Экспедиция идет к цели (Приключенческая повесть) - Колесникова Мария Васильевна (читать книги полностью TXT) 📗
Обычно скромный, застенчивый, Тумурбатор сейчас выпятил грудь. Чултум приложился ладонями к согнутым локтям победителя в знак того, что он признает его превосходство и уважает его. С выпяченной грудью и широко расставленными руками победитель, переваливаясь с ноги на ногу, приблизился к Лубсану. Судья поднес победителю большую пеструю пиалу кумыса. Тумурбатор осушил ее до дна.
Одержав победу, Тумурбатор отвел Гончига в сторону и прошептал:
— Сегодня ночью…
Пушкарева и Валю привлекли конные скачки. Наездниками были дети от шести до двенадцати лет. Не верилось даже, что малыши в островерхих шапочках с красной звездой пустят горячих жеребцов вскачь и хладнокровно пройдут всю дистанцию в тридцать километров.
Вот они начали разминку. Скакуны шли по кругу, а малыши высоким речитативом запели старинный клич «Гинго». Было не меньше сотни участников скачек.
— Гинго! Гинго! Гинго! — выкрикивали они, а лошади напрягались, прядали ушами.
На одежде каждого наездника имелся свой отличительный знак: порхающая бабочка — в знак того, что юный наездник, как бабочка, легок и не утомляет лошадь; летящая птица — в знак того, что скакун мчится как птица; узор — нить счастья; три кружка — драгоценности, чандмани.
В момент старта зрители запели хвалебную песнь знаменитому скакуну — «Чело десяти тысяч скакунов».
Цокто рассказывал:
— В давние времена был знаменитый скакун Джонон Хара, что значит «Царственный Вороной». После его смерти его безутешный хозяин сделал скрипку, увенчал ее гриф гордой головой Царственного Вороного, выточенной из драгоценного сандалового дерева, натянул на деку скрипки нежную кожу коня, чтобы, как живая, она чувствовала каждое движение смычка, и приладил две струны из конского хвоста. Так появилась монгольская скрипка моринхур.
К финишу первым пришел скакун маленького Самбу. Скакуна провели вокруг трибуны, ему лили кумыс на голову и крестец.
Славильщик звучным речитативом, высоко держа повод скакуна-победителя перед гостями, выкрикивал:
Была стрельба из лука. Здесь победителей называли «удивительной меткости стрелок». Среди них почему-то было больше всего стариков. Восьмидесятилетний Узэмчин восьмьюдесятью стрелами выбил восемьдесят очков. Славильщики пели:
У лотков, наполненных до краев сахарными пряниками, ватрушками, стояли девушки. Они громко зазывали покупателей. Около раскрашенной будочки толпился народ. Монгольская фортуна в виде узкоглазой насмешливой девушки крутила колесо лотереи, соблазняя желающих попытать счастья карандашами, папиросами, блокнотами. Это была палатка Монгольского центрального кооператива, присланная сюда из Улан-Батора.
Особенно задорные заставляли крутить колесо по десятку раз, пока не изгонялись со смехом. Пушкарев тоже решил попытать счастья. Валя, улыбаясь, поддержала его, и они пошли к будочке.
Выиграли куклу. Появление геолога с куклой в руках вызвало взрыв смеха у присутствующих. Кукла пошла по рукам. Ее рассматривали, клали на широкие ладони, чтобы она закрывала глаза, и хохотали. Валя тоже смеялась. Когда кукла оказалась у нее в руках, щеки ее порозовели.
— Что же я стану с ней делать? Я в куклы уже не играю, — сказала она, лукаво взглянув на Пушкарева.
— Возьми, возьми! — закричали со всех сторон. — Пригодится! — и покатывались со смеху.
Куклу пришлось взять. Так и ходили они с куклой. Все на них оглядывались и понимающе улыбались.
Араты выбирали седла, украшенные серебряной отделкой тончайшей работы, каждое с именем мастера, его изготовившего, уздечки и котлы для варки чая и мяса, железные печки, патефоны, юрты с новыми войлоками, покупали аккуратные свертки синей и желтой далембы на халаты. Девушки примеряли шелковые тэрлики [34], смотрелись в зеркала, вплетали ленты в длинные косы и напевали про себя что-то веселое.
Чимид охранял витрину экспедиции. На стеллажах лежали глыбы самородной серы, флюорита и другие ископаемые; образцы почв, гербарии, семена трав и огурцы. Сам Чимид, как умел, рассказывал о богатствах края.
Вечером зажглись костры.
Пушкарев и Валя уселись на траву и слушали, как нежно звенит моринхур. Цвели тамариски, и воздух был наполнен их тонким запахом. День погас. Сделалось прохладно.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросил Пушкарев.
Валя поправила волосы и серьезно сказала:
— Я ни о чем не думаю. Просто мне хорошо…
— А я вот думаю: везет мне в жизни. Ехал сюда за тридевять земель. И вот встретил тебя… Странно… Ведь это дело случая. А теперь без тебя жизнь показалась бы пустой. Смешно от таких признаний?
— Нет, не смешно. Сейчас мне кажется, что по-другому и не могло быть. Да никого на твоем месте я и не могу представить. Тот, другой, был бы не ты, и я его не смогла бы любить. Нам только кажется, будто случай руководит всем. Но ведь некоторые так и остаются одинокими, не встретив того, кого должны были встретить.
— Да, во всем этом, что называется жизнью, любовью, есть какое-то волшебство. Почему везет одним и не везет другим…
Он взял ее за плечи и хотел поцеловать, но она слабо отстранила его:
— Не надо, Саша. Кто-то идет.
Кусты зашуршали, и на полянке показался Тумурбатор. Рядом с ним шла Долгор. На Тумурбаторе была пограничная форма. Они о чем-то разговаривали. Долгор засмеялась. Тумурбатор взял ее за руку. Они прошли мимо, не заметив Вали и Пушкарева.
— А твоя подшефная совсем ожила, — сказал Пушкарев. — Этакого парня подхватила, тихоня!
Они рассмеялись.
Ламы из монастыря тоже ждали праздника Надома и по-своему готовились к нему. После долгих совещаний заговорщики решили испортить «красный» Надом, отвлечь от него верующих степняков.
— В дни Надома мы проведем Майдари-хурал, — сказал настоятель Норбо-Церен. — Этот хурал проводится обычно в это время, и никто не может запретить его, так как нарушения закона народной власти нет. Мы на виду у всех сожжем «сор», а потом развернем знамя Чингисхана, знамя войны!..
Замысел был ясен всем. Да, только таким способом можно объединить верующих, съехавшихся со всех стойбищ и кочевий.
Сжечь «сор» — значит нанести удар по врагам религии. Развернуть знамя Чингисхана — значит призвать к восстанию.
Майдари — грядущий будда. Он еще не пришел, но должен прийти на смену заленившемуся будде Шакьямуни, допустившему в Монголии народную власть. Известное дело: Шакьямуни — великий обманщик. Рассказывают, будто Шакьямуни и Майдари поспорили, кому из них править миром. Сошлись на том, что править будет тот, у кого в горшке быстрее вырастет цветок. Цветок вырос в горшке Майдари, но Шакьямуни воровским способом завладел цветком. Майдари якобы рассердился и воскликнул: «Правь этим миром, но пусть он будет таким же лживым, как ты. А я приду и прогоню тебя, и тогда воцарится истина…»
Теперь Норбо-Церен решил не без намеков пышно отпраздновать Надом в честь грядущего мироправителя, сделать намек, что державой света Шамбалой является Япония и что священная война ее против еретиков и безбожников скоро начнется.
