Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья (ил. И.Кускова) - Яхнина Евгения Иосифовна (книги хорошего качества txt) 📗
От Парижа до Версаля и обратно было около тридцати пяти километров, а так как у простолюдинов не было ни экипажей, ни верховых лошадей, им приходилось проделывать этот путь пешком. Но настолько велико было стремление парижан так или иначе принять участие в политической жизни, что, невзирая на трудности, преодолевая усталость, люди шли и шли, заполняя всю ширину версальских улиц.
По распоряжению короля третье сословие собиралось отдельно от остальных двух. И самым энергичным и решительным оказалось то самое третье сословие, которым так пренебрегал король и которое он старался как мог унизить.
17 июня на одном из заседаний третьего сословия, которые велись теперь почти непрерывно, депутат Легра?н, обращаясь к своим собратьям — представителям третьего сословия, вопросил: «Кто мы такие?» И сам же ответил: «Делегаты, которые образуют настоящее Собрание, — единственные законно и гласно избранные представители народа. Мы — представители нации, значит, наше Собрание должно называться тем именем, которое ему пристало, — Национальным собранием».
Присутствовавшие громко высказали своё одобрение. Депутат аббат Сийес поднялся на трибуну и повторил слова Леграна:
— Да, наше Собрание заслужило право называться Национальным. А Национальное собрание должно немедленно заняться выработкой Конституции.
Оба предложения были восторженно приняты собравшимися. Каждый депутат почувствовал, что на него смотрят как на представителя всей нации, а это налагало на него ещё большую ответственность перед народом.
На этом же заседании депутаты признали все существующие налоги недействительными, как введённые без согласия нации. Однако третье сословие временно разрешило их взимать — до тех пор, пока заседает Национальное собрание.
Эта маленькая хитрость предусматривала, что роспуск Национального собрания будет означать и уничтожение всей системы налогов.
Король был возмущён, что третье сословие поднимает голову, что оно выступает от имени народа. До сих пор от имени французов выступал только он, Людовик XVI. В прежние времена Генеральные штаты созывали, когда надо было ввести какой-нибудь экстренный налог. А теперь депутаты желают, чтобы он передал им распоряжение всеми налогами! Подчиниться третьему сословию? Ни король, ни аристократы, ни высшее духовенство на это не пойдут! И король повелел:
— Закрыть залы заседаний! Пусть дворяне и духовенство также покинут залы. Они могут затем собраться вновь для обсуждения интересующих их вопросов. Что касается делегатов третьего сословия, распустить их по домам!
Распорядитель церемониала заседаний Генеральных штатов был ошеломлён: дворянство и часть духовенства подчинились приказу беспрекословно, но депутаты третьего сословия; как один, остались сидеть на своих скамьях. К ним присоединилась наибеднейшая часть духовенства.
Тогда распорядитель церемониала подошёл к председателю Национального собрания Байи и спросил:
— Разве вы не слышали приказ короля?
— Слышал, — почтительно ответил Байи, — но теперь я хочу выслушать приказ Национального собрания.
Тут поднялся один из лучших ораторов своего времени — адвокат Мирабо. Он умел говорить с такой силой, что потрясал стены зала; когда же он хотел проникнуть в сердца слушателей, в его голосе звучали задушевные, ласковые ноты.
— У вас нет здесь ни места, ни права, ни голоса! — крикнул он. — Прочь отсюда! И передайте вашему повелителю, что мы — избранные волей народа — покинем этот зал, только уступая штыку!
И король применил штык. 20 июня депутаты увидели у входа в зал заседаний отряд вооружённых солдат.
— Вход закрыт, потому что в зале внезапно скончался королевский секретарь, — объявил распорядитель церемониала.
— Да, но мы хотим быть уверены, что в зал не войдут аристократы и духовные лица! — нашёлся Сийес.
А подошедший офицер королевской стражи, не зная, какой предлог выдвинул распорядитель, сказал:
— Господа, я очень сожалею, но впустить вас не могу. Зал закрыт для ремонта. Двадцать третьего июня здесь состоится торжественное заседание в присутствии короля, и залу надо придать надлежащий вид.
Версаль был населён лакеями и прочей дворцовой челядью, живущей подачками придворных вельмож. У кого здесь искать сочувствия! Шёл проливной дождь. Шестьсот представителей народа, пришедшие пешком из Парижа, промокшие насквозь, по колено в грязи, под порывами сильного ветра, но бодрые духом не захотели расходиться, несмотря на непогоду.
Неподалёку от дворца находилось помещение с залом для любимой в те годы игры — игры в мяч. Его содержал небогатый человек.
К нему-то и обратился один из делегатов, который понял, что на короля надеяться нечего: он ни за что не откроет двери для третьего сословия.
Выслушав просьбу делегата, хозяин помещения возмущённо спросил:
— Неужели король оставил вас на улице?
— Потому-то я и обратился к вам, что мы остались на улице. Мы уплатим за зал сколько полагается.
Хозяин перебил его:
— Друг мой, я согласен отдать мой зал представителям народа. Но только если вы примете моё условие.
— Любое. Говорите!
— Моё условие: ни слова о деньгах! Представителям народа я могу отдать своё помещение лишь бесплатно.
Так, один из тех, кто занимал самое незаметное положение в обществе, но входил в могучее сейчас третье сословие, дал приют представителям народа, которых Людовик XVI прогнал с их депутатских мест.
Взволнованный делегат снял свой чёрный берет и низко поклонился хозяину.
— От имени народных представителей спасибо истинному гражданину Франции.
И началось заседание. Полутёмный зал с трудом вместил шестьсот человек. Стены зала были чёрные, без единого украшения, для того чтобы легче было следить за полётом кожаных мячей и считать очки. У проживавшего рядом портного одолжили деревянный некрашеный стол, стульев не нашлось. Вот какова была обстановка этого торжественного собрания, ставшего историческим. За столом занял место, тоже стоя, председатель Байи. Вокруг него столпились делегаты. Кто-то раздобыл кресло и предложил его Байи, но тот наотрез отказался: он не хотел сидеть, когда остальные депутаты были вынуждены стоять.
В зале царил безупречный порядок: ораторы выступали один за другим.
Они настойчиво повторяли, что намерены обсуждать не только финансовые вопросы, как того требовал король, но и общее положение дел во Франции. Они хотели ограничить власть короля, править вместе с ним.
Слово «конституция» стало всё чаще слышаться в речах депутатов. Казалось, произносимые здесь слова подтачивают устои трона, на котором по-прежнему беспечно сидит король; он ещё не понимает или не хочет понять, как важно для Франции то, что происходит сейчас в этом невзрачном на вид помещении.
Весь день длились прения, а к концу заседания выступил Робеспьер, в то время мало кому известный адвокат. От имени депутатов департамента Артуа?, который представлял и он, Робеспьер предложил текст присяги. Делегаты единодушно приняли текст, и эта присяга вошла в историю под названием клятвы в зале для игры в мяч.
«Нам не нужны ни пышный зал, ни торжественная обстановка; где бы ни собирались впредь депутаты данной Ассамблеи, это всегда будут заседания Национального собрания.
Депутаты приносят торжественную клятву, что не перестанут собираться до той поры, пока не будет прочно установлена Конституция».
23 июня король созвал представителей всех трёх сословий на торжественное заседание. Оно показало, что абсолютной монархии во Франции уже не существует. Король был вынужден даровать свободу печати и согласиться с тем, что отныне налоги будет устанавливать Национальное собрание.
А как только король удалился, депутаты третьего сословия, к которым присоединилось низшее духовенство, немедленно приняли постановление о том, что личность избранников народа неприкосновенна. Каждый, посягнувший на делегата, кто бы он ни был, будет объявлен предателем по отношению к нации и виновным в тяжком государственном преступлении.
