Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под з - Титаренко Евгений Максимович
Мороженое — это оказалось вроде сметаны на блюдце, только с крапинками.
— Я не ем это… — сказал Петька.
— Почему? — затревожилась Владькина мать.
— Зубы болят, — сказал Петька.
— А ты, мальчик? — с надеждой обернулась она к Никите.
Никита кашлянул, тронул себя за горло.
— Коклюш…
Больше никто ничего не успел сказать.
Петька думал, что надо будет сшевельнуть елку. А она постояла, постояла да и решила, что хватит. Расщепленная верхушка ее дрогнула и сначала медленно, потом — коротко, с маху описала в соответствии со всеми законами физики четверть круга.
Все, ахнув, шарахнулись к стенам. А именинник шлепнулся со стула и оказался под елкой. Энергичный Петька схватил его за одну ногу, Мишка за другую — вытянули.
Владькина мать бросилась к нему со слезами.
— Маленький мой! Димочка мой!.. Ну, кто же так привязывает дерево! Папа! Где ты там! Маленький мой!..
«Уходим», — кивнул Петька на выход.
На лбу именинника появилась крошечная царапина — будто котенок лапой тронул. Больше никаких повреждений не обнаружилось.
Мишка и Владька вышли во двор почти следом за Никитой. На улице все четверо остановились друг против друга.
— Знаете, — сказал Мишка, — Владька предлагает назвать отряд «Корсаром»! А? Здорово?
— Мы свою дорогу сами знаем. Провожатых нам не надо, — разъяснил Петька. И повернулся, чтобы уйти.
Но Владька вынудил его задержаться.
— Подумаешь! Напрашивается кто-то! — вызывающе заговорил Владька. — Вот дорога! По какой пришли…
— Ну, ты! — оборвал его Петька. — Голодранец рыжий! Елки рубить приехал?
Если бы Мишка не удержал Владьку — была бы драка. Но Мишка оттащил его за рукав и быстро-быстро зашептал что-то: Владька еще не знал местных обычаев — белоглинский с белоглинским на кулаках не дерутся.
— Деревня… — сказал Петька и смерил обоих презрительным взглядом сначала снизу вверх, потом сверху вниз.
Владька сорвал небольшой лопух возле тропинки и бросил его к Петькиным ногам. Петька подобрал лопух, сунул в карман.
— Вызов принят.
— Сегодня, — сказал Владька.
— Вечером, — сказал Петька.
— Шпаги, — сказал Мишка.
— На поляне, — сказал Никита. И спросил Мишку: — Слово помнишь?
— Не маленький, — огрызнулся Мишка.
Он и Владька ушли в калитку. А Никита и Петька через десять минут разыскали свою лодку в тальнике и некоторое время еще побыли на берегу, помолчали. Петька сидел, свесив ноги к воде, а Никита лежал, глядя в кусты на противоположном берегу.
Нельзя сказать, что произошедшее вызвало обиду, но осталась какая-то муть в настроении.
Во-первых, они потеряли друга, и теперь опять оказались вдвоем. А во-вторых, было все же приятно почему-то сидеть у этих Егоровых… Ну, сидеть и время от времени глядеть на Светку… Не почему-нибудь, а просто — приятно.
— С одной стороны, ты, конечно, свалил эту елку на именинника, а с другой стороны — ты же и первым спасал его, — подытожил свои раздумья Никита.
А Петька спрыгнул на песок и сделал несколько гимнастических движений руками — для бодрости.
— Трогаем.
Приговор
Пока плыли через Туру — молчали. Все и так было ясно.
Потом, когда развернулись по течению, Петька сказал:
— Будем судить.
Никита греб и ничего не ответил.
Лодка неслась быстро и плавно, будто приседая при каждом гребке.
Мутная вода, тихонько журча, струилась по бортам, потом скручивалась в тугие, частые воронки и уплывала назад. Ошалелые стрижи секли воздух во всех направлениях и то припадали к самой воде, то взмывали высоко-высоко и словно бы растворялись на солнце.
— К дождю… — сказал Никита.
Когда показались Марковы горы, он опустил весла в воду, притормаживая немного, и скоро лодка зашуршала в камышах старой, заболоченной поймы…
Тут они ее и прятали всегда. Место было надежное, проверенное.
Друг за другом вскарабкались по глинистому склону на берег. И хотя оба очень спешили на этот раз, ни тот ни другой не подумали изменять своему обычному правилу.
Дело в том, что до землянки, если шагать прямиком, всего километра полтора: сначала по дороге, потом тропинкой, потом старой просекой и потом, немного, — через лес. Но если ходить в открытую, кто-нибудь обязательно подглядит. К землянке добирались окольным путем: километра два крюк — до болота, а через болото, в камышах, где ползком, где пригнувшись, — подкрадывались к землянке почти вплотную.
Там, на болоте, с самолета никого не разглядишь — не то что со стороны.
До края болота добрались, как всегда, благополучно. Только один раз шарахнулась из-под ног дурная тетерка, и Петька от неожиданности едва не плюхнулся в торфяную жижу. Сто раз на дню будет шарахаться эта тетерка — и сто раз можно плюхнуться от нее. Тихо, мирно — вдруг заорет она, забьет крыльями, шарканет ведьмой из-под самого носа, — кажется, не рассчитай движения, и ударит тебя в лицо.
У кромки болота присели по обыкновению в камышах, огляделись.
Ни души. Теперь от дерева к дереву по мху — дальше. Мох — он, если не водянистый, любые следы скроет. Чуть прогнется только, а шагнул ты дальше — он опять выровнялся.
Вход в землянку был замаскирован — лучше не придумаешь. Где кедрач, например, или сосна, там лес голый будто, одни шапки. А здесь ель, пихта, береза, осина — сплошной бурелом, и разбежишься, да не вдруг.
Впереди Петька, за ним Никита юркнули под огромную пихту. Лапы ее свисали почти до земли, так что двигаться надо было на четвереньках. Вместе чуть сдвинули в сторону будто случайно образовавшуюся кучу валежника, и под нею в земле открылся неширокий, подосевший от времени лаз.
Никита привычно скользнул вниз. Петька нащупал ногами ступеньку и, прежде чем спуститься дальше, опять сдвинул над головой кучу валежника, так что теперь снаружи их можно было разыскать разве только с собакой.
Никита нащупал в темноте на ящике спички, легонько чиркнул, и спустя несколько мгновений под треснутым стеклом засиял огонь фонаря «молния». Фонарь этот друзья откопали на свалке у дядьки косого Андрея, стекло Петька выпросил у матери.
Неприметная сверху землянка была изнутри отделана прочными бревнами и даже прошпаклевана мхом. Только задний простенок был почему-то земляным, и, оползая постепенно, глинистая почва грозила со временем заполнить всю землянку. Но это могло быть еще когда-когда. А пока друзья чувствовали себя в землянке лучше, чем дома. Болото — в низине, а тут возвышенность, над головой — почти метровой толщины земляная броня. Прохладно, сухо. Только весной иногда просачивалась между бревен влага. Зимой это место было так и так без надобности: школа. А весной, в половодье, — хватало дел и возле реки.
На стенах землянки висели три лука. На специальной полке — стрелы с железными из твердого листа наконечниками, в углу стоял подремонтированный Никитой стол, а в двух ящиках напротив легко было найти все, что только может понадобиться в тайге двум-трем самостоятельным людям. Огарки свечей, банки с рыболовными крючками, шпагат, два ножа, сетка от комаров, напильник, плоскогубцы, гвозди, сыромятный ремень, тугая противогазная резина, коробка пороху для будущего ружья, которую Петька выменял в Курдюковке за негоревший фонарик, две запасные уключины, цепь, эбонитовое стекло, котелок, наконечник остроги, ложки, наконец, штык, ржавая бляха и два отсыревших патрона, которые Петька нашел здесь же, в землянке. А всякую остальную мелочь просто не перечислишь.
Петька раскрыл толстую клеенчатую тетрадь — устав, вахтенный журнал и дневник, на первой странице которого было записано, что хранить до конца тайну отряда — это первое обязательное условие для его членов, мгновенно являться на сборный пункт по зову командира отряда — второе условие, по тревоге, объявленной любым членом отряда, являться тоже — это третье, нигде, ни при каких условиях не покидать товарищей — это четвертое… и т. д. Давно ли Мишка самочинно клялся по всем этим пунктам, а потом еще ставил свою барахляную фамилию внизу?!
