Оруженосец Кашка - Крапивин Владислав Петрович (первая книга txt) 📗
Н."
…Юркина мыльница свистнула над Володиной головой, ударилась о стену и развалилась на половинки. Володя не шевельнулся. Он смотрел в письмо, будто хотел прочитать, какой же придумать выход. Но не было выхода. Тут или – или… Но никакого "или" быть не может. Потому что Надежда – это Белый Ключ, это озера с темной водой и чешуйками месяца, и звезды в разрыве листвы, и солнечные заросшие улицы, и веселье, и ночные костры…
Но… "Костер как живой, он похож на жар-птицу…"
Как же теперь ему объяснить? Как рассказать, что такое эта круглолицая строптивая девчонка?
Эх, Кашка, Кашка! Не везет тебе, оруженосец…
А Кашка, измученный ожиданием и счастьем, спал, лежа ничком поверх одеяла. Ему приснился большой красный самолет в очень синем утреннем небе. Он летел так низко, что пригибались верхушки берез. Самолет весело трещал и блестел стеклами.
Глава десятая
Это последнее утро было бессолнечным и сырым. Ночью шел дождь. Володя, просыпаясь, слышал сдержанный шепот капель и вздохи ветра. Сейчас дождя не было, но тяжелые облака так и не разошлись. Володя открыл глаза и увидел в окнах влажный пасмурный свет.
Вставать не хотелось. Володя закинул руки, вцепился в спинку кровати и потянулся. Заскрипела сетка. "Странно как-то получается, – подумал Володя. – Скоро я встану и, наверно, никогда в жизни уже не лягу на эту кровать. И в этой комнате, может быть, никогда уже не буду". Он разглядывал некрашеные доски потолка с привычным рисунком трещин и сучков. Прямо над головой были два круглых сучка, похожих на клоунские глаза, и третий, напоминавший сплюснутый нос. Под "носом" шла вдоль доски короткая широкая расщелина, будто растянутый в тонкую улыбку рот. Это было знакомое лицо потолка. Оно смотрело на Володю каждый вечер и каждое утро. Теперь уж не будет смотреть.
В приоткрытое, затянутое марлей окно сочился пахнувший дождем воздух. Володя поежился и выпустил железные прутья спинки.
Слева послышалось деловитое сопение. Володя повернул голову. Юрка Земцов сидел в кровати, держал на коленях рюкзак и укладывал в него свое имущество.
– Не терпится? – равнодушно спросил Володя.
– А зачем время терять? – Юрка повертел в руках лопнувшую по всем швам волейбольную покрышку (взять или выбросить?) и утопил ее в рюкзаке. – Сразу соберешься, потом забот меньше. А ты чего кислый? Все-таки домой едем. Неохота?
В самом деле, почему ему ничуть не весело? Ведь домой! Ведь так хотелось домой! Надежда приедет. Но тут же он понял почему.
Кашка…
Володя вспомнил вечерний разговор. Они встретились за оградой лагеря, среди больших сосен. Подальше от чужих глаз. Кашка сидел на пеньке и смотрел на Володю, подняв маленький острый подбородок.
– Никак не можешь, да? – тихо спросил он.
Володя покачал головой. Он смотрел в сторону. По траве прошелся ветер и пригнул головки подорожника.
– Не обижайся, Кашка, – сказал Володя.
Кашкины глаза стали удивленными. Он совсем не обижался. Как он мог обижаться на Володю? Раз Володя так решил, значит, так надо. Но было очень грустно, и Кашка все еще надеялся, что найдется какой-то выход. Может быть, Володя придумает.
– А если хоть на один денек? – шепотом спросил Кашка. – Тоже нельзя, да?
– Понимаешь, Кашка, никак… – Володя старался говорить очень мягко и убедительно.
Кашка медленно вздохнул. Его остренькие ключицы приподнялись и упали.
"Надо было сказать ему сразу, – болезненно подумал Володя. – Черт меня дернул тянуть это дело".
– Если бы не это письмо, мы бы обязательно поехали, – проговорил он. – Честное слово… Но мы ведь в будущем году опять встретимся, – добавил он почти жалобно.
– Ага… – откликнулся Кашка. Он сидел теперь согнувшись и расковыривал кору на пеньке. На Володю не смотрел.
Прозвучал за деревьями горн.
– Ну вот, – с облегчением произнес Володя. – Это вас на ужин зовут. Что-то рано сегодня…
Кашка медленно поднялся.
– Отряхнись, – сказал Володя. – Все штаны в мусоре.
Кашка покорно дал себя отряхнуть.
– Ну, все в порядке… Слушай, Кашка, давай попрощаемся сейчас. Мы же завтра на разных машинах уезжаем. Рано утром. Наверно, и увидеться не успеем. А на костер вас, наверно, не пустят, чтобы завтра не проспали.
Кашка кивнул. Он стоял, крутил на животе пуговицу рубашки и не знал, что сказать.
Володя взял двумя руками его маленькую ладонь. Ладошка была вялая. Совсем не такая, как раньше. Вчера дежурные не пустили Кашку в столовую, придрались к пятнам смолы на пальцах, и Володя потащил его отмывать руки. Он тер их большущим куском мыла, а Кашка визжал, дурачился, и его скользкие ладони вырывались из Володиных пальцев, как живые карасята. А сейчас…
– Ну, беги, – сказал Володя. – Пора. Двигай, Кашка…
– Ага… – прошептал Кашка. – Я пошел.
И он зашагал к лагерю.
"Если бы можно было разорваться, – подумал Володя. – И домой, и к нему…"
Кашкина понурая фигурка мелькала среди потемневших сосен.
"Только бы он не заплакал", – подумал Володя.
…Но Кашка не плакал. Зачем? Так уже было. Уехал куда-то добрый мальчишка Пимыч. Ушел в далекие горы бесстрашный путешественник Костя. Все встречаются, а потом расстаются. Нечего тут плакать…
Зато Кашка скоро приедет домой, и там будут мама и папа.
Кашка вспомнил о доме, и сразу все просветлело. Слезы растаяли. Кашка пошел дальше не опуская головы.
Но вот он вышел на лужайку, где они с Володей жгли костер. След костра был как черная заплата на мохнатом травяном ковре. У Кашки опять заскребло в горле.
Завтрак был торопливым и коротким. Володя проглотил противный теплый компот и поскорей вернулся в свою дачу.
Юрик Земцов оказался прав: следовало собраться заранее. Почти все уже были готовы, а Володя искал под кроватями зубную щетку и фонарик…
Когда рюкзак был уложен, Володя заметил, что в комнате уже пусто.
Володя ловко бросил рюкзак за спину – обе лямки на одно плечо. Поправил ставшую непривычной кепку: он почти не носил ее в лагере. Взял в углу свою узорчатую тросточку.
Оглянулся на пороге.
Постели были убраны, на полу мусор: обрывки газет, сухие сосновые иглы и блестящая пряжка от сандалий. Плакат, на котором краснощекий горнист играл побудку, оторвался верхним углом от стены и повис, как приспущенный флаг. Видны были только ноги горниста и надпись: "Ура пионерскому лету!"
Вот и все. "Синие Камни", прощайте! Было хорошо, и поэтому сейчас грустно. Но впереди тоже много хорошего, и поэтому грустно не очень. Прощайте, скалы в дальнем конце просеки, алый шиповник по краям полян, желтые костры в сизых сумерках, красный олень, бегущий сквозь кусты… И маленький оруженосец Кашка…
Видно, так уж устроено в жизни. Встретятся два человека и сначала смотрят друг на друга хмуро и непонятливо, а когда эта хмурость исчезает и хочется быть вместе, вдруг наступает вот такой пасмурный день. И надо прощаться. Тут уж ничего не придумаешь, у каждого своя дорога.
"Не надо больше встречаться с Кашкой, – подумал Володя, сходя с крыльца. – Ни к чему с ним сейчас встречаться. Хорошего от этого не будет ни ему, ни мне. Он еще заплачет…"
Но Володе не повезло. Он обогнул дачу и увидел, что вдоль аллеи стоит длинная шеренга малышей. Уже одетые в дорогу, с рюкзаками и чемоданчиками, они выстроились для последней переклички. Ветер сеял водяную пыль, и малыши стояли непривычно тихие, присмиревшие. Серафима нервно размахивала листком бумаги и повторяла:
– До станции поедем в автобусе. Вместе с другими ребятами. Ведите себя как следует. На вокзале разделимся. Те, кто в город, поедут на электричке с Сергеем Петровичем. Те, кто в Новореченск и Камшал, поедут со мной. Повторяю…
"Значит, Сережи с нами не будет, – подумал Володя. – Наш грузовик пойдет в город по тракту, на станцию не заедет…"
Кашка стоял почти в конце шеренги. Был он сейчас совсем маленький. В мятой вельветовой кепчонке, в серой курточке, в сморщенных на коленках чулках. С большим портфелем, перевязанным веревочкой. Левый чулок сползал, и Кашка то и дело поддергивал его. Лицо у Кашки было совсем неулыбчивое и равнодушное: словно ему все равно, куда ехать и что делать.
