Четверо из России - Клепов Василий Степанович (мир бесплатных книг txt) 📗

Пришлось снова ехать шагом. Белка уже опомнилась от страха и снова высунулась из сена. Лицо ее светилось таким восторгом, что я невольно вспомнил то время, когда мы поручали ей продавать золото.

– Левка, ты где? – радостно кричала Белка, нарочито испуганно копаясь в сене. – Ой, ребята, уж не выпал ли он по дороге?

Я боялся, что Левку сильно растрясет от быстрой езды и ему станет плохо, но он словно поздоровел. Сбросил с себя сено и лежал, облокотившись на руку, веселый и довольный, наш прежний Федор Большое Ухо.

– Тебе уже лучше? – спросил я.

– Хочешь, побегу впереди лошадей? – улыбнулся он.

– Эге, ребята! – вдруг воскликнул Димка. – Кажется, гонятся!

Действительно, кто-то мчался по дороге на мотоцикле. Пришлось снова пустить лошадей вскачь. Тележка подпрыгивала на корнях деревьев, Левка корчился от каждого толчка, но я, оглядываясь на него, приговаривал:

– Ничего, Левка, крепись… Осталось еще немного.

Мы ворвались в какой-то зеленый-зеленый лес, дорожка стала совсем плохой и сворачивала влево, может быть, опять на шоссе. Я решил расстаться с повозкой. Левку положили на носилки, рюкзаки мы с Белкой надели на плечи и, подняв носилки, двинулись под уклон в лес. Димке я поручил остаться на подводе и гнать что есть духу вперед. Когда он проскачет до следующего поворота, то хлестнет как следует лошадей и вернется к нам.

– Искать друг друга будем по крику сойки, – сказал я Дубленой Коже, вспомнив наши мытарства в Золотой Долине.

Итак, наш Димка умчался вперед, а мы с Белкой понесли Левку. Кажется, идти было очень тяжело, и скоро Белка выбилась из сил.

– Давай отдохнем немного, – предложил я.

Она с готовностью опустила носилки и провела рукой по потному лбу. Я посмотрел на нее, улыбнулся:

– Упарилась? Ничего… Левка не такой уж тяжелый. Когда мы бродяжили в Золотой Долине, он был куда толще.

– Не надо, Молокоед, – слабо проговорил Левка. – Не надо говорить о Золотой Долине.

– Тебе очень плохо? – вмиг наклонилась Белка.

Пересиливая боль, Левка улыбнулся:

– Нет, мне ничего…

И в это время вверху, по дороге, промчался мотоцикл.

Мы подняли носилки и заспешили вниз по склону. Поперек пути пролегала небольшая тропинка. Я посмотрел в обе стороны и обнаружил, что недалеко пасется известная мне буланая лошадка под седлом.

Черт возьми, сразу и напоролись на полицейского!

Я оставил Белку сидеть около носилок под кустом орешника, а сам отправился выяснить, где полицейский. Недалеко от коня я увидел разостланную газету (у меня и до сих пор перед глазами готический шрифт: «Фелькишер Беобахтер») с остатками еды и выпитой бутылкой шнапса. Хозяин лежал рядом, перевернувшись вверх животом, и спал.

Да, это был тот самый Думмкопф, который прочитал у меня записку Марты Фогель!

Я осторожно подошел ближе, чтобы убедиться, крепко ли спит Думмкопф. От него, как из винного погреба, разило спиртом. Седые усы колыхались от дыхания, а от нижней губы тянулась струйка слюны.

Где-то далеко послышался крик сойки. Я отбежал подальше от спящего и ответил таким же криком. Димка поспешил ко мне. Узнав о сержанте, он улыбнулся:

– Ты еще не ездил на полицейских лошадях? Давай уведем ее. Все-таки с лошадью будет легче…

Мы живо взгромоздили на коня Левку, потом, чтобы его поддерживать, Белку и потихоньку, так, чтобы не проснулся Думмкопф, зашли за высокую стену кустарника и снова стали спускаться вниз. Я предполагал, что внизу будет река, но, к сожалению, мы угодили в болото. Копыта буланого стали вязнуть, и мы поневоле тащились медленно. Прежде чем ступить, надо было оглядеться, чтобы не провалиться в трясину.

Вдалеке послышался лай собаки, резкий и гулкий, какой бывает только у овчарки.

– Уже гонятся, – сказал Димка и крепче натянул повод.

Я стал подхлестывать коня. Он проваливался по колено то передними, то задними ногами, и я запомнил, как наш Лев Николаевич Толстой, рассказывая о последней схватке Хаджи Мурата с казаками, писал, что его лошадь вытаскивала из трясины ноги со звуком, какой бывает, когда вынимают пробку. Вот точно так хлопали пробки под ногами нашего буланого; даже все пузо у него покрылось черными ошметками грязи.

– Ё! – вспомнив, как понукал своих лошадей Камелькранц, кричал я. – Ё!

Скоро конь застрял в болоте всеми четырьмя ногами и, как я ни хлестал его, как Димка ни тянул за повод, все глубже погружался в трясину. Белка спрыгнула с буланого, мы с Димкой сняли с него и Левку, и вот тут наш буланый закричал, именно закричал пронзительным предсмертным ржанием, от которого мороз подирал по коже.

– Бедная коняшка! – нагнулась Белка к голове лошади. – Ой, ребята, она плачет…

Но надо было бежать. Собачий лай слышался уже явственно. Мы уложили Левку на носилки и отправились дальше: я – впереди, Димка – сзади.

– Быстрей, быстрей, Васька! – торопил меня Димка. – Я уже видел сейчас, как собака перепрыгнула через куст.

Но я не мог бежать быстрее. Глаза мне заливал проклятый пот, а самое главное – я должен был все время смотреть под ноги, так как почва качалась, и только оступись – упадешь в трясину вроде несчастного буланого.

– Клади носилки! – раздалась команда Димки.

Я обернулся, когда Белка, присев, подзывала к себе овчарку, а Димка выхватил из-за пояса топорик. В тот же миг собака страшным прыжком свалила меня на землю и с рычанием бросилась на Димку. Но он, отведя руку, замахнулся топором, и когда овчарка все-таки бросилась на него, со всего маха саданул ее по голове. Собака присела и, тихонько повизгивая, все еще пыталась прыгнуть на Димку, но он ударил еще раз, и она ткнулась в землю.

– Пошли! – сказал, побледнев Димка, и мы снова понесли Левку вперед.

Лес редел. Хвойные деревья почти исчезли. Только изредка попадались лишенные ветвей небольшие сосенки. Виднелись ольха да какие-то неизвестные кустарники.

Я осторожно шел по колыхавшейся почве, стараясь выбирать места, заросшие кустарником, но и здесь было опасно – между незабудками и вёхом все чаще блестели предательские окна.

Ступив ногой в одно такое окно, я не мог удержаться. Выпустил из рук носилки и, ухватившись руками за жидкие ветки, почувствовал, что под ногами нет почвы.

– Ой! – взвизгнула Белка.

Димка бросился мне на помощь.

– Не подходи, утонешь! – сказал я, хлебнув ртом воды.

– Ты подожди, Молокоед! – крикнул мой хладнокровный друг. – Продержись еще немного. – Я отчаянно работал ногами, чувствуя, что как только перестану это делать, хрупкие ветки ольхи не выдержат тяжести моего тела.

– Держусь… Только ты быстрее!

Спустя несколько минут Димка подал мне конец носилок. Грязный и полуживой от холода, я выбрался на относительно твердую почву. Вздрагивая не то от холода, не то от опасного приключения, молча огляделся. Теперь мне казалось невероятным, что мы могли пролезть через такую топь.

– А я знаю, где мы находимся, – проговорила Белка. – Вот за той ольхой концлагерь, где я сидела. Вон – видите? – колючая проволока…

И верно, приглядевшись, мы хорошо различили, как вьется по болоту колючий забор. Ну и местечко же выбрали гитлеровцы! Тут ни за что не убежишь: если колючая проволока не задержит – в болоте погибнешь!

Мы свернули влево, чтобы уйти подальше от забора. Почва становилась суше, вдали мелькнули вода, берег какой-то реки.

Чтобы не терять даром времени, я прямо в грязной одежде полез в воду искать брод. Надо было во что бы то ни стало перебраться на ту сторону реки: нас могли настигнуть, и тогда никто не успел бы спрятаться.

Отыскав брод и подняв носилки, мы начали переправляться. На другой стороне реки долго шли по воде, чтобы сбить со следа собаку, если наши враги пустятся на поиски с другой овчаркой… Потом чуть не бегом бросились в кусты.

ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЕ