Остров Колдун - Рысс Евгений Самойлович (первая книга .txt) 📗
– Да ну, тетя Глаша, – протянул Фома, – чего вы, правда же, огорчаетесь? Выкрутимся же мы.
Глафира ещё раз посмотрела на нас, решительно встала и зашагала по песчаному берету к впадине, в которой лежал Жгутов.
Он притворялся, что спит. Не знаю почему, но я чувствовал, что он притворяется. Ему хотелось, чтобы мы подумали: вот, мол, мы тут волнуемся, нервничаем, а он и думать про нас забыл.
Глафира присела на корточки и потрясла его за плечи. Жгутов сделал вид, что проснулся, открыл глаза, посмотрел на Глафиру, будто бы сонным взглядом и спросил;
– Ну, нашли?
– Чего ты хочешь? – ответила Глафира вопросом.
Тогда Жгутов сел, протер глаза, зевнул и, будто бы согнав с себя сонливость, сказал:
– Значит, дело говорить решила? Ну что ж, поговорим.
– Чего ты хочешь? – повторила Глафира.
– Акт написать нужно о причинах аварии, – начал обстоятельно объяснять Жгутов. – Мол, случайное повреждение, не зависящее от механика. Чтоб ты подписала и старик подписал. А с ребят слово взять, чтоб молчали.
– Не подпишет старик, – хмуро сказала Глафира.
– Ну, это как сказать, – усомнился Жгутов. – Помучаются ребята с голоду да с холоду, тогда подпишет.
– Какой же ты, Жгутов, подлец! – сказала Глафира.
Жгутов пожал плечами:
– Ругайся, если тебе так легче. Мне-то ведь терять нечего. Так и так тюрьма, чего ж мне бояться?
Глафира помолчала, с ненавистью глядя на спокойное, даже, кажется, веселое лицо Жгутова. Потом она тяжело перевела дыхание.
– Ну, Жгутов, – сказала она, – твоя взяла. Где акт писать будем?
– А я и тетрадочку прихватил и самописочку из твоего магазина. Прямо сядем здесь и напишем.
Он вынул из кармана перегнутую пополам тетрадку, аккуратно её расправил и отогнул обложку.
Фома схватил Глафиру за руку:
– Вы же командир, тетя Глаша! – сказал Фома. – Не надо, нельзя его слушать!
– Подумаешь, – сказала Валя, – мне и есть-то совсем не хочется.
Жгутов вынул из кармана самописку, открыл её и посмотрел на кончик пера, не попал ли волосок.
– Не надо, тетя Глаша! – Фома тянул и дергал Глафиру за рукав. – Нельзя его слушать.
Глафира посмотрела на меня, на Валю, на Фому, потом перевела взгляд на Жгутова и вдруг, круто повернувшись, зашагала прочь от него.
Фома, Валя и я пошли за ней. Я, уходя, обернулся. Жгутов, держа в одной руке тетрадь, в другой самописку, растерянно смотрел нам вслед.
– Раскаешься, Глаша! – крикнул он. Но мы быстро уходили. Мне до тошноты хотелось есть.
Глава шестнадцатая РАЗГАДЫВАЕМ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Итак, мы остались на голой скале без огня и без крошки хлеба. Но хуже всего, что эта скала не была необитаемой. На ней жил враг, жестокий, ненавидящий, яростный враг.
Когда мы вошли в пещеру, Фома Тимофеевич лежал с открытыми глазами и смотрел на, нас ясным, разумным взглядом. Он был ещё очень слаб, но, видно, окончательно пришел в сознание.
– Флаг вывесили? – спросил он.
– Вывесили, – сказал Фома. – Здорово плещется. Далеко, наверное, видно.
– Поели? – спросил старик.
– А вы, Фома Тимофеевич, есть не хотите? – : спросила Глафира.
– Нет; мне не хочется, – сказал старик. – Я закурил бы.
– А у вас при себе спичек нет? – осторожно спросила Глафира.
– Я уж смотрел, – сказал Фома Тимофеевич, – не положил в карман. Ну ничего. На боте-то есть спички.
– Промокли, дед, – хмуро сказал Фома, – не зажигаются, пробовали.
– Ну ничего. – Фома Тимофеевич вздохнул, курить-то ему, видно, очень хотелось. – Время сейчас не такое холодное, а консервы можно и так есть.
– Я даже не люблю разогретые, – оказала Валя.
– Раз поели, – сказал старик, – отдыхайте. Только по очереди. Двое отдыхают – двое дежурят. Я-то пока плохой часовой. Надо один чтоб у флага стоял, – может, судно увидит. А другой здесь, у пещеры. Мало ли что, часовой всегда должен стоять. Да и Жгутов тут. Не доверяю я ему. Плохой человек.
Фома Тимофеевич вытащил из кармана большие серебряные часы на цепочке.
– Вот, – сказал он, – идут, я завел. Хорошие часы, старинной работы. Фома пусть к флагу идет, а Глаша здесь подежурит, А Дани с Валей пусть поспят. А через два часа смена. Понятно?
Фома молча кивнул, вынул из-под подушки куртку, надел её и молча ушел наверх. Глафира велела нам ложиться. Когда началось дежурство, было два часа ночи. Я бы и не знал – ночи или дня. Солнце светило вовсю. У нас в Воронеже так светит часов в шесть вечера. Но Фома объяснил, что сейчас ночь. Он как-то умел в этом разбираться. Глафира села у входа в пещеру, а мы с Валькой легли. Лежать было очень удобно: у нас были матрацы, подушки, одеяла. Я сразу заснул. Но скоро проснулся. Голод мучил меня. Так мучил, что мочи не было. Я прислушался. Фома Тимофеевич и Валя спали. Глафира сидела спиной к пещере. Она раскачивалась из стороны в сторону и что-то бормотала. Я даже испугался сперва, не заболела ли она. Потом вслушался.
– Степа ты, Степа, – говорила Глафира. – Был бы ты здесь, научил бы ты меня, глупую. Как бы спокойно с тобой было! – И опять повторяла: – Степа ты, Степа.
Часы лежали рядом с Фомой Тимофеевичем. Я приподнялся и взглянул на них. Половина пятого.
– Тётя Глаша, – негромко окликнул я. Глафира повернулась и посмотрела на меня строго.
– Ты чего не спишь? Спи.
– Нет, – сказал я. – Вы и так полчаса лишних сидите. Теперь вы ложитесь спать.
Я вылез из-под одеяла и разбудил Вальку. Она проснулась сразу же, как только я тронул её за плечо, и вскочила как встрепанная. А ведь дома ужас сколько с ней надо возиться, прежде чем она продерет глаза. И хнычет, бывало, и просит, чтоб ещё дали поспать, А вот, оказывается, может же просыпаться сразу.
Видно, Глафира прямо с ног валилась. Она еле дошла до своей постели, легла и сразу заснула. Валька заявила, что она обязательно хочет дежурить у флага. Я подумал и спорить с нею не стал. В конце концов к флагу Жгутову незачем подбираться. А в пещере Жгутов может попытаться какую-нибудь гадость устроить. Так лучше, чтобы его мужчина встретил. Я уселся немного подальше от пещеры, так, чтобы мне был виден и Вальки и пост. Она отправилась, Я смотрел, как она поднялась на вершину и у них с Фомой затеялся разговор. Мне показалось, что они ругаются. Валька размахивала почему-то руками, Фома на неё наступал. Оказалось, что я был прав. Валька вернулась, чуть не плача. Фома сказал ей, что он будет продолжать дежурить и чтоб она шла спать. Она с ним спорила, но он на неё наорал и прогнал вниз. Кажется, ясно – человек ведет себя, как мужнина, хочет отдежурить за тебя. Благодарной надо быть, но Валька явилась надутая, сказала, что спать все равно не будет, и вообще держала себя так, будто Фома её чем-то обидел. Я пытался ей объяснить, но разве она человеческий язык понимает! Фома прохаживался у флага, сунув руки в карманы куртки и втянув голову в плечи. Видно, он очень замерз. Я и сам начал замерзать. Странно все-таки здесь, на севере. Солнце светит ночью, как днем, ну и пусть было бы, как днем, тепло. Так нет, ночью солнце светит, а все-таки холодно! Я стал прохаживаться взад и вперед, а Валька ушла в пещеру, и я думал, что она ляжет спать. Пусть хоть выспится. Она же ещё маленькая, ей нужно набирать силы. Я ходил и негромко повторял: «Холодно, холодно, холодно, холодно, холодно, холодно, хочется есть! Голодно, голодно, голодно, голодно, голодно, голодно, хочется спать!» Получались почти стихи. Я даже попробовал напевать их, но перестал, потому что вышла Валя, закутанная в одеяло, и присела у входа в пещеру.
– Чего не спишь? – спросил я.
– Так, – ответила она коротко. И, помолчав, вдруг сказала: – Ой, Данечка, как тут холодно, мокро! – Потом ещё помолчала и сказала мечтательно: – Помнишь, мама, бывало, котлет нажарит и все нас уговаривает: съешьте ещё, съешьте ещё. А мы отказываемся. – Она ещё помолчала и добавила убежденно: – Дураки!
