Кусатель ворон - Веркин Эдуард (читать книги бесплатно .txt) 📗
– Это было интересно! – воскликнул Жмуркин.
Он ловко, практически молодцевато, запрыгнул на сцену. Улыбнулся.
– Вот таково оно – современное западное искусство, – сказал Жмуркин. – Впрочем, во всем мире настроения не радужные, все чего-то ждут, ждут… Будем надеяться, что все будет в порядке.
А зал молчал. Выступление Дитера произвело впечатление. И продолжало производить – картина до сих пор висела, и все до сих пор на нее смотрели. Жмуркин понял это и развернул доску с ватманом.
– А теперь следующий номер, музыкальный. Давайте поприветствуем лауреата многочисленных международных конкурсов юных исполнителей Александру Вальтц и непревзойденного виртуоза баяниста Равиля Гаджиева!
Из-за кулис показалась Александра с волынкой и Гаджиев с табуреткой. Интересно, а на табуретке можно что-нибудь сыграть? Вот взять, натянуть на ножку струны, собрать оркестр… А что, на пиле вон играют, на подковах играют, чем табуретка не инструмент?
Но Гаджиев не стал играть на табуретке, он установил ее в центре сцены, Александра села. Жмуркин продолжал конферировать:
– К сожалению, баян у нас сломался, а на замену ничего не удалось найти, поэтому Равиль не сможет сегодня сыграть. Но он споет! И не просто споет – Равиль продемонстрирует нам древнее искусство горлового пения, секреты которого передавались в течение восьмиста лет от отца к сыну. Композиция называется «Гибель Нортумберлендского полка»! Поприветствуем!
Зал настороженно захлопал.
Александра приподнялась с табуретки и сделала книксен, книксен с волынкой – это да. Жмуркин вручил Гаджиеву микрофон и вернулся в зал. Александра набрала воздуха и стала накачивать мешок волынки. Быстро так, легкие хорошо развиты, мешок наполнился, Александра всхлипнула и стала играть.
Как-то я не знаток волынной музыки, по мне что «Исчезновение Нортумберлендского полка», что «Гибель Нортумберлендского полка», что «Был у Мэри крокодильчик» – все одна малина, тоскливо, напоминает о бескрайних просторах Шотландии, голодных, промокших под дождем пастухах, ирландских волкодавах… Впрочем, ирландские волкодавы в Ирландии.
И тут вступил Гаджиев. Не знаю – то ли он на самом деле был знаком с горловым пением, то ли это в крови у всех восточных людей, но неожиданно он действительно запел. Загудел низким протяжным гудением, угрюмым, сильным и каким-то беспощадным. Горловое пение неожиданно весьма удачно легло на волынку, и мне вдруг представился этот самый Нортумберлендский полк, увязший в песках Монголии, измученный жаждой и тропической лихорадкой, окруженный кровожадными песчаными племенами.
Это было красиво. Да, красиво, но как-то уж чересчур мрачно, от такого сочетания хотелось прыгнуть в омут, ну, лично мне, во всяком случае. Зрителям, кажется, тоже, я заметил тетеньку в соседнем ряду, она достала платок и украдкой вытирала глаза, наверное, вспоминала что-то жизненное из своего опыта.
Видимо, в этом зале была довольно неплохая акустика, поскольку музыка и пение распространялись хорошо и объемно – как-то со всех сторон, и даже снизу. Сандра дудела, Гаджиев тоже старался – дребезжал голосом и, как мне казалось, лязгал зубами.
Дремуче.
Дремуче, недаром ансамбли горлового пения набирают популярность в наши дни, особенно за рубежом. Кроме того, музыка хорошо срезонировала с предыдущим выступлением…
Из середины зала вскочила девушка и, запинаясь за ноги, кинулась прочь. Вдохновившись этим, Гаджиев стал рычать громче и демоничнее, отчего мне показалось, что в зале несколько потемнело. И стало холоднее, и запахло пылью, и нефтью, и горелым. Я почувствовал, как у меня по загривку запрыгали крупные нездоровые мурашки. Зазвенели стекла, дрогнул пол, и в раскрывшуюся форточку стало просовываться черное щупальце с белесыми влажными присосками…
Музыка оборвалась.
Я потряс головой. На сцене уже не было ни Александры, ни Гаджиева, только одинокий стул, а на нем одинокий микрофон. Остальные сидели какие-то пришибленные и испуганные, спонсоры переглядывались, а Лаура Петровна багровела. Вряд ли от ярости, скорее от непонимания.
Жмуркин выглядел каменно. Такой каменный Жмуркин, на площади где встать, ему бы понравилось.
– Молодцы! – крикнул я и ожесточенно захлопал в ладоши.
Никто не поддержал, мои аплодисменты потонули в сугубой тишине, а некоторые на меня оглянулись и уставились. Концерт продолжал погружаться в решительную необыкновенность.
– Здорово! – воскликнул я еще.
Жмуркин поднялся и со скрипом направился к сцене, шаги его звучали заброшенно и одиноко.
В этот раз он не стал запрыгивать, взошел по ступеням, взял со стула микрофон, обдул его и стряхнул. После чего объявил:
– Интересно. Безусловно, интересно. Это была «Гибель Нортумберлендского полка», по-моему, действительно гибель… Потрясает. Вот она, молодежь! Практически Вагнер. Аж морозом протянуло! Интересно, друзья, безусловно интересно! Свежо! Давайте все-таки похлопаем музыкантам, они старались.
Хлопки получились жидкие. А зря, совсем зря, Александра хорошо играла, да и Гаджиев пел душевно.
– Ну, и в завершение нашего концерта поэзия! Молодой, но очень талантливый поэт Влас Пятахин!
Занавес сошелся, а затем раздвинулся.
В центре сцены стоял Пятахин. Стоял, как я и учил, потерянно, будто не перед зрителями находился, расписание уроков читал. Недалеко от Пятахина располагался столик, на столике тот самый кактус.
Мне стало немного страшно. А вдруг поэт Пятахин подавится? Такое случается, вот недавно видел по телевизору про жонглера бензопилами – жонглировал-жонглировал и в конце концов запилился, такое случается направо и налево.
А один тараканами до смерти объелся.
Жмуркин сел рядом со мной.
– Ну, чем этот удивит? – спросил он осторожно.
Я не ответил.
Пятахин дождался, пока станет тихо, затем достал из кармана штанов сложенный вчетверо лист бумаги и стал его медленно разворачивать.
– Что-то у меня, как всегда, дурные предчувствия, – вздохнул Жмуркин.
Я не стал его успокаивать, в конце концов, он у нас спец по одаренной молодежи, я достал мобильник, стал снимать.
– «Апрельский пал», – произнес Пятахин безо всякого выражения. – Стих пятый, «Вальпургии Рагнарёка».
Как я и учил. Молодец, не безнадежен. Глядишь, что-то в нем и прорежется. Как там – в каждом человеке есть искра, не каждый может ее зажечь.
– Кто такие вальпургии? – спросил женский голос из ряда спонсоров.
– Это валькирии и одновременно… – попытался объяснить импозантный дяденька, наверное, член совета директоров. – Одним словом, вальпургии. Смотрите, говорят, это очень талантливый мальчик.
Это уж непременно.
– Это что будет? – доброжелательно спросил Жмуркин.
– Стихи, собственно.
– Стихи?
– Ну да. Я же предупреждал – он ищет новые формы.
Жмуркин негромко, но с силой произнес неприличное слово.
Пятахин развернул бумагу и стал равнодушно, по-бухгалтерски читать.
– Герпес зостер – чрезвычайно острое заболевание, поражающее нервную систему и кожу, от которого страдают лица пожилого возраста. Двенадцать случаев на сто тысяч человек. Процесс локализуется по ходу нервных стволов!
Пятахин начал набирать обороты, опять же, по моему совету. Увеличил громкость голоса, подпустил надрыва:
– …Розовые отечные пятна, группы пузырьков с прозрачным содержимым, усиление болевых ощущений!
Кажется, это была статья об опоясывающем лишае.
– …неприятные ощущения на месте очага поражения могут сохраняться!
Пятахин подошел к столу, взял кактус и совершенно бестрепетно откусил от кактуса кусок. Наверное, он его все-таки подстриг. В противном случае вряд ли бы так лихо получилось. Хотя кто его знает, верблюды же едят колючки безо всякого для себя ущерба.
Брызнул сок, Пятахин пожевал и откусил еще.
В зале ойкнули.
– Мама, – сказал кто-то.
Пятахин продолжал жевать, сквозь сок и колючки продолжая зачитывать стихи, то есть статью из «Здоровья».
