Витязь с двумя мечами - Татаи Шандор (книга регистрации TXT) 📗
Зажав в руке письмо, Кинижи бежал навстречу Давиду, спеша узнать, что пишет король.
«Мои лазутчики донесли, — сообщал король, — что свирепый Мохамед послал двенадцать пашей во главе могучего войска, чтоб растерзать наш Трансильванский край. Садись на коня, сынок, и мчись во весь дух в крепость Темеш. Там, как сумеешь, умножь гарнизон, состоящий из горстки отчаянных храбрецов. Доведи до сознания властителя и крестьян, какая угроза нависла над родиной. Если не преградить дороги пашам, они опустошат Трансильванию, зальют её обширные земли слезами и кровью. Мы уже оповестили трансильванских воевод, но у нашего верного Иштвана Бaтори недостаточно сил, чтоб остановить нашествие турок. Спеши же, сынок, ибо дорог нам каждый час. Помни, что каждый выигранный тобою час — выигрыш для всего отечества».
Кинижи, конечно, не ждал ни секунды. Едва забрезжило утро следующего дня, как он уж у Тихани переправился через Балатон. Все, кто умел держать оружие в руках, пошли вместе с ним. На первых порах отряд Кинижи был невелик, но в пути обрастал людьми, привлечёнными словом и доблестью славного полководца. «Отечество в опасности!» — будто на крыльях летела грозная весть, и стар и млад покидали дома, чтоб примкнуть к отряду Кинижи. Кто слышал о Кинижи, кто видел его скачущим впереди солдат, тот следовал за ним без раздумий, как дитя за родным отцом, с беззаветной верой, что он самый сильный на свете, что не страшна с ним лихая беда.
Когда Кинижи подходил к Дунаю, он вёл за собой многочисленный отряд. Подойдя к Тиссе, он командовал уже целым полком.
XIV. «Кинижи! Кинижи!»
Когда Кинижи прибыл в Темешвар, турки проникли уже в глубь Трансильвании. Старый, испытанный в боях воевода Иштван Батори умел воевать, но не мог в короткое время сколотить такую армию, которая преградила бы путь шестидесяти тысячам солдат паши.
Одно за другим загорались трансильванские селенья. Из полыхающих деревень на обезумевших от страха конях выносились турецкие спаги, волоча за собой девушек, женщин, детей. Из обугленных селений, извиваясь змеёй, ползли длинные колонны повозок, нагруженных крестьянским добром. Впереди себя янычары гнали тысячи тысяч пленников, прикованных друг к другу цепями. А Иштван Батори, убелённый сединами, изрубленный в сражениях воевода, был вынужден всё терпеливо сносить, пока не собрал мало-мальское войско, — лишь тогда появилась у него слабая надежда, что поведёт он людей не просто на убой, а, может быть, выиграет сражение. Вторжению он помешать не смог, зато сумел преградить отступление несметным полчищам турок.
С небольшим, но отважным войском седовласый Батори стал биваком в Кёньермезе на берегу полноводного Мароша. Что говорить, по сравнению с турецким разбойничьим войском армия Батори была просто горсткой храбрецов. Зато каждый солдат Батори был исполнен решимости принести свою жизнь на алтарь отечества. Сколько их было в отважном венгерском воинстве, у кого во время нашествия турок сложили головы отцы, сыновья, братья и жёны! Не было среди венгров такого солдата, у которого янычары не угнали бы родных на чужбину. У одного сожгли дом, у другого увели скот. Вот почему каждый воин Батори знал, за что он воюет, за что, если надо, пожертвует жизнью.
Чего только не делал Батори, чтоб увеличить свою армию! Увы, людей не хватало, а дожидаться армии Кинижи времени не было. Потому что турки, забрав добычу и захватив пленников, спешили убраться восвояси. Тогда Батори принял решение: он не даст уйти разбойникам даже ценой гибели всего своего войска. Пусть не тешит себя надеждой турецкий султан, что ему позволят безнаказанно грабить Венгрию.
И вот наступил день, когда атака турецкого войска казалась неминуемой. Поутру седой ветеран обратился к венгерским воинам с зажигательной речью.
— Отбросьте страх, — говорил он им, — пусть сердце каждого венгерского воина станет сердцем льва, а душа — душою героя. Великий Янош Хуняди выходил против турок с горсткой храбрецов и бил их множество раз. А герой Албании, князь Дёрдь — вспомните его! — защищая родину, сокрушил армию противника, превосходившую его в несколько десятков раз. Когда небольшая армия сражается за правое дело, это умножает её силы так же, как поток преступлений и злодеяний ослабляет грозное войско врага.
— Родина или смерть! — словно единый крик, вырвалось у солдат, когда воевода закончил речь.
И вот Батори, не раз глядевший смерти в глаза, построил в боевой порядок полки. На правом фланге — секейцы, на левом — саксонцы и румыны, в центре — он сам впереди закованного в латы полка кирасир. Гигантская армия турок тоже приведена была в боевую готовность. Сражение началось на левом фланге. Саксонцы приняли удар на себя и дрались, как львы, рубя и кося неприятельские головы, но лавина турок, казалось, не убывала — на место убитых вставали тысячи тысяч новых солдат. И левый фланг дрогнул, саксонцы отступили. Тогда в бой вступили стоявшие за ними румыны, но и им не сдержать неистовый натиск врага. Кровь, своя и чужая, заливает землю, ряды суровых румын заметно редеют, а туркам по-прежнему несть числа: один турецкий отряд отходит, его место сейчас же занимает другой. Снова стремительная атака врага, турки ожесточённо теснят левый фланг, и вот уже полк румын смят, разбит… Сотни героев пали в неравном бою и обрели вечный покой в волнах полноводного Мароша.
В бой вступили секейцы. На какое-то мгновение у Батори блеснула надежда: не отступят секейцы, выстоят. Но тут на них обрушилась такая громада турок, что устоять было трудно; ряды храбрых секейских воинов были смяты, и правый фланг венгров тоже дрогнул и отступил. Эх, если б нашёлся летописец и записал бы каждый подвиг в отдельности, что свершали на поле брани отчаявшиеся секейские воины, описание заполнило бы десятки и сотни книг!
Надо было выручать фланги, спасти их от полного уничтожения, и Батори с полком кирасир, витязи которого были как на подбор, бросился в смертный бой; под прикрытием его атаки воины, отступавшие с флангов, получили кратковременную передышку, могли отдохнуть и собраться с силами для новых битв. Атака Батори была так стремительна и внезапна, что передние ряды турок не выдержали. Они побежали и увлекли за собой стоявших позади. Победа? Увы, совсем ещё свежие, не участвовавшие в сражении турецкие полки только ждали приказа, чтоб ринуться в бой. Битва достигла апогея. Отчаянный манёвр Батори вдохнул бодрость в уцелевших воинов с флангов, и, молниеносно переформировавшись в единый отряд, они поддержали атаку кирасир. Поле брани было усеяно турецкими трупами. Их было столько же, сколько к началу битвы было воинов в армии Батори.
Однако как ни велики были потери турецкой армии, она, казалось, не убывала — на горстку венгерских храбрецов по-прежнему двигалась неиссякаемая лавина турок. Воины-герои Батори замертво падали один за другим. Сам Батори обливался кровью — он был ранен шесть раз. Коня под ним убили давно, и воевода сражался пешим, сея вокруг ужас и смерть. Седой полководец и немногие воины, пока ещё остававшиеся в живых, решили дорого продать свою жизнь. Победить — надежды уже не было. Окружённая турками горстка отважных таяла с каждой минутой… И тогда произошло чудо.
Внезапно шум битвы перекрыл чей-то громоподобный клич.
Голос, казалось, шёл из-за туч, затянувших небо. «Ба-а-то-ори!» При звуках этого голоса даже турки, которые отвратительно вопили, чтобы криком устрашить неприятеля, — даже турки умолкли. В наступившей тишине раздавались звон стали, топот лошадиных копыт и предсмертные стоны раненых. Теперь над примолкшим полем можно было различить призыв:
— Батори! Батори!
Истекающий кровью воевода ответил радостным криком:
— Пал Кинижи!.. Пал Кинижи с нами!
Словно живительная струя коснулась ослабевающих рук венгерских воинов. Раненые позабыли о болящих ранах. Повергнутые в прах потянулись за мечами.
