка. Твой хвост ободранный, а мой пушистый.

Это была правда…

Песня котенка Оськи

В конце января и в феврале «штурманята» дважды повторили «Бегство рыжей звезды» в школе – классов-то было много, всем хотелось посмотреть. Собирались показать спектакль и перед Восьмым марта, после родительского собрания. Но вдруг оказалось, что «делать этого не следует». Кирилл Алексеевич уехал на какие-то курсы в Москву, за него осталась командовать в школе завуч Екатерина Дмитриевна, и она сказала Зое:

– Поймите, голубушка, сейчас вашу постановку вполне могут счесть агитацией. Ведь скоро выборы в областную думу, а вы перед каждым спектаклем объявляете зрителям, что он посвящен памяти Бориса Голицына.

– Разве Борис Голицын баллотируется в депутаты? – со всевозможной вежливостью поинтересовалась Зоя.

– Вы же понимаете, о чем я… Гибель вашего руководителя, конечно, трагическую, нелепую, но… довольно туманную… кое-кто склонен связывать с именем Семена Семеновича Молочного… Даже если вы откажетесь от посвящения, то от заключительной песенки… той самой, где там «вор и бандит, кефирный и молочный», вы ведь не откажетесь ни за что, не так ли?

– Ни от того, ни от другого, – согласилась Зоя. – А что, Семен Семенович так вам симпатичен?

– Он симпатичен многим горожанам, поскольку немало сделал для Брюсова…

– И мэру Волчаткину в том числе…

– В том числе. И я не могу позволить, чтобы детей втягивали в предвыборную борьбу. Пусть этим занимаются взрослые.

– Пусть убивают невиноватых и громят детские коллективы.

– Вы в силу своего юношеского максимализма многое преувеличиваете. Боюсь, что мы не убедим друг друга.

Зоя сказала:

– Свиданья были без любви, разлука будет без печали…

В середине марта состоялись выборы. Молочный, разумеется, стал депутатом. Перед этим он ежедневно выступал по разным каналам, плакаты с его громадными портретами висели на нескольких улицах. На улице Дзержинского кто-то залепил в портрет лепешкой коровьего навоза (и где только нашли?!), но это не повлияло на исход выборов. Да и в самом деле! Торговый центр был прекрасен, у вокзала воздвигали еще один, вокруг Брюсова строилась замечательная объездная дорога, чтобы транзитные грузовики не пилили каждый день через центр, не загрязняли дымом атмосферу. И все это – при участии Семена Семеновича. А то, что на месте детского стадиона собираются строить многоэтажные элитные дома, так это, скорее всего, были выдумки противников достойного кандидата…

В газетах появились снимки: мэр Волчаткин и депутат Молочный стоят, обняв друг друга за плечи (гладкая голова депутата покрыта широкой, как у артиста Боярского, шляпой). «Союз трудолюбивой администрации и передового бизнеса – залог процветания нашего города»…

Гвидон повертел газету со снимком перед глазами.

– И бумага паршивая, не используешь…

На весенние каникулы выпали очень теплые дни. Быстро стаивал снег, у заборов зажелтела мать-и-мачеха, появились даже бабочки. Ну, будто конец апреля! Ребята ходили без теплых курток, а некоторые даже в одних футболках. Первоклассник Никитка, который жил в квартале от «штурманятского» полуподвала, прибежал на занятия в летней рубашонке и в коротеньком комбинезончике. Щуплые руки-ноги были как свежеоструганное дерево.

Зоя покосилась на него:

– Слушай-ка, летняя птаха, ты не рано так нарядился? Осипнешь от простуды, кто будет петь?

Никитка бодро ответил, что, во-первых, не осипнет, а во-вторых, петь ему в ближайшее время не надо. Все прежние песни давно записаны на магнитофон, а новыми спектаклями не пахнет.

Он был прав. Никаких новых постановок в планах «штурманят» пока не было. Зоя все обещала раздобыть у знакомых солидную видеокамеру, чтобы заснять «Бегство рыжей звезды» на пленку. А еще надо было ремонтировать «Глюкозу-бенц». А еще, когда начнется лето, устроить несколько турпоходов по окрестностям (это для тех, кто никуда не уедет на каникулы). А кроме того, организовать рыцарский турнир для детсадовского народа (ну и для себя заодно).

В общем-то летнее время тем и хорошо, что нет никаких обязательных дел. Разве что отремонтировать в полуподвале краны да расписать стены какими-нибудь веселыми картинами…

Но до лета оставались еще важные, заранее назначенные дела. И самое главное – спектакль о рыжей звезде двадцать девятого марта, в день рождения Бориса Голицына.

Борису исполнилось бы тридцать лет…

Похоронен Борис был в Южнодольске. Родители отдали урну с пеплом работникам крематория, и те поместили ее в ячейку кирпичной стены, привинтили казенную табличку с именем и датами рождения и смерти. Стена была рядом с крематорием, и место это называлось «колумбарий». Все ребята считали, что название глупое.

У колумбария побывали только Зоя и Гвидон, да и то один раз. Для памяти о Борисе нашли другое место.

К западу от Лисьей горы, над излучиной реки Лисянки, берег делался высоким и спускался к воде крутым откосом. У самого верха откоса рос когда-то большой тополь. Несколько лет назад в него ударила молния, расколола ствол надвое. Вся крона и часть ствола рухнули в реку, остался над водой только громадный обломок, покрытый серой бугристой корой. В верхней части его белела поверхность сколотого дерева – будто по тополю ударили с размаха громадным мечом.

В мае прошлого года этот древесный скол ребята под командой Гвидона выровняли, зачистили, как поверхность широкой доски. И смоляной краской написали на поверхности крупные буквы:

И больше ничего. Зачем лишние слова…

Здесь иногда собирались, жгли небольшой костер, весной и летом оставляли у дерева полевые цветы и сплетенные из одуванчиков венки, осенью – разноцветные листья, зимой – сосновые ветки…

Накануне дня рожденья Мелькера все опять собрались у Дерева. (Его так и называли – «Дерево», с большой буквы; кстати, оно не было совсем погибшим, снизу у ствола пробивались от корней тополиные побеги.)

Встали дугой, обняли друг друга за плечи, негромко спели «Пароходик». Положили к набирающим почки побегам букет из первого желтого мелкоцветья и несколько разноцветных бумажных голубков. Зажгли костерок, пожарили в нем «шашлык» из кусочков черного хлеба, запили его пепси-колой из большой пластиковой бутылки.