Два товарища - Эгарт Марк Моисеевич (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Людей, судя по голосам, было двое. Они то удалялись, то приближались. Похоже было, что они блуждали или искали кого-то. Слава свободной рукой стиснул руку товарища, словно хотел попрощаться.
— Не дрейфь! — шепнул Костя, хотя знал, что Слава не трусит.
Вдруг знакомый голос произнес совсем близко:
— Куда они подевались, чертенята?
Это был голос Семенцова.
Обрадованные мальчики живо раскидали ветви маскировки и выбежали из землянки.
— Стой! Кто идет? — настороженно крикнул Семенцов.
— Свои! — ответили в один голос Костя и Слава.
— А мы вас ищем! — весело откликнулся Семенцов. — Где вы пропадали? И лодки нет… — В темноте послышались быстрые шаги и дыхание Семенцова.
Спустя минуту все находились в землянке. Слава принялся разжигать огонь в очаге.
— Ай, молодцы! — похвалил Семенцов, оглядывая низенькую, тесную землянку, в которой четыре человека едва смогли поместиться, и узкий вход, который Костя завалил ветками. — Век бы нам не найти!
Его спутник, тоже моряк, в одной тельняшке, флотских форменных брюках и с забинтованной правой рукой, рослый и голубоглазый, удивленно переводил взгляд с Кости на Славу. На его губах появилась улыбка.
— Форменный блиндаж… И камбуз… Ухватистые ребята!
Вскоре зашумел чугунок над огнем, мальчики достали остатки мамалыги, Семенцов — копченую кефаль и хлеб, гости подкрепились и свернули самокрутки, а мальчики объявили, что будут нести вахту.
— Ночная вахта у нас обязательна! — пояснил Костя, адресуясь больше к незнакомому гостю.
— Да вы, никак, моряки! — воскликнул тот. Усталое, суровое лицо его будто раскрылось, холодный, настороженный взгляд посветлел. Он притянул Костю к себе здоровой рукой, спросил: — А Гитлера, салага, боишься?
— Пускай он боится!
— Верно, браток, что верно, то верно!
Тут Костя и Слава не удержались и рассказали о своих приключениях, показали свои трофеи: карабин, кинжал, полевую сумку — и угостили моряков вином из трофейной баклажки.
— Ай, орлы! Ай, ловко! — повторял Семенцов. Он хлебнул из баклажки, передал ее своему спутнику. — Но за лодку башку оторву, лодку не смей! Нам она сейчас во как нужна!
Из его слов ребята поняли, что предполагается переправить группу раненых моряков на остров и устроить где-то поблизости. Где именно, Семенцов не сказал, а спросить ребята не решились. Этот человек с каждой встречей представлялся им все более удивительным, замечательным и непонятным. Где он пропадал столько времени? Что делал два дня назад в городе, вырядившись нищим? Как отыскал раненых моряков?
Семенцов глубоко затянулся дымом самокрутки, посмотрел на Микешина (так звали его спутника), сказал:
— С часок оторвем, а? И за дело!
Он устроился на полу землянки и сразу уснул. А Микешин продолжал сидеть, поддерживая здоровой рукой раненую, смотрел на потухающие угли в очаге, и его глаза опять казались мальчикам холодными, суровыми.
Ровно через час Семенцов проснулся и полез вон из землянки. За ним — Микешин, а за Микешиным — Костя и Слава. Было, должно быть, около полуночи, когда они добрались до берега. Мальчики отыскали замаскированную лодку и помогли спустить ее на воду. Несколько минут они слышали осторожное поскрипывание уключин, потом все стихло. Лодка будто растворилась в ночной темноте.
Приказ Семенцова гласил: к вечеру быть на берегу Казанки и ждать! Пройти вверх по течению до места, где растет старый дуплистый осокорь. Там их встретят. И больше ни слова.
Весь следующий день Костя и Слава находились в волнении. Они терялись в догадках. Кто их встретит? Удастся ли благополучно доставить раненых? Где их устроят? Товарищи предупредили Семенцова о вражеском катере, о дозорном посте на мысе Хамелеон. Вместо ответа Семенцов потрепал Костю по голове. Конечно, он знал об этом…
Задолго до срока Костя и Слава отправились в путь. Осокори попадались часто вдоль Казанки, а дуплистый удалось отыскать, лишь когда начало темнеть. Здесь ребят ждала первая неожиданность. Под осокорем сидела Настя Познахирко. Она с отцом и братом, оказывается, живет поблизости. Епифан Кондратьевич ушел вместе с Семенцовым, а Борька с простреленной ногой лежит в хате.
Расспросы пришлось отложить. С минуты на минуту должна была показаться лодка. Слава первый услышал едва внятный звук. Раздвинув камыши, они разглядели в темноте пятно, медленно двигающееся вверх по течению.
— Право руля! — послышался негромкий голос.
Пятно повернулось к берегу.
Двух раненых вынесли из лодки на руках, остальные сами выбрались, кто прихрамывая, кто придерживая раненую руку. Семенцов и Епифан Кондратьевич Познахирко переносили тяжелораненых и устраивали их на ложе из травы, приготовленном Настей. Самой Насте поручили проводить тех, кто способен был ходить, на хутор. А Костя с Славой дежурили возле лежащих.
Один из них тихо стонал. Слава напоил его водой из чугунка, который прихватил с собой, и услышал:
— Спасибо, браток… а наши где?
— Здесь, здесь, скоро все здесь будут! — ответил Слава, хотя в душе не был уверен в этом. Семенцов и Познахирко отправились во второй рейс и вряд ли успеют вернуться до света.
Уже начинало сереть, предутренний туман пал на море, когда снова послышался скрип уключин. Только старый лоцман мог решиться провести лодку в такой туман по изрезанному отмелями руслу Казанки. Лодка причалила. Одна за другой появлялись из туманной мглы фигуры людей. Вдруг Слава услышал голос, спрашивавший кого-то:
— Все? Тогда пошли…
Это был голос его отца.
В нескольких километрах от острова, вверх по течению Казанки, в чаще разросшегося орешника находился хутор, о котором когда-то хорошо знали если не в городе, то в окрестных деревнях.
Слава у хутора была недобрая. Недобрые, скаредные люди жили там, у них и воды нельзя было допроситься. Оттого и прозвали хутор Недайвода. Жили здесь за семью замками, отгородись от всего света высоким тыном, крепкими воротами, злыми псами. В революцию хутор начал хиреть, а в пору коллективизации и вовсе обезлюдел. Но слава худая за ним осталась. Кто говорил, что зарезали сыновья батьку, старого Полищука, не хотевшего делиться с ними нажитым добром, а мать выгнали побираться, кто слышал, будто перерезали друг дружку Полищуки из-за этого самого проклятого добра, а хутор спалили, а старые люди говорили, что был Полищук иудой, служил гетману и немцам, зато и проклято его добро и весь род его… Точно известно было одно: темной ночью занялся хутор со всех сторон и сгорел.
Никто не хотел селиться на этом страшном месте. Двор зарастал травой, вокруг глиняных обгорелых стен поднимался молодой орешник. Прошли годы — и уже только старики помнили о хуторе Недайвода.
В городе два человека знали о хуторе: Познахирко и Михайлюк, некогда батрачивший у Полищуков и искалечивший на работе ногу. Когда пришла беда, Епифан Кондратьевич переправил в это укромное место семью. А Михайлюк остался в городе. Так было условлено с Аносовым и Теляковским, формировавшими партизанский отряд: Михайлюк будет связным отряда, а Познахирко брался обеспечить отряд продовольствием — ловить рыбу, солить и вялить впрок.
Настя, помогавшая отцу, допытывалась, для чего им столько рыбы. В ответ она слышала: «Пригодится… на хлеб менять будем» — и больше ничего. Случалось, задумается Настя, даже всплакнет. «Чего ты? — спросит отец. — Еще свидитесь! Моряк, он в огне не горит и в воде не тонет!»
А Семенцов, о котором тревожилась девушка, тоже думал о ней, не понимая, куда девался старик лоцман с дочкой.
Так обстояли дела, когда Семенцов получил приказ связаться с Михайлюком и обеспечить доставку продовольствия. Лишь от Михайлюка он узнал о местопребывании Познахирко (о нем знали только руководители отряда) и немедленно отправился туда. Это была радостная встреча. Настя от счастья не ведала, где посадить и чем угостить дорогого гостя. Борька, ее брат, повеселел, услышав, что его товарищи живы-здоровы. (Семенцов, пользуясь случаем, решил забрать их на хутор.) Один Епифан Кондратьевич сохранял спокойствие. Выждав, пока дочка и сын уснули, он заговорил о деле, ради которого Семенцов прибыл: заготовленную рыбу удобнее доставить морем, это сделают они вдвоем.
