Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье - Валенте Кэтрин М.

Вокруг Рынка в темном тумане загорелись синие лампы. Негромко зазвонил колокол. Висящее табло, покачиваясь, высветило название пункта назначения: СТАНЦИЯ ТУБЕРОЗА.

Толстянка Прекрасная расставила пошире свои большие шипастые ступни.

– Я рассказывала вам о Первенцах. У нас их столько, что девать некуда! Нет, они ребята неплохие, но я никогда не интересовалась детьми. Пусть мои братья этим занимаются, им нравятся все эти чепчики-распашонки. Мои сорванцы не дают Рынку покоя, все время скулят и просятся домой. Заберите у меня одного ребенка, и платье ваше. Дело того стоит, поверьте! Она, может, и покажется вам милой, но бесполезной безделушкой – но ведь то же самое говорят про всех мальчиков и девочек из Верхнего Мира, а они все равно могут сгодиться для чего-то хорошего. Баклажанчик, поди сюда!

Колокол зазвонил громче. Из-за прилавка возникло застенчивое существо, рослое, чуть повыше Субботы, с большими печальными темными глазами и длинным, толстым изогнутым клювом.

– Это Баклажанчик – Ночная Додо, – быстро сказала Толстянка. – Никто не умеет лучше них таиться и подкрадываться. Но она слишком большая, чтобы облапошить глупого тролля, а у меня, кроме нее, еще двое ртов. – Перья Ночной Додо отливали ярко-фиолетовым, с темно-изумрудной подпушкой и роскошным водопадом черного хвоста. Ноги ее, серые, как старый камень, выглядели сильными.

– Гоблины всегда припасают главный фокус напоследок! – сказал Аэл.

– Я не фокус, – тихо возразила Баклажанчик. Ее низкий, грудной голос отдавался эхом.

– Вы получили что хотели и еще небольшой шанс в придачу, – пожала плечами Толстянка. – Я даже не срифмовала ни разу, когда ее предлагала, а это чего-то стоит. С чего мне жульничать? У меня в кошельке уже есть Час высшей пробы. Мой Рыночек расправляет плечи.

Деревянные детали киоска разгладились, отполировались и выглядели теперь настолько гордо, насколько способна древесина.

– Аэл, да она же просто бедная потеряшка! – сказала Сентябрь и протянула птице руку. У Сентябрь не было предубеждения против потерянных существ, она сама была из таких. Она не могла бы выразить это словами, но своим новеньким, сияющим сердцем чуяла, что теперь умеет находить потерянных – и, если хватит смелости, делать их непотерянными. В конце концов, если много потерянных существ соберется вместе, то даже в самой темной глуши они уже не будут потерянными.

– Я и так взяла бы ее с собой и довезла бы до столицы, – сказала наконец Сентябрь, и Ночная Додо легонько и коротко прижалась клювом к ее ладошке.

Суббота пнул землю. Наверно, ему тоже не нужна была компания.

– Я мог купить тебе это платье. – Он вздохнул. – Да! Он никогда тебе ничего не покупал, а я мог.

Баклажанчик клюнула плечо Сентябрь большим темным клювом, и Бдительное Платье вдруг мягко и удобно легло на плечи Сентябрь, будто было сшито на нее и только на нее. Пальто красного цвета неприязненно сморщилось, оказавшись вдруг поверх незваного гостя. Оно немедленно надулось и вытянулось, чтобы скрыть и обездвижить платье.

В кармане пальто уютно разместились четыре билета.

Глава VIII

Тихая повесть Ночной Додо

Рыночек и Толстянка Прекрасная исчезли в облаке искр и дыма.

Оставшиеся четверо стояли на платформе, а со всех сторон уже доносился оглушительный звон станционного колокола. Влажный грохот сотрясал настил платформы. Они и парой слов не успели перекинуться, как по черной земле ниже перрона покатилась волна соленой дымящейся воды цвета индиго, и по этой пенной реке на станцию ворвался Рыдающий Угорь. Он замедлился и остановился – изящно, идеально точно.

Это явно был электрррический Угорь. Его синюшное тело с лавандовым отливом, длиннее и выше обычного поезда, освещали, с треском вспыхивая, сотни радужных, как павлиний хвост, шаров, а пониже, по бокам, располагались изящные бледные плавники. Громадную, благородную, гладкую морду Угря украшали жесткие усы, которые светились и мигали, сигнализируя о прибытии на станцию и об отправлении. Огромные прозрачные глаза, полуприкрытые тяжелыми отечными веками, исторгали потоки фиолетовых слез, образуя дополнительно два ручья.

Звали Угря Бертрам.

Вдоль всей его бесконечной спины теснились пассажиры с чемоданами и баулами. Они смеялись, прихлебывали напитки и, судя по жестикуляции, обсуждали что-то очень важное. Тележки с чаем и закусками катались туда-сюда, а разнообразные домовые, селки и ведьмины огни вопили, подзывая официантов. Похоже, спина Угря оказалась прекрасным местом для пикника.

Над головой Рыдающего Угря парил на зеленом шнуре красивый оранжевый фонарь с зелеными ножками и ручками. Если истории известны случаи, чтобы светильники умели улыбаться, то фонарь делал именно это. Тем временем с мягкого мясистого бока Угря спустилась лесенка для наших друзей.

– Светлячок! – закричала Сентябрь и бросилась в зеленые ручки подруги. Некоторые пассажиры принялись аплодировать, хотя и не знали, по какому случаю; просто им показалось, что сейчас подходящий момент похлопать, раз уж выдался такой чудесный денек. Однако среди русалок и нимф маячила пара ребят с темными лошадиными головами, которые не хлопали и не разговаривали, а наблюдали за Сентябрь недобрыми глазами.

– Но ты же не тень! – воскликнула Сентябрь, разжав наконец руки и передавая подружку в объятия Аэла и Субботы. Баклажанчик застенчиво топталась сзади. С подавленным всхлипом Рыдающий Угорь возобновил движение, мягко скользя в потоке собственных слез.

На оранжевом фонаре развернулась изящная золотая надпись:

– Но почему?! Ты что, ее на что-то обменяла, как я? Ужасно больно, когда ее забирают, правда?

– Ой. – Сентябрь покраснела. Она совсем забыла.

– Но сейчас-то ты в порядке! – сказал Аэл. – Помнишь, как мы с тобой ходили в Кокейн смотреть на Обалдуев? Мы все сделали, как ты просила, Сентябрь. Мы показали ей мир. Ну или часть его. Мир-то очень большой.

– Бедняжка! – воскликнула Сентябрь. – Мне так жаль! Просто я очень долго не могла вернуться, а когда вернулась, оказалось, что здесь все ужасно запуталось…

Золотистая надпись, стремительная и взволнованная, прервала ее:

– Как это, наверное, хорошо, – сказала вдруг Баклажанчик, – когда у тебя есть такой друг и тебе все так нравится.