Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович (читаем книги TXT) 📗
— Помню, — сказал маленький ица, — одну голову сберег, чтоб продать тысячу.
Диего закусил губу,
— Хосе Паса, — сказал он с усилием. — У меня есть отец. Старый, больной человек. Ты поймешь меня, если любишь своего отца.
— Отца ужалила змея, — спокойно сказал мальчик. — Его уже нет. Что ты хочешь?
— Сообщи старику, — в замешательстве сказал Диего. — Столица, четвертая авенида, шесть. Чтоб не ждал... В лагере... под тем самым деревом... Я зарыл деньги. Сделай это для старика, Хосе.
Диего не прибавил, что старик был отцом... но не Диего, а тайной полиции Армаса.
— Ладно. Если команданте разрешит, — сделаю.
— Команданте может не понять сыновних чувств, — пробормотал Диего. — Выполни мою последнюю просьбу.
— Команданте все может понять, — оборвал его Хосе. — Для него каждый гватемалец сын и брат. И еще он может понять то, что не понимает Хосе. Ты опасный человек. Отец говорил: если крокодил захочет тебя поцеловать, — подставь мачете.
Да, это был уже не тот Хосе, которого собирался надуть заправила Юнайтед фрут компани. Кажется, это понял и Диего. Он перевел взгляд на Наранхо, словно пытаясь пробудить в нем искру симпатии к себе. Наранхо встретил его взгляд с любопытством.
— Наранхо, — сказал Диего. — Ты не боец. Ты просто мальчик. Ты не связан палочной дисциплиной. Пойми, как тяжело умирать и знать, что никто не сообщит отцу...
— Я тебе расскажу легенду, — с лукавством сказал Наранхо. — Молодой рыбак поймал тарпуна, а тарпун взмолился: «Кариб, как неловко ты подсек меня! Повтори снова». Молодой рыбак открыл сеть, тарпун прыгнул за борт и крикнул из воды: «Мне расхотелось прыгать, кариб». — Наранхо фыркнул: — Я не боец. Я мальчик. Но я уже порядком нарыбачил, Диего. Потом он сказал серьезно:
— Пусть будет, как скажет дед Наранхо... и команданте.
— Мне ничего от вас не нужно, — крикнул Диего. — Скотское племя! Выродки! Вас еще повесят за ноги!
Мальчишки отскочили от него.
— Не расходись! — приказал ему конвоир. — Мальчишки как мальчишки. Наши! А ты — чужак!
— Я — гватемалец. Это моя земля.
— Видали мы таких гватемальцев, — хмуро отозвался конвоир. — За медную монету продашь всю планету. Молчи лучше!
Через час отряд двинулся. Тому, кто не пробивался сквозь стены тропического леса, трудно понять, как простые человеческие руки могут справляться с вековыми исполинами, прорезать дыры в густой паутине лиан, кромсать кустарник да еще переносить за собой больных лихорадкой. Каждый шаг пути давался с боем. Стучали топоры, свистели мачете, а сверху, не то потешаясь над людьми, не то подбадривая их пронзительными криками, раскачивались на зеленых мостах бородатые моно — ревущие черноволосые обезьяны. Зацепившись хвостами за лиану или ветку, они, казалось, спрашивали пробивающихся людей: «Зачем валить деревья и рубить кустарник, когда так просто уцепиться хвостом за лиану и, раскачавшись, перелететь через могучую крону».
Диего рубил со всеми. А когда сквозь последний лесной барьер брызнуло солнце и в воздухе разнеслось многоголосое, напугавшее бородатых четвероногих «Ви-ва!», Диего подошел к Карлосу.
— Команданте, — сказал он. — Меня будут судить. Зачем формальности? Я сам подписал себе приговор. Пусть та пуля, которая мне причитается, выйдет из моей руки.
У тебя есть родные? — спросил Карлос.
— Я один на свете. Науаль меня не помнит,
— Ты честно делил с нами последний переход, — размышлял вслух Карлос. — Что ж, получи эту пулю.
И он протянул Диего пистолет, бросив выразительный взгляд на конвоира.
То, что произошло дальше, определялось какими-то долями секунд. Диего схватил пистолет и шагнул к деревьям. Карлос в эту минуту поднимал старого Наранхо, собираясь вынести его на солнце. Мальчишки, стоявшие между Диего и лесной стеной, расступились, чтобы дать ему пройти. Но Диего резко повернулся и, вскинув руку, направил пистолет в спину Карлоса.
— Берегись! — крикнул Наранхо-внук, прыгнув, как кошка, на Диего.
Карлос со своей тяжелой ношей отпрянул в сторону, выстрел прогремел, и старик Наранхо дернулся всем телом.
Диего сбросил с себя мальчишку и побежал к болоту.
— Взять живым! — закричал Карлос.
Диего бежал, а с трех сторон его окружали бойцы. С четвертой расползалось болото. Он обернулся, дико зарычал и бросился в темную массу. Вязкая каша покрыла его. Потом показалась покрытая тиной голова, забили по хлюпкой грязи руки.
— Не хо...чу! — раздалось из болота. — Лучше пуля!
— Тебе предлагали пулю! — сказал Нортеньо. — Ты сам захотел болото.
Диего что-то кричал, руки извивались, как щупальца. Потом появились лопающиеся пузыри, все стихло. Болото простиралось спокойное, невозмутимое.
Наранхо лежал на лесной поляне и улыбался солнцу. Бойцы стояли вокруг, суровые, тихие. Стояли и плакали.
— Слышишь, Карлос, — шепнул старик. — Сейчас пойдут плантации... Четверть века спину здесь гнул. Поклонись деревцам. Оттуда вам путь к Рио Дульсе и домой... А где дом? Он всюду... Наранхо! Покажись мне, Наранхо!
— Я здесь, дед, — сказал Наранхо, положив ему голову на грудь. — С кем же я буду, дед Наранхо?
— Ты будешь с ними. Карлос... Ты научишь его не уступать дороги...
— Я научу его, мой дорогой старик. Клянусь тебе в этом.
Старик закрыл глаза, и снова морщинки собрались в тугие узлы у его губ.
— Верю, — сказал он. — Коммунист. Можно верить.
И это было последнее, что услышали люди.
Здесь, между лесом и плантациями, на стволе могучей пальмы была вырезана надпись:
«Гватемальская земля не забудет старого Наранхо».
Карлос смахнул непрошеную слезу и сказал Наранхо-внуку:
— Ты пойдешь со мной. Со мной и с Хосе.
Они ушли, а пальма осталась. Она стоит там и сейчас.
11. ДРУЗЬЯ — ПОВСЮДУ
В маленьком ранчо, что приютилось на левом берегу Рио Дульсе, царило волнение. Бегали и кричали люди; крякали и посвистывали домашние птицы с яркими веерами хвостов. Хозяин ранчо — низенький человек с жесткими усами и огромной белесой копной волос, спадающей на лоб и глаза, отчего казалось, что водопад струится по его лицу, — стоял на берегу и сыпал проклятиями:
— Пусть коршун выклюет твои бесстыжие глаза и ягуар откусит твой хвост! Пусть тарпун станет у тебя поперек глотки, а в брюхо заползет змея! Бог мой, и это случилось с моим любимцем... А вы где были? — накинулся он на отчаянно жестикулирующих работников. — Аллигатор стащил пса, а вы зевали? Может, вы радовались? Может, вы смеялись?
— Нет, сеньор! — закричал один из негров. — Мы совсем не радовались. И мы не зевали. Но аллигатор не полз, а мчался. Это сущий дьявол, а не аллигатор. Он утащил вашего пса, как вор.
И негр так живо изобразил подползающего крокодила, что ранчьеро не мог удержаться от смеха.
— Ну ладно, — махнул он рукой. — Этого дьявола я подстрелю на рассвете, а кожу его пущу на штаны. Довольно таращить глаза! Пора скот выгонять.
Сеньор, — позвал хозяина конюх и показал на противоположный берег реки, где из кустов вынырнули два человечка.
Ранчьеро отвязал лодку, оттолкнулся и быстрыми короткими взмахами весла погнал ее через реку. Когда лодка пристала к берегу, фигурки исчезли. Ранчьеро выкарабкался на берег, раздвинул кустарник и увидел наставленные на себя две пары мальчишеских глаз и дуло винтовки.
— Спокойно! — сказал ранчьеро. — Не люблю таких шуток. Что за дурацкая страна! Грудных младенцев вооружают. Аллигаторы тащат моих собак и кур. Солдаты поджидают на моем ранчо гостей из леса.
Дуло опустилось.
— Солдаты? Слышишь, Наранхо... А он все время бредит этим ранчо...
— Не говори загадками! — сказал ранчьеро. — Кто он? Почему бредит?
Из-за кустов вышли двое мальчишек-подростков. Один был черноволос и меднолиц, в руках держал винтовку; глаза его смотрели настороженно, холщовая блуза и длинные, изрядно потрепанные штаны составляли весь его гардероб. Второй, смуглый до черноты, белозубый казался более приветливым. Ранчьеро, обращаясь ко второму, повторил свой вопрос, но сразу понял, что старший здесь тот, что с винтовкой.