Весна сорок пятого - Туричин Илья Афроимович (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Да слышу-слышу! - откликнулся ленивый дискант. - Это ты, Ганс?
– А кто ж еще! Свинья Мольман дрыхнет, и метель ему нипочем!
– А у вас метель? - спросил дискант.
– А у вас нет?
– Махнемся? Я тебе - нашу, ты мне - вашу.
– Францихен, ты все такой же… - Тут простуженный голос произнес слово, которого Павел не понял.
Ленивый хмыкнул.
– Ты чего звонишь?
– Проверка линии.
В трубке снова щелкнуло, и осталось только шуршание и потрескивание.
Павел пересказал услышанный разговор командиру.
– Да-а… Не густо. А все же слушать надо. Франек, останешься с Павлом. В случае любой тревоги - уходите. Можете подремать по очереди, но трубку слушать. Если начнут разговор - трубку отдаешь Павлу. Все ясно?
Один из разведчиков шевельнулся, но ничего не ответил. Так это Франек! Как же он его сразу не узнал? По калошам? Франек уснул у костра, и сапоги на нем истлели, и шерстяные носки, и проснулся он только тогда, когда начало жечь пятки. Теперь Франек ходит в калошах, привязанных к ногам парадными шнурами с офицерского мундира.
Командир и второй разведчик ушли, а Павел и Франек остались.
– Маш пофайчить? - спросил тихо Франек.
– Нет. Не курю, - по-русски ответил Павел.
Франек вздохнул. В трубке все потрескивало и шуршало.
– А куда провод? - спросил Павел.
Франек пожал плечами, уселся поудобнее, привалился к толстому стволу, закрыл глаза. Командир разрешил подремать.
– Разбуди, если что… - обронил он сквозь зубы и мгновенно засопел тоненько.
Тихое сопение сливалось с потрескиванием и шелестом в телефонной трубке. Павел тоже уселся бы поудобнее, но провод трубки был короток. Немцы молчали. Павел вспомнил, как он по утрам звонил Петьке в гостиницу, голосом доктора Доппеля спрашивал маму. Сейчас бы Петьку сюда, пусть посмотрит, как он, Павел, партизанит в горах Словакии! Нет, Петька не из таких, что со стороны смотреть могут. Петька бы тоже стал партизаном. А уж с Петькой вдвоем они такого натворили бы!… А если б еще папу и маму сюда! А может быть, папа там, за перевалом? Идет с Красной Армией навстречу ему, Павлу? Очень даже может быть. А вот где Петька и мама?… Нет, в гибель их он не верит. Скорее всего, они партизанят. И доктор Доппель сказал, что их захватили партизаны. Для него партизаны - это смерть. Он же не знает, что для мамы и Петра - это жизнь. Он же ни о чем даже не догадывался, доктор Доппель. Ни разу он, Павел, не выдал себя ни словом, ни жестом.
– Але! Гора! Я - Камень, - захрипела трубка.
– Здесь Гора.
– Франц, твой гауптман далеко?
– А что?…
– Обер-лейтенант Юнге желает с ним поговорить.
– Он у оберста.
– Балуются шнапсом? - ехидно спросил простуженный.
– Твое счастье, что не слышит герр оберст. Он бы из тебя сделал свиную отбивную на закуску.
– Где оберст - где мы! - неопределенно хмыкнул простуженный. - Скажи своему гауптману, что мой обер-лейтенант ждет его звонка. Отбой.
– Отбой! - откликнулся дискант.
Щелчок. Павел некоторое время слушал молча шорохи в трубке, потом вдруг сказал голосом простуженного:
– Обер-лейтенант Юнге вызывает герра гауптмана.
И тут же сам себе ответил дискантом:
– Гауптман у герра оберста ест свиную отбивную.
Франек схватился за автомат:
– Немцы?
Павел засмеялся.
– Да нет, спи, Франек. Это я разговаривал.
– С кем?
– Да с самим собой.
Франек не понял, озирался, водя стволом автомата.
– Это я… Я говорил. Ну, как будто они. Спи, Франек. - И повторил хриплым басом: - Обер-лейтенант Юнге вызывает герра гауптмана.
Франек показал ему кулак и, все еще озираясь, стал снова укладываться.
Ночь тянулась томительно. Снег все сыпал и сыпал, во всем мире, наверно, белым-бело. Трубка молчала. Павла клонило ко сну, но жалко было будить Франека, а тот сам не просыпался. Павел клевал носом, очень боялся заснуть и выпустить из рук мокрую трубку.
И вдруг:
– Камень, Камень! Я - Гора! Отвечайте! Я - Гора!…
– Камень слушает, - откликнулся простуженный сонно.
– Дрыхнешь, Ганс?
– С тобой выспишься.
– Буди своего обер-лейтенанта. На проводе гауптман Брук.
– Сейчас.
Прошло минуты две молчания, потом молодой мужской голос произнес:
– Обер-лейтенант Юнге слушает.
– Клаус, опять нарушаешь инструкцию, ск-казано н-никаких чинов, н-никаких имен, - голос был ровным, с низкими нотами и чуть спотыкающимся. Говорящий слегка заикался.
– Хорошо порезвились?
– Т-ты что, не знаешь оберста? В-весь вечер торчали над картами.
– Чего ради?
– Г-готовим оборону. В-вам там на верхушке д-должно быть в-вид-нее, что творится.
– Особенно ночью, да еще в метель! - насмешливо откликнулся обер-лейтенант.
– Н-не проспите красных.
– А что, уже близко?
– Не телеф-фонный разговор.
– Нас тут продувает насквозь. Облака лезут прямо под шинель. Пушки и те скоро отжимать придется. Мориц, будь человеком, пришли шнапса.
– М-может быть, к-коньяку? - спросил гауптман, и Павел услышал смешок.
– Да прокачивайте свой коньяк сами. Нам бы самого паршивого шнапсу. Только побольше. Шнапсу, Мориц, шнапсу!
В трубке замолчали, потом гауптман сказал потускневшим голосом:
– Забрало тебя не на шутку.
– Какие шутки, Мориц! Закопаться мы в гору кое-как закопались, а откапывать другим придется, если нас не отогреть.
– Ладно, утром пошлю по канистре на взвод, только боюсь, мои солдаты з-заплутаются.
– А пусть по проводу идут, - посоветовал повеселевшим голосом обер-лейтенант. - Подъем, конечно, крутенек и снегу по горло, зато путь короче. А мы встретим!
И снова потрескивание и шорох, будто по проводам гуляет метель.
– Франек! - позвал тихонько Павел.
Франек проснулся мгновенно. У многих партизан выработалось это свойство: засыпать и просыпаться мгновенно.
– Франек, поговорили они. - Павел помахал трубкой. - Сходи за командиром. Понимаешь? Командира сюда.
Франек заколебался: не было приказа оставлять товарища.
– Надо, Франек, надо, - Павел даже провел ребром ладони по горлу, чтобы показать, что очень надо.
Франек кивнул, бесшумно поднялся, подхватив автомат, и исчез в темноте. Как растворился.
Павел остался один. Он слушал шум в трубке, а сам настороженно всматривался во тьму. И не то чтобы ему становилось страшно, он не трус, не маленький мальчик, который боится темных углов. Да они с Петькой и маленькими ничего не боялись. Однажды из клетки каким-то образом вышел лев. Где ж это было? В Новосибирске или в Свердловске? Названия-то какие - Но-во-си-бирск, Сверд-ловск!… Или в Иркутске? Им тогда с Петькой было по пять лет. Сидят они у служебного входа в цирк и играют в камешки. И вдруг из двери на улицу выходит лев. "Гляди-ка, - сказал Петя. - Лев идет, и, наверно, без спросу". А он ему: "Еще под машину попадет". И так стало жалко льва, который может под машину попасть! Схватили они его, не сговариваясь, за мохнатую гриву. "Куда? - спросил Петька. - Нельзя тебе на улицу без хозяина", - сказал он и приказал льву лежать.
Лев лег, видно, шум улицы напугал его. Прохожие шарахались, а они лежали, обняв львиную гривастую теплую шею, на теплой каменной ступеньке, пока не пришел дрессировщик Пальчиков и не забрал льва. Все тогда удивлялись, как это мальчишкам не было страшно? А чего страшного, ведь они спасали льва, он мог попасть под машину или еще хуже, под трамвай.
Нет, и сейчас ему не страшно. Только какая-то холодная жуть вползает в сердце, словно и туда пробрались струйки текучего снега. И шорохи вокруг какие-то не такие, будто подкрадывается кто. Неуютно одному… Хрустнула ветка!… Показалось? Павел прижал трубку к уху плечом и обеими руками взял автомат. Мокрое холодное ложе успокаивало. Зверь ли, враг - сумеет встретить. А вообще-то надо думать о чем-нибудь постороннем. Бывали такие моменты, когда откуда-то приходила и вселялась в тебя неуверенность. Тебе, скажем, крутить двойное сальто-мортале, а в башке мысль: нет, не прокрутишь. Почему? Ведь не первый же раз! Пора крутить, а ты уже в себя не веришь. И тут надо подумать о чем-нибудь постороннем, но не понарошку, вот я, мол, думаю о постороннем. Надо так думать, чтобы та мысль в башке, что не прокрутишь, в уголок забилась! Чтобы ее и с фонарем не отыскать! Отчаянно надо думать. И тогда уж - крути. А не выйдет, разозлись и крути снова! Получится!
