Загадка туристического агенства - Устинова Анна Вячеславовна (лучшие книги .txt) 📗
– Я тоже хорошую штуку нарыл, – похвастался Пашков. – Куртка. Японская. Времен отцовской молодости. Он до сих пор иногда в ней на даче картошку копает. Вообще-то она на даче обычно и остается. Но в этом году мать сказала отцу, что в таком даже картошку копать антисанитарно. В общем, предки ее захватили с собой. Мать ее выстирала в машине.
Лешка напялил куртку. Ее усеивали разноцветные и разнокалиберные пятна.
– А ты уверен, что твоя мать ее стирала? – испытывал по этому поводу большие сомнения Темыч.
– Сам видел, – откликнулся Лешка. – Просто ее ничего не берет. И ничто ей уже не поможет.
Олег порылся в чемодане.
– Ура! Нашел! Эта вещь как раз для меня!
И он продемонстрировал друзьям широченный серый плащ, заляпанный краской.
– Когда мать намылилась его выкинуть, – пустился в краткий исторический экскурс Олег, – отец не позволил. Он, видите ли, считает этот плащ реликвией, потому что еще в советское время, когда учился в институте, а потом работал в НИИ, их посылали то на овощебазу, то на какие-то стройки, то на субботники. И отец надевал этот плащ.
– На плаще это отразилось, – поскреб пальцем заскорузлое цементное пятно Темыч.
– Зато, когда я надену эту фигню поверх собственной куртки, – сказал Олег, – мне будет тепло и в то же время образ «дедушки-бомжа» не нарушится.
– Теперь вопрос обо мне, – уныло произнес Темыч. – Дома у нас ничего старого не оказалось.
– Что ж ты раньше молчал! – напустился на него Олег. – Времени уже мало осталось. – Он снова начал рыться в большом чемодане.
– Могу предложить только это, – Олег выудил на поверхность короткое пальто в серо-буро-малиновую клетку. – Только учти, Темыч: оно женское. В далеком прошлом его носила моя мать.
– Внучок «дедушки-бомжа» не должен особо привередничать, – встрял в разговор Пашков.
– Давайте, – обреченно махнул рукой Темыч.
После этого ребята быстро загрузили вещи обратно на антресоли и принялись гримироваться. В половине одиннадцатого позвонила Моя Длина.
– Ребята, мать с бабкой уже почти готовы. Так что занимайте позиции.
– Уже выходим, – ответил Олег.
Моя Длина положила трубку.
Ребята еще раз посмотрели в зеркало. Составчик гримерши из Театра концептуальной драмы успел засохнуть. Лица у мальчиков сморщились, кожа потемнела, точно они круглый год жили на улице.
– Я бы рядом с такими стоять не рискнул, – сказал Женька.
– Кому же охота, – согласился Пашков.
– Чует мое сердце… – начал было Темыч.
– Только не это! – взмолился Олег.
Вульфа, похоже, внешний вид хозяина и его друзей совершенно не волновал. И он всем своим видом показывал, что не прочь отправиться с ними на прогулку.
– Нет, Вульфик, – покачал головой Олег. – Ты останешься дома.
Пес, поджав от обиды хвост, поплелся в гостиную.
Ребята вышли на лестничную площадку. Олег вызвал лифт. Створки его почти тут же раздвинулись. В следующий момент четверо друзей испуганно отпрянули назад. Такого никто из них не мог предположить. Из кабины прямо на них вышла вооруженная неизменной увесистой палкой соседка Олега – Анастасия Кельмановна Редкозубова.
Глава VII. Новое изобретение братьев Пашковых
Напряженные отношения с бабкой Редкозубовой длились у Компании с Большой Спасской не первый год. Когда-то давно она, по слухам, работала буфетчицей то ли в Большом театре, то ли в консерватории. Выход ее на пенсию совпал с наступлением новых времен для России. Анастасия Кельмановна, будучи натурой предприимчивой, с головой окунулась, как она это называла, «в квартирный бизнес». А точнее, начала пускать в свою квартиру коечников, по большей части с трех вокзалов. Дело приносило стабильный доход до той самой поры, пока один из самых постоянных и щедрых жильцов бабушки Редкозубовой не попался на хранении и продаже наркотиков. К несчастью для Анастасии Кельмановны, склад вышеупомянутого товара был обнаружен именно в ее квартире. Жильца посадили. А бабка Редкозубова отделалась солидным штрафом за незаконную сдачу жилья.
Бизнес накрылся. Бабка Редкозубова, прокляв как рыночные преобразования, так и «демократов», с ходу вступила в одну из российских компартий. Теперь смысл ее жизни состоял в обличении «классовых врагов», коими она считала подавляющее большинство жильцов собственного дома. Особенной нелюбовью Кельмановны пользовалось младшее поколение, среди которого главным противником она почему-то считала Олега.
К этому стоит добавить, что, несмотря на солидный возраст, Анастасия Кельмановна отличалась завидной физической силой, а в качестве боевого оружия очень ловко использовала собственную клюку. Сокрушительные удары бабки Редкозубовой испытала на себе в разное время вся мужская часть Компании с Большой Спасской. Боевая тактика Анастасии Кельмановны всегда зиждилась на внезапном нападении. Врага она подкарауливала за собственной дверью. Притаившись к ней ухом, Анастасия Кельмановна бдительно следила за происходящим на лестничной клетке. Затем, выждав удобный момент, добрая бабушка с хриплыми и непримиримыми возгласами: «Дармоеды! Подонки!» – атаковала противников клюкой. А потом столь же стремительно ретировалась под защиту собственной квартиры.
Иногда бои разворачивались возле подъезда. Правда, в таких случаях Анастасия Кельмановна предпочитала атаковать с тыла. Такие революционные выступления чаще всего происходили совместно с единственным близким другом Анастасии Кельмановны в этом доме – старым большевиком Трясиновым. Тот на открытые вооруженные действия не решался. Зато оказывал моральную поддержку, истошно вопя: «Бей буржуев! Не отдадим Россию на поругание!»
Правда, уже больше года Анастасия Кельмановна почти не показывалась в своей квартире. Она устроилась жить на чью-то подмосковную дачу, то ли домработницей, то ли сторожем. Старый большевик Трясинов без нее мигом увял и, напрочь оставив революционную борьбу, уехал на постоянное жительство к дочери, которая давно уже основала свой бизнес где-то на Скандинавском полуострове. Компания с Большой Спасской ото всех этих перемен испытала большое облегчение. Беляевы-старшие – тоже. Ведь кроме боевых действий, Анастасия Кельмановна чуть ли не раз в неделю являлась к Борису Олеговичу и Нине Ивановне с жалобами на их сына. Причем рассказывала по большей части совершенно фантастические истории.
И вот, кажется, бабка Редкозубова вновь переехала в дом один по Портняжному переулку. «Наша Фредди Крюгер вернулась», – едва увидав ее, с ужасом подумал Олег. Отступать было некуда. Бабка Анастасия Кельмановна, размахивая в воздухе клюкой, надвигалась прямо на них.
– Это еще что такое? Кто вас сюда пустил? – с яростью прохрипела она.
– Да мы… – Олег уже хотел вежливо с ней поздороваться, когда его вдруг осенило, что они сейчас вроде как не они. – Мы тут пришли попросить, – старательно изменив голос, добавил он.
– Мы бедные люди, – к немалому изумлению Олега, сумел правильно сориентироваться в обстановке Женька. И, указывая на свой жуткий и якобы выбитый левый глаз, добавил: – Из Приднестровья. Жертвы этих самых… боев.
Взглянув на него, Анастасия Кельмановна вдруг взвизгнула и отступила обратно в лифт, который еще не успел закрыться.
– Куда вы? Куда вы, милая женщина? – старческим басом спросил Олег. – Дайте нам с внуком на хлебушек.
– Дай хлеба! Дай хлеба! – Женька, окрыленный успехом первого выступления, ринулся с протянутой рукой к бабке.
– Уйди, паразит! – ткнула она клюкой в грудь «приднестровского беженца». – Сейчас милицию вызову!
Створки лифта захлопнулись перед самым Женькиным носом. Пламенная революционерка Редкозубова отбыла вниз.
– Уф-ф! – провел себя ладонью по искусственно сморщенному лбу Олег. Затем, повернувшись к Женьке, добавил: – Молодец!
– Я в такие моменты всегда молодец, – улыбнулся тот.
И это было совершеннейшей правдой. В опасных ситуациях обычно легкомысленный Женька каким-то образом собирался и действовал очень четко.
