Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов) - Квин Лев Израилевич (мир бесплатных книг .TXT) 📗

— Теперь кидай ты, — Сашка передал мне влажный сверток.

Волк и меня сразу признал за своего — ему лишь бы мясо было.

— Хватит! — сказал Сашка. — На обратном пути снова покидаем. Надо, чтобы он, как нас нюхом почует, сразу про угощение вспоминал.

Укрощенный Волк, преданно помахивая хвостом, проводил нас до конца забора и долго стоял там, смотрел в нашу сторону с печалью и надеждой.

Красное неяркое солнце, похожее на огромный воздушный шар, опускалось на неровный гребень ельника далеко на горизонте. Вот сейчас какая-нибудь из зубчатых вершин проткнет тонкую оболочку — и туго надутый шар лопнет с треском. Но он не лопался, а мягко садился все ниже и ниже.

На кургане было совсем не страшно. Весело трещали кузнечики. В кустах, забавляясь собственным хвостом, вертелся черный, в белых пятнах котенок. Даже кладбище неподалеку выглядело очень мирно. Между могильными холмиками носились босоногие малявки — в догонялки играли.

И чего, спрашивается, я боялся!

Я вдохнул воздух полной грудью, рассмеялся над своими страхами.

— Чего веселишься? — Сашка посмотрел на меня строго, ткнул землю каблуком. — Видишь, какая твердая? Самим нам ни за что не справиться. Надо еще кого-нибудь. Может, рыжего Митяя позвать?

— Ой, разболтает!

— Мажет, и разболтает. Начнет хвастаться перед пацанами. Ну, а из студентов ваших никого нельзя?

Я сразу подумал о Славе. Его бы можно, но он ведь обязательно Риту за собой потащит.

Козлику сказать? Ну ее! С девчонками связываться! Да и толку от нее — слабенькая.

— Если только Бориса.

Сашке моя кандидатура понравилась.

— Не откажется?

— Попытка не пытка.

— Главное, чтобы не разболтал. Скажет еще дяде Володе. Тогда все пропало.

— А пусть сначала даст честное слово.

— Ну, хорошо, — согласился Сашка. — Значит, на тебе две лопаты и дипломатические переговоры с Борей. На мне одна лопата, мясо для Волка, карманный фонарик и веревка. Да, еще лом.

— А веревка зачем?

— А как спускаться?

— Вниз? Гуда?

Тотчас же сработало мое воображение. Я увидел себя висящим на веревке в могильном мраке внутри кургана.

Уже смеркалось. Иначе Сашка обязательно бы заметил, как я содрогнулся.

И сколько я потом, на обратной дороге домой, лежа в палатке возле похрапывающего дяди Володи, ни старался отделаться от этой мысли — никак не удавалось.

Вишу на веревке в черной пустоте — и все!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Я висел на веревке, не решаясь спрыгнуть. Мне казалось, подо мной бездонная яма.

Веревка дернулась. Это Сашка. Торопит меня. Ему хорошо, он наверху.

Я зажмурил глаза и отпустил руки. Не висеть ведь так вечно. Будь что будет!

Приземление оказалось неожиданно мягким, словно земля подо мной спружинила. Сверху полился свет — Сашка включил свой фонарик. Удивительное дело: простой китайский фонарик, а сколько света. Как будто вверху горела электрическая лампа в пятьсот свечей.

И сразу я увидел горшки. Много горшков! Они были выстроены по росту, как выстраиваемся мы на уроке физкультуры. Впереди стоял огромный горшок, величиной с добрый бочонок. За ним шел горшок поменьше. А на самом конце ряда, у стены, притулился совсем игрушечный горшочек, не больше яйца. И все целенькие, аккуратные, с красивыми рисунками на пузатых боках. Вот дядя Володя обрадуется!

Сверху крикнули громко:

— Толька!

Сашка — кто еще! Что ему потребовалось?

— Толька!

И веревку дергает зачем-то.

— Толька! Толька!

Свет мощной электролампы ударил мне в глаза.

Я проснулся.

В палатку через откинутый полог прямой наводкой били солнечные лучи. Сашка, стоя на четвереньках, теребил мой спальный мешок.

— Ну, вставай же, Толька! Вставай!

Я сунул ноги в кеды и, не зашнуровав их, выскочил наружу как был: в трусах и майке. Сашка потащил меня в кусты, подальше от палаток. Кругом было еще тихо, лишь наверху, в тополях, беспрерывно трещали, как моторчики авиамоделей, маленькие серые птички — это у них песни такие трескучие.

— Который час? — Я потянулся и зевнул.

— Седьмой… — Слушай, Толька, я видел золотую гривну.

— Правда? — обрадовался я. — А я горшки. Штук, наверное, двадцать или даже больше. Только хотел сосчитать, а ты разбудил…

— Сашка не слушал. Какой-то он странный сегодня. Вроде напуганный. По сторонам озирается, словно кто-то может к нам подкрасться.

— Ты что, серьезно, насчет гривны?

Он кивнул.

— Где?

— У дяди Коли.

Мои глаза вылупились сами собой.

— Вчера поздно вечером, — продолжал Сашка. — Полез в ящик стола за отверткой — смотрю: гривна! Я обрадовался и к дяде Коле: «Где ты нашел?» А он рассердился, закричал, что нечего по ящикам шириться, что в ящике не та гривна, а совсем другая. И вообще, чтобы я держал язык за зубами, а то он меня живо домой отправит.

— Мажет, в самом деле не та?

— Что я, нашу гривну не знаю? И блестит, и грифоны на концах… Слушай дальше! Утром, всего час назад, наверное, заявляется ваш Миша. Я притворился, что сплю. Дядя ему гривну отдал и говорит тихо: «Сашка мой видел. Как бы не разболтал». А Миша: «Ничего, не успеет». Понял?

Мне казалось, я еще сплю и вижу сон. Такая новость, такая новость! Ну, Миша — допустим. Хотя тоже не очень верится. Но Николай Сидорович? Он вор? Или сообщник?

Мы с Сашкой быстро договорились, как действовать. Пока никому ничего не говорить — раз. За Мишей устанавливаем непрерывное наблюдение — два. Как только выясним, где он прячет гривну, немедленно хватаем ее — и к дяде Володе.

Лагерь уже проснулся. Среди других голосов я различил громкий веселый голос Миши и успокоился: он еще здесь, никуда не смотался, ничего не подозревает. Уйдет на раскопки — я с ним, а Сашка тем временем обшарит его палатку.

Но все наши планы рухнули.

За завтраком Миша сказал дяде Володе:

— Поеду сегодня в Большие Катки, Владимир Антонович, десятичасовым автобусом.

— Зачем?

— Надо кое-что из продуктов купить. Здесь, в сельмаге, сухофруктов, например, нет хороших, какао.

— Давно пора!

Мы с Сашкой переглянулись. Все понятно! Миша хочет увезти золотую гривну в Большие Катки. А там куда?

Опять побежали в кусты, на совет. Сашка настаивал, чтобы и нам поехать. Попроситься на попутную и ждать в Больших Катках на автобусной остановке. Увидим Мишу — и за ним, за ним, пока все до конца не выясним.

Я колебался.

— Может, лучше все-таки сказать дяде Володе? Он вызовет милицию, и Мишу арестуют.

— Много ты понимаешь! Важно выяснить, кому он хочет ее передать. И поймать с поличным. С гривной в кармане.

Долго уговаривать меня не пришлось. Двинули с Сашкой напрямик через поле к совхозной столовой. Туда часто подъезжают машины с шоссе.

Разговор у нас не клеился. Сашка шел хмурый, кусал губы. Я знал, о чем он думает.

— Да брось ты расстраиваться! Ничего с ним не будет.

— Посадят, — вздохнул он.

— Все равно выпустят. Вон у Леньки Симонова из нашего, класса в прошлом году не то что дядю — отца арестовали. Подержали неделю и выпустили. Ленька всю неделю пролодырничал, даже в школу не ходил.

— Почему выпустили?

— Не виноват он ни в чем. Настоящие воры наговорили. Он им тащить мешал.

— Вот! Не виноват! А я гривну у дяди сам видел, собственными глазами, — сказал Сашка грустно. — Как ты считаешь, сколько ему дадут?

— Месяц. Два, самое большее. — Мне хотелось Сашку утешить.

— Не думай, мне его не жалко, — стал он меня уверять; но я же все равно видел, что это неправда, что ему жалко, и еще как. — Вот нистолечки не жалко! Раз он… — Сашка хотел сказать «вор», но не смог, запнулся, — раз он так, пусть его посадят. Мне только тетю Марусю жалко. Знаешь, как скучно одной? Особенно, когда зима. Пожалуй, я с ней останусь жить.

Я предложил сразу:

— Хочешь, я буду к тебе приезжать на каникулы? Накоплю денег на билет и приеду.