Давно закончилась осада… - Крапивин Владислав Петрович (прочитать книгу .TXT) 📗
– Алим умер, – повторил Ибрагимка, глядя на огонь. – Если бы он не умер, он вернулся бы еще давно. Чтобы заступиться за татар, когда их выселяли…
Все опять примолкли. Каждый (может быть, только кроме Жени) знал, что Ибрагимкиных отца и мать убили казаки, когда бесчинствовали при выселении татар в Турцию. А выселяли их потому, что считали изменниками. Будто татары помогали союзникам воевать против русских.
Многие так считали. В Петербурге было про то немало разговоров. Даже Татьяна Фаддеевна при беседах с приятельницами возмущалась «этим азиатским вероломством», хотя иногда добавляла:
– Но рассуждая с другой стороны, их можно понять. Они мусульмане и до сих пор льнут к Турции…
Потом, уже здесь, у Черного моря, Коля узнал, что ни к кому татары не льнули, а хотели одного – чтобы дали им мирно работать на этой каменистой крымской земле, пасти скот и чтобы не слишком грабили русские начальники и свои татарские богатеи-мурзаки. Это однажды при Коле высказал в разговоре с тетушкой доктор Орешников. При этом непривычно горячился:
– Да представьте же, любезная Татьяна Фаддеевна, дикость ситуации! Вместо того, чтобы преследовать и уничтожать воров-чиновников, здесь гнали и расстреливали безобидное и трудолюбивое племя – татар. Господи, за что?.. Эти разговоры об измене! Да если бы замышлялась измена, кто мешал татарам в одночасье поднять во всем Крыму поголовное восстание? Светлейший князь Меншиков канул с русской армией неизвестно куда! Турки и союзники были рядом! Бахчисарай был полностью татарским, в Симферополе жителей – две трети татары! Но не было никаких возмущений!..
– Однако же рассказывают, что взятых в плен жандармов и становых татары не жаловали…
– Тех, кто над ними издевался до войны! А с теми, кто был человечен, обходились как с гостями, на то немало свидетелей… Татар обвиняют, что они с беспрекословностью подчинились властям интервентов. Да. А что им, безоружным, было делать? А русские в таком положении не подчинились бы?.. И почему к новым властям должны они были относиться хуже, чем к прежним? От русских чиновников и полиции татары натерпелись поболее, чем от англичан и французов… И тем не менее нет ни одного серьезного свидетельства, что татары где-то помогали нашим врагам…
– Но под Евпаторией они стреляли в наших солдат! Это доказано!
– Да! Потому что доблестные союзники поставили их впереди себя и навели им свои штуцера в спины! А у татар в деревнях оставались семьи, дети… Вообще же разговоры об измене были удобным поводом для безнаказанных издевательств над этим мирным населением. Особо лютовали казаки. Достаточно было им встретить на дороге одиноко бредущего татарина, как тот вмиг объявлялся шпионом, после чего – кнут, пытки, а то и пуля. Если где-то собиралась кучка татар, по ней открывали огонь без предупреждения… Под видом борьбы с изменою казаки угоняли отары, жгли деревни, а заодно не щадили и русские поместья, оставленные хозяевами. Мне рассказывали очевидцы, как эти «храбрые воины» врывались в дома наших помещиков, били зеркала, рубили мебель, распарывали перины в надежде отыскать спрятанные деньги… Так что у этой войны, Татьяна Фаддеевна, были две стороны…
– Как и у всякой другой, наверное, – вздохнула тетушка.
– Вы правы… А потом татар начали выселять. Кого склоняя к «добровольному» отъезду в страну единоверцев, а многих принуждая силою. Всё под те же разговоры о недавней измене. А истинной причиною было желание захватить их земли и устроить хозяйства «европейского образца». И что же мы видим? Из трехсот тысяч татарского населения осталось не более ста тысяч, а где хутора и села новых владельцев? Им не по зубам оказалась здешняя твердая земля. Только те, кто жили в этой знойной степи столетиями, были приспособлены обрабатывать здесь почву и разводить скот. Нынче же – запустение. Там, где паслись три десятка отар, ходит одна. Где были поля, нынче выжженные солнцем пустоши. Стада верблюдов исчезли вовсе. Вместо деревень развалины. Продукты вздорожали немыслимо… А сколько было крови…
Коля слушал, притихнув в уголке. Татьяна Фаддеевна молчала, словно в горестях крымских татар была частичка и ее вины. Потом вздохнула:
– Да, здесь многое видится иначе, нежели в столице…
– Извините меня. Я погорячился и огорчил вас…
– Не огорчили, а помогли взглянуть на вещи по-новому… Однако же давайте пить чай. Я подозреваю, что вы опять не ужинали…
Тот разговор был вскоре после возвращения тетушки и доктора из Симферополя. Коля слушал и осторожно вертел в руках листок «Вестей Тавриды». Он догадался, что Тё-Таня не читала его, а просто использовала для обертки. Иначе бы она спрятала газету подальше, чтобы не волновать впечатлительного племянника историей о разбойнике. «А может быть, один из тех, кто стрелял по всаднику, был доктор Орешников?» – подумал было Коля. Но нет, число на газете оказалось старое, она вышла за две недели до поездки.
…А после долгого таскания в кармане газетный лист сделался еще более старым и помятым.
– Дай-ка… – попросил Фрол. Шевеля губами, перечитал рассказ о таинственном всаднике и сказал с зевком: – А, дурость одна. Ибрагимка правильно говорит: никакой это не Алим… – Он быстро сложил бумагу и потянулся с ней к дверце печурки.
– Стой! Ты что! – Коля перепуганно выхватил газету.
– Да тебе она зачем? – удивленно хмыкнул Фрол. – Сам в разбойники, что ли, собрался? Как Дубровский?
– Не твое дело, куда собрался… Я и не ради этой статьи газету берегу. Тут другое… Вот… – Коля вновь развернул газетный лист. – Это стихотворение. Про осаду… и вообще…
Одному Фролу Коля не стал бы ничего объяснять, хотя как раз Фрол был не чужд склонности к рифмованию. Но здесь были Женя и Саша. Федюня с Савушкой слушали тоже по-доброму. Да и Макарка с Ибрагимкой смотрели без насмешки. И Коля сказал:
– Мне понравилось, вот я и сохранил. А в кармане ношу, потому что забываю вынуть… Теперь уж точно выну. И перепишу в твою тетрадку… – Он быстро глянул на Женю. Тот благодарно улыбнулся.
– Что за стих-то? – небрежно спросил Фрол.
– А вот прочитаю сейчас… Прочитать?
– Конечно! – звонко сказал Женя. Остальные повозились – тоже с готовностью слушать.
Коля опять придвинулся к фонарю. Разумеется, он стал читать без той выразительности, которой не раз пыталась выучить его Тё-Таня. Однако внятно и неторопливо.
