Парижский паркур - Кузнецова Юлия (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
Я зашла за бак.
На стене, на уровне роста мальчика, было выведено карандашом несколько иероглифов. Они были написаны карандашом. Под надписью темнело пятно засохшей крови.
Я достала мобильник.
Глава 12,
в которой мы пробуем проникнуться духом музея
– Знаешь, хани, – сказала Ника, разглядывая меня, – я, конечно, понимаю, что ты не любишь пользоваться духами, но...
– Сейчас умоюсь, – вздохнула я и, отодвинув ее, зашла в ванную.
Ника оперлась о дверной косяк. В руках ее была здоровая шоколадка, от которой она откусывала огромные куски.
– Я бы на твоем месте продезинфицировалась еще, – хмыкнула она, – у тебя на спине колбасные очистки. Или так надо?
– Так не надо, – отрезала я и, включив воду, принялась умываться.
Я плескала и плескала в лицо холодную воду, словно стараясь проснуться. Проснуться и обнаружить, что зареванный мальчик, который ранил себя в руку и кровью подчеркнул на стене иероглифы, – это сон.
Но проснуться не получалось. Тем более что в кармане у меня был мобильник, а в его «Галерее фотографий» – картинка с иероглифами.
– Откуда шоколад? – спросила я, вытирая лицо и руки полотенцем Ники.
Она проследила взглядом, как я его вешаю, но ничего не сказала.
– Доминик дала.
– А я думала, у нее диета. Один лук на уме.
– Она сказала, что сейчас у нее бурная мозговая деятельность и мозгам нужна подпитка. Не знаешь, что она имела в виду? – спросила Ника.
– Потом расскажу.
– Завтракаем сегодня у мадам, – объявила Ника, – она приглашала нас на блинчики.
Я вздрогнула, вспомнив мутные фотографии нас, спящих.
– Нет, дорогая, прости, но эти блинчики мы есть не будем! Нет никакой уверенности, что в них нет...
«Мышьяка», – хотела сказать я, но сказала:
– Обезжиренного молока или обессахаренного сахара. А нам вроде нужно только жирное и сладкое! Пойдем-ка в кафе «Багет»? Позавтракаем, как аристократы, – пирожными «макарунс». Угощаю!
«А заодно я попробую что-нибудь о мальчике разузнать», – подумала я. И добавила:
– Только погоди, я приму душ. Запах-то, и правда, отвратительный.
Из посетителей был только пожилой лысый дядька, читавший газету и откусывающий от багета (значит, ему они их испекли, а нам нет?), запивая кофе из крошечной чашечки. Ника постаралась и выбрала почти все виды «макарунс» (еще бы, за мои-то денежки) – и с запахом роз, и с карамелью, и с молочным шоколадом, и с чаем матча, и с апельсином, и даже с каким-то пэшн фрут.
Хозяйка кафе улыбнулась довольно дружелюбно и к кофе, помимо заказанных «макарунс», вынесла еще печенье, ломкое, хрустящее, с поджаренными тонкими краями, и объяснила, что называется оно «черепица».
– Черепица? – переспросила Ника. – Вау! Пойду помою руки.
Хозяйка показала знаком, где туалет, а я, воспользовавшись Никиным отсутствием, спросила, как поживает мальчик, который у них живет или работает.
– What boy? – не поняла хозяйка.
Я объяснила по-английски, как из кафе утром выходил мальчик и он плакал.
Но хозяйка, вежливо улыбнувшись, пожала плечами. У них нет мальчиков. Только она и охранник. Она выпекает хлеб и варит кофе. Он охраняет. И никто у них не живет.
– Sorry, – пробормотала я и принялась скорее за кофе.
Ника вернулась, а я все была погружена в свои мысли. Может, мальчик все-таки был видением? Эдаким призраком предместья Парижа?
Я глотала кофе, горячий, сладкий – как лекарство. Мне хотелось, чтобы навязчивая картинка с мальчиком исчезла. Потому что она меня тревожила.
– А тебе не стыдно? – вдруг спросила Ника, откусывая от своего пирожного.
– За что? – я чуть не подавилась «черепицей». Ника все-таки следила за моими занятиями паркуром, что ли?
– Велл, что родители послали нас в Париж, чтобы мы прикоснулись к прекрасному, а мы болтаемся с тобой по великим музеям и ничего прекрасного понять не можем. Ну, ничего нас с тобой не трогает так... До глубины души.
– Чего это ты задумалась о глубине души? – с подозрением спросила я.
– Я же без пяти минут актриса. Если завтракать так каждый день, меня однозначно возьмут на роль полной девушки в том сериале!
– Ну хорошо, – кивнула я, – давай сегодня будем стараться проникнуть в суть музеев. Что там у нас по списку?
– Музей Науки и Индустрии в парке Ла-Виллет, – проговорила Ника, заглянув в свой справочник.
– Что ж, попробуем быть серьезными, – кивнула я. – Если папуля позвонит, а он это явно сделает, будет что ему рассказать.
Я бросила взгляд на хозяйку.
Она что-то негромко спросила у лысого дядьки, он ей ответил, кивнув на чашку с кофе, а потом она застыла рядом с ним на несколько минут, глядя в окно и думая о чем-то своем.
Музей Науки и Индустрии находился в огромном современном здании и весь был из стекла и металла, как говорит про такие здания мой папа.
– Думаешь, это кубизм? – спросила я, поднимаясь по ступенькам. – Или какой-нибудь конструктивизм?
– Думаю, хай-тек, – важно сказала Ника, но тут же призналась, – в путеводителе прочла. А вообще тут – кул.
Внутри и правда было «кул», как в космическом корабле, тоже везде металл и пластик, сплошная автоматика и свисающие с потолка серебристые звездочки.
Мы честно обошли столько экспозиций в Индустриальном музее, сколько смогли, и по дороге все проверяли друг друга, чтобы не забыть, какие факты мы должны запомнить и с придыханием выложить родителям.
– Как называлась эта экспозиция, хани?
– «Образование Вселенной».
– И как та образовалась?
– Э... ээ... сначала были элементы... упс. Материя. Она...
– Bang!
– Икзектли. Взорвалась. Взорвалась и образовались... Планеты.
– Галактики, Ника.
– Да, галактики.
– Потом звезды.
– Ага!
– А потом уже планеты...
– А потом и мы с тобой. Пойдем вот туда! Там показывают нарезку из научно-фантастических фильмов. Хочу посмотреть на молодого Клуни.
В общем, мы честно старались проникнуться духом Индустриального музея и даже поучаствовали в такой игре: на стену проецировались те самые отрывки из фильмов, а ты подходишь к стене, и камера ловит тебя и транслирует изображение на ту же стену. То есть делает тебя участником фильма. Ника ходила вдоль стены, поднимала и опускала руки, корчила рожи среди монстров, мутантов и инопланетян, а я все снимала на камеру в телефоне.
Но думали мы обе явно о другом. Ника, похоже, грезила «Макдоналдсом», который заприметила у входа в музей. Я никак не могла выкинуть из головы мальчика.
Наконец я сдалась. Спустилась в холл, уселась на красную клеенчатую скамейку. Ума не приложу, почему в музеях все время такие странные скамейки – то каменные, то клеенчатые, противно прилипающие к ладоням. Наверное, чтобы посетители не засиживались, а бежали скорее любоваться экспозициями.
А для таких лентяек, как мы с Никой, сойдет и клеенка. Я достала блокнот, а Ника со вздохом потащилась в кафетерий. Она принесла сэндвичи и чай, а я очень быстро делала набросок мальчика. Это был единственный способ освободить мозг от картинки. Перенести ее на бумагу.
– Знаешь, – сказала Ника, усаживаясь рядом со мной на скамейку, – а тут неплохо.
Я оторвалась от рисунка и посмотрела в огромное, во всю стену окно. За ним открывался вид на парк, весь уставленный техникой, слева виднелась черная подводная лодка, справа – белый вертолет, весь облепленный ребятней, гуляющей по парку, а прямо перед нами был огромный сверкающий металлический шар, высотой с пятиэтажный дом. Это был знаменитый кинотеатр «Жиод», в котором показывали документальные научные фильмы. Справа и слева от прохода к кинотеатру располагались маленькие прудики, из которых торчали белые прожекторы, похожие на замерших в испуге куриц.
Ветер гнал по небу хлопья облаков, по воде мимо «куриц» бежала рябь, а по проходу спешили в кино люди в красных, желтых, синих куртках, особенно ярко выделяющихся на фоне серого дождливого дня.
