За столбами Мелькарта - Немировский Александр Иосифович (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗

Синта

В храме полумрак. Свет едва проникает сквозь круглые оконца и ложится на гладкие квадратные плиты пола, на серые гранитные колонны.

Между колоннами пробирается Синта. Розовая туника плотно облегает стройное тело и делает девушку похожей на бабочку, нечаянно залетевшую в храм и мечущуюся в поисках выхода.

Лишь вчера отец увёл Синту из дома. Припав к ногам отца, девушка умоляла: «Лучше убей меня!» Но Миркан был неумолим. «Ты должна это сделать ради брата, — говорил он. — Магарбал хочет принести его в жертву Владычице Тиннит. Спасти его можешь только ты!»

Девушке внезапно представилось: над нежной шеей Шеломбала навис кривой медный нож. Толпа, взбудораженная страшным зрелищем, кричит: «Крови! Крови!»

Может ли она это вынести? Она готова на всё: «Отец, веди меня к Магарбалу!»

Какие страшные глаза у этого аспида! Когда он смотрит на тебя, кажется, что в жилах останавливается кровь.

Что она должна делать в храме? Обрезать фитили храмовых светильников, кормить священных голубей и в дни праздников встречать чужеземцев, желающих посетить храм.

Внезапно жрец схватил её за плечо, что-то блеснуло у висков, и длинные волосы волною легли на пол.

При воспоминании об этом из глаз Синты вновь хлынули слёзы. Нет кос, которые так любил Ганнон! Что бы он сделал, узнав, что его невеста отдана в храм? Но Ганнон далеко, и теперь она, жрица Тиннит, должна навсегда забыть о любимом.

Синта подходит к статуе Тиннит. В длинных, скрещенных на груди руках богини — полумесяц. Каменное лицо Владычицы величаво и торжественно. Тронут ли её девичьи слёзы? Никогда ещё не видела Синта так близко богиню. В те дни, когда храм наполнялся верующими, даже знатная девушка не могла находиться у ног Госпожи. Но теперь они одни — богиня и её служительница, любовь и её жрица, — и Синта может рассказать ей всё, что тревожит её сердце. Упав на колени, целуя воспалёнными губами холодный камень статуи, Синта страстно шепчет:

— О Владычица Тиннит! Всемогущая, освещающая землю в часы мрака! Облегчи душу от сомнений! Отец отдал меня тебе, но я…

Девушка замолкла и замерла. Её тонкий слух уловил еле слышные шаги и позвякивание ключей. Так звенят ключи на поясе Магарбала. Но верховный жрец не один. Кто же с ним? Девушка скользнула за одну из колонн и прижалась к ней.

— Ты хотел поговорить со мной наедине, — прохрипел Магарбал. — Я тебя слушаю.

Наступила тишина. Её нарушил вкрадчивый, мягкий голос. Девушка чуть не вскрикнула и ещё теснее прижалась к холодному камню. Она узнала голос своего отца, Миркана. «Может быть, отец пришёл за мной?» — мелькнула мысль.

— Чернь неспокойна, о жрец Тиннит! — начал Миркан. — Толпу волнуют тёмные слухи. Исступлённые пророки предсказывают новые бедствия. Они призывают народ брать всё и плыть за Столбы Мелькарта. Вчера землепашцы пришли к морю просить дождя, а завтра они могут явиться за попутным ветром. А если они покинут Карфаген, кто будет управлять парусами, ковать мечи, лепить посуду и возделывать поля? Кто будет воздавать жертвы богам в наших храмах? Хорошо, если мы овладеем Гимерой. А если нет? Тогда нас может спасти лишь чудо.

— Чудо?.. Ты прав, суффет. Чудо, явленное в доме Владычицы, не раз уже спасало Карфаген.

У входа в светилище послышался шум. Гулко отдавался топот ног. Кто-то звал:

— Суффет, суффет!

У алтаря человек остановился, видимо, не решаясь сказать, что привело его в храм.

— Что же ты молчишь? Проглотил язык? — грубо спросил Миркан, недовольный тем, что прервали его разговор с Магарбалом.

— Беда, суффет! — тихо сказал страж. — Наш флот у Гимеры сожжён. Моряки в плену. Вернулся один Ганнон.

Маленький друг

Синта — в храме Тиннит! Несколько дней, Ганнон не выходил из дому, предаваясь горестным размышлениям. В памяти вставали картины детства, и оно теперь ему казалось таким далёким, как гавань в безбрежном море.

Вот здесь, по плитам этой улицы, он катал обруч. Однажды обруч закатился во двор. Вскарабкавшись на высокую каменную стену, Ганнон увидел в тени смоковницы девочку с большой глиняной куклой в руках. Синта чем-то неуловимым напомнила покойную мать, хотя у матери были светлые волосы и серые глаза, а у этой девочки — чёрные волосы и глаза, как у него самого… Потом Ганнон и Синта вместе бродили по садам, вдоль берега быстрого и говорливого Баграда, [14] лежали на горячем песке Языка и плескались в волнах Кофона. Детская дружба переросла в любовь, глубокую и сильную. Синта стала невестой Ганнона. Миркан, казалось, относился к этому благосклонно. Свадьба была отложена до возвращения Ганнона из Сицилии. Как он ждал встречи с любимой! А теперь его надежды обмануты. Синта — вечная пленница храма Тиннит. Наследнику Миркана, его сыну Шеломбалу, угрожал жертвенный нож. Но разве такой богатый человек, как Миркан, не мог найти какого-нибудь раба, похожего на его сына, чтобы принести его в жертву Тиннит? Магарбал посмотрел, бы на этот обман сквозь пальцы. Но Миркану казалось почётнее иметь дочь-жрицу. Ганнон стиснул зубы, чтобы сдержать готовый вырваться крик.

Ганнон поднял голову. Взгляд его упал на бронзовое зеркало, висевшее в углу. Он с трудом узнал себя. Сухие глаза потускнели, как светильник без масла, щёки запали. Горе наложило на лицо свою печать.

Всюду разбросаны глиняные амфоры из-под вина. Ганнон машинально их пересчитал. Одна, две, три… Совсем недавно, до краёв наполненные вином, они стояли на столе, как танцовщицы, готовые пуститься в пляс. А вокруг бушевало веселье. Сколько планов было у каждого из его друзей! Весёлый, жизнерадостный Мерибал грезил о воинской славе. Глаза его, горевшие блеском молодости, наверное, уже выклевали сицилийские коршуны. А Эшмунзар, мечтавший стать зодчим! Где он теперь? Может быть, в страшных сиракузских каменоломнях? Из-под Гимеры в Карфаген возвратился лишь один Ганнон, вернулся, чтобы испить горькую чашу одиночества.

Отец Ганнона, Гамилькар, не вынес позора Гимеры. Он бросился в огонь жертвенника. Об этом Ганнон узнал позднее, в Карфагене. Суровый воин Гамилькар провёл всю жизнь в походах и возвратился в Карфаген только для того, чтобы отчитаться перед Советом. «Мой дом там, где бой!» — любил он говорить. Мальчику было приятно, что у него такой отец. Он ждал его возвращения, ценил его скупую мужскую ласку. В этом году Гамилькар взял Ганнона с собой. Ганнону исполнилось двадцать лет, и отец поручил ему корабль. И он не раскаялся в этом. «Отец, ты погиб в огне, как подобает слуге Мелькарта, [15] — думал Ганнон. — В память о твоих заслугах Совет приказал воздвигнуть тебе статую. Но на твоё имущество покушаются шакалы ростовщики. Городской дом и загородное поместье — вот и всё, что осталось от твоих владений!.. Да, жизнь бессмысленна, как эта опорожненная амфора». Ганнон с силой ударил по сосуду ногой. Он услышал далёкий будоражащий шум города. Его потянуло к людям.

И вот он уже на главном базаре, у торговой гавани. Тележки торговцев стоят рядами, такие же, какими он видел их ещё ребёнком, проходя вместе с отцом. Пёстрая разноязычная толпа бурлит на площади, переливаясь на соседние улицы.

Кричат разносчики:

— Ай, лепёшки! Что за лепёшки! Отведай их — проглотишь язык!

Слышатся пронзительные голоса:

— Вот угли! Кому угли!

Продавцы тканей развёртывают куски окрашенной пурпуром материи, и ткань надувается ветром, как парус сказочного корабля. Блестят покрытые эмалью амулеты на столах у ювелиров. Здесь же можно приобрести скарабеи с изображениями и именами бесчисленных египетских богов — Исиды, Амона, Ра, Пта, Гора, Анубиса. Мода на скарабеи и другие предметы египетского стиля была в Карфагене столь же стойкой, как в городах Сицилии и Этрурии. Менялы бесцеремонно останавливали прохожих и что-то им доверительно шептали. Нет, Ганнону не нужно ни углей, ни тканей, ни сицилийских серебряных монет. В городском шуме, в базарной сутолоке он хочет найти покой, как в вине ищут забвения.