Четверо из России (сборник) - Клепов Василий Степанович (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗

— Позволь, позволь! — остановил ее капитан. — Как же, говоришь, никто не видит, когда сама только что утверждала, будто Молокоед его видел?

— А, так ведь это — Молокоед! Он даже под землей все видит.

— Даже под землей? Да этот твой Молокоед, кажется, действительно, самому Шерлоку Холмсу даст три очка вперед.

— Конечно! Ведь старик-то живет под землей. А Молокоед его все-таки нашел.

Капитан понял, что от Белки ничего путного все равно не услышишь, и так же, как Туляков, сказал, чтобы она прислала к нему самого Молокоеда.

— Да вы поймите, товарищ капитан, — взмолилась Белка, — не может Молокоед покинуть своего поста. Он же стережет там старика и ждет, когда вы поможете его изловить. А потом он еще боится этого… вот забыла… Не то Белоглазова, не то Белоногова… Вы его должны срочно арестовать.

— Кого же арестовать — Белоглазова или Белоногова? — рассмеялся капитан.

— Нет, кажется, не Белоногова… Белоухова…

— Может быть, Белоносова? — усмехаясь, подсказывал капитан. — И не Белоносова?…

— Беловекова? Белоскулова? Белопузова?

— Нет… Какого-то Бело, а какого — не помню.

— Наверно, Белопупова!

В общем, получилось совсем, как в рассказе Чехова, все лошадиные фамилии перебрали, а Горохова-то и забыли.

— Знаешь что, девочка, — вынужден был сказать в конце концов капитан, — так мы с тобой ни до чего не договоримся. Одного — увидеть нельзя, другой — Бело-икс какой-то, вот и ищи-свищи! Без Молокоеда тут все-таки не обойдешься. Пусть он ко мне зайдет. А ты пока иди по своим делам.

Из дел у Белки оставалось только одно: разведать про наших родителей. Но это для нее было самое трудное, она не знала, как к такому поручению подступиться, чтобы не выдать нашей тайны. Она подумала-подумала и решила… торговать открытками.

Белка закупила на почте фотографии любимых артистов и явилась с ними прямо к нам домой.

Ей открыла дверь невысокая, очень симпатичная женщина с курчавыми черными волосами и милыми серыми глазами, которые любили смеяться и во всем видели повод для шуток, а сейчас присмирели, погасли и опухли от слез. Это была моя мама.

— Тебе кого, девочка? — спросила мама тихо, словно внутри у нее все болело, и она боялась даже громко сказанным словом растревожить эту боль.

— Мне надо Васю Молокоедова, — чуть прошептала Белка. Ей стало нехорошо оттого, что у мамы такое горе, а она пришла корчить перед ней шута и разыгрывать комедию с открытками.

— Васи нет, — тихо сказала моя мама. — А что ты хотела? Да ты проходи…

Она провела Белку в комнату и усадила на стул около стола. Девочка сразу обратила внимание на беспорядок в комнате: все было разворочено, сдвинуто, а в углу стояли чемоданы и тюки, увязанные дорожными ремнями.

— Так что бы ты хотела от Васи?

— Мне передали, что он очень любит открытки… — начала Белка. — Так вот, я принесла… может быть, он купит? У меня тут, знаете, самые лучшие советские артисты…

Мама взяла открытки, безучастно разложила веером на столе и, глядя куда-то совсем в сторону, сказала:

— Хорошие открыточки… Но я что-то не помню, чтобы Вася ими увлекался…

Вот, действительно, придумала! С какой бы это стати я стал увлекаться фотографиями артистов и артисток? Что они — герои? Снайперы, летчики или разведчики? Они такие же люди, как все. А когда намажутся, нагримируются, девчонки и ахают: «Ах, красавец! Ах, красавица!»

Белка не знала, что врать дальше, и стала снова оглядывать комнату. На стене она увидела вставленную в рамку большую фотографию, на которой был изображен я. Это мама от тоски увеличила мою маленькую карточку и теперь, наверно, смотрела на мой портрет и заливалась слезами. На столе Белка заметила железнодорожный билет. «Архангельск», — прочитала она на билете и даже рассмотрела дырочки, которыми железнодорожники отмечают день отхода поезда. Дырочками были изображены цифры 17.IV. А в этот день было пятнадцатое апреля. «Значит, — подумала Белка, — кто-то послезавтра собирается уезжать в Архангельск?»

— Скажите, — спросила она, — а кто у вас едет в Архангельск?

— Я, — ответила мама. — Только не в Архангельск, а в Холмогоры. Это недалеко от Архангельска. А что?

— Просто так! Мне почему-то стало интересно, зачем люди ездят в Архангельск?

— Одни едут по делу, другие — от горя…

— А вы?…

— Я от горя… Да ты разве не знаешь?

И мама рассказала Белке о том, как я утонул, как меня искали на Выжиге, но нашли только плот и достали со дна Колесницу, и как мама боится сообщить об этом отцу на фронт.

Белка выслушала все, поплакала с мамой, потом распрощалась и побежала на почту. Там она купила бумаги и написала записочку:

«Простите меня за то, что я дурачила вам голову открытками. Дело совсем не в открытках.

Я приходила к вам от вашего сына Васи, который жив и здоров и не чает дождаться встречи. Вася живет не так далеко и скоро вернется домой. Больше ничего сообщить не могу, так как с меня взяли клятву, чтобы не болтала. А билет прошу продать и в Архангельск не ездить. На фронт тоже ничего не пишите, потому что все в порядке. По просьбе Васи возвращаю пятнадцать рублей, которые он у вас брал.

С глубоким уважением известная вам девочка X».

Белка вернулась к нам, надеясь осторожно подсунуть записку и уйти. Но мама была уже не одна. У нее в комнате сидел высокий стройный человек с бледным худым лицом, на которого Белка, может быть, не обратила бы внимания, если бы не разговор, который человек вел с мамой.

Этот человек мягко уговаривал мою маму не уезжать в Архангельск.

— Я еще раз говорю, Мария Ефимовна, — услышала Белка, как только вошла в комнату, — не делайте этого… Васю не нашли… Но вовсе не следует, что он утонул. Скорее наоборот…

Белка не выдержала и вмешалась:

— Конечно, не утонул…

— Ну вот видите… — слабо улыбнулся этот симпатичный человек. — И девочка того же мнения.

— Но ведь уже больше недели его нет, — с прежней тоской возразила мама. — У них уже и запасы еды давно кончились. Должны бы вернуться, если бы были живы.

— Вы не знаете Васю, — начал было человек, но мама только грустно улыбнулась:

— Я не знаю Васю?

Она посмотрела на Белку, но таким взглядом, будто не видела ее перед собой. Потом словно опомнилась и спросила:

— А у вас как дела, Павел Васильевич?

Белке ничего не сказало это имя, которым мама назвала симпатичного человека с бледным лицом. А ведь Павел Васильевич это — дядя Паша.

— Мои дела очень плохие, Мария Ефимовна, — ответил дядя Паша, — меня исключили сегодня из партии.

— Все-таки исключили… — соболезнующе произнесла мама, и по ее тону Белка почувствовала, что она уже часто говорила с дядей Пашей на эту тему. — Какая ошибка!

— Ошибки нет, Мария Ефимовна, — неожиданно принялся доказывать дядя Паша. — Потеря бдительности в военное время — такое же преступление, как измена.

— И вы не сказали, что передали документы Белотелову?

— Конечно, нет. Зачем я буду подводить товарища… Мне от этого легче не будет, а Пантелеймону Петровичу были бы неприятности.

Моя мама после этих слов вся так и вскипела. Она вскочила с места, швырнула на стол карандаш и сердито стала перед дядей Пашей:

— Так вот, знайте, Павел Васильевич! — Белка так и замерла от удивления: мамин голос был совсем не робкий и не покорный. — Я окончательно убедилась, что вы кисель, тряпка, гнилой интеллигент! Я завтра же пойду в горком, чтобы сказать то, что вы обязаны были сами сказать. И почему вы так щадите своего Белотелова?

— Белотелова?! — вскрикнула от изумления Белка. — Не надо щадить Белотелова, ни за что не надо щадить!

Но мама даже не обратила внимания на ее слова и продолжала:

— Вас исключили из партии… Но документы-то потеряли не вы, а он! И уж, если на тс пошло, Павел Васильевич, я не верю ему. Не верю в странную историю с портфелем, не верю о то, что Лева Гомзин — вор. Ни во что в этой белотеловской истории я не верю…