А с Алёшкой мы друзья - Мамлин Геннадий Семенович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Мне на память ничего не подарили. Но настроение у меня было такое, словно мне подарили обещанный к дню рождения велосипед. Раньше я играл на аккордеоне лишь для себя и для папы с мамой. Иногда родители хвастались моими способностями и перед знакомыми. Я развлекал гостей, пока стол уставляли закусками. А потом они ели и обязательно третью рюмку поднимали за юное дарование — за меня.
На двор и в школу брать аккордеон мне не разрешали. Мама говорила, что кто-нибудь его непременно уронит. А папа считал, что музыкантов в коллективе всегда эксплуатируют и незачем в школе рассказывать, что я умею играть.
Первый раз в жизни я сделал приятное незнакомым людям, и они благодарили меня так, что я готов был сквозь землю от смущения провалиться. О мои щёки можно было спички зажигать, до того я покраснел, — так сказал Алёша. Сам директор пожал мне руку, и, может, не стоит об этом говорить, но он был не простым директором, а ещё и Героем Советского Союза. Он был танкистом, командовал целым полком и дошёл с ним до самого Берлина. Вот от кого я благодарность получил. Мне хотелось каждому встречному-поперечному рассказывать о таком замечательном событии в моей жизни, а надо было таиться и жить вне закона.
Мы прятались в кустах, ожидая удобного момента, чтобы поставить на место аккордеон. Мы не боялись переполоха, который поднялся из-за нас. Я придумал снять с кроватей одеяла, лечь за террасой возле самых кустов, а потом сказать, что мы спасались от жары, уснули в девять часов и ни о каком переполохе не слыхали.
А Алёша всё думал, как это мы завтра отнесём Степану Петровичу посылку.
— Слушай, Толя, — сказал он, — а что, если нам эту посылку украсть?
— Что-то ты больно легко это слово произносить стал. Аккордеон украли уже, стоим вот трясёмся из-за него.
— Так ведь не по-настоящему украли. Не для себя. Это даже не кража, а благородный поступок.
— А как же ты узнаешь, чего красть? Может, это обыкновенные носки или рубашка и они у Басова среди других вещей в чемодане лежат!
— Это верно. Только это хорошо, если рубашка. Рубашку можно и не красть, а пойти в сельпо и купить. Костюм продать, а рубашку купить.
— Какой костюм?
— А тот, что на тебе, синий. Совсем новый почти.
Я успел уже забыть, что костюм это не мой, а Алёшин. Я опять подумал о рюкзаке, оставшемся в милиции, и мне стало тоскливо-тоскливо.
— Нам бы, Толя, главное, узнать, чего сын Степану Петровичу прислал.
— Поди у Басова спроси, — с горькой усмешкой посоветовал я.
Алёша задумался, а потом сказал: «Верно». Как раз в это время Басов опять подошёл к нам и сел на скамейку.
— Верно, — повторил Алёша шёпотом, — в парике ему нипочём меня не узнать.
— Опять дурь на тебя нашла! — зашипел я, — Про Басова это ведь я в шутку сказал.
Но Алёша снял приставной нос, надел мне на голову свою разбойничью шляпу и стал осторожно пятиться назад.
— Ничего, Толя, не трусь. Видал, какие двояковыпуклые очки у него? В таких не то, что одного мальчика от другого — столб от дерева не отличишь.
— Только ты не сразу спрашивай, — прошипел я ему вдогонку. — Стороной подходи.
— Соображаю.
Алёша выбрался из кустов, обошёл их скучающей походкой, подошёл к Басову и сел рядом с ним. Ночь была тёмная, фонарь стоял шагах в десяти от скамейки.
Басов смотрел на звёзды. Алёша тоже. Так они сидели минуты две и всё молчали. Потом Алёша набрал полную грудь воздуха и сказал:
— Вениамин Павлович, а ведь звёзды — они далеко.
— Что? — спросил Басов, только сейчас обратив внимание на Алёшу. — Звёзды? Ах, звёзды! Да, они далеко. А ты почему не спишь?
— Я-то? М-мм… Мальчики пропали тут у нас, Корзинкин и Петухов.
— Найдутся. Я сам в детстве однажды целые сутки пропадал: ногу ушиб до крови и боялся, что йодом будут прижигать. Я в городском саду прятался, ждал, пока само заживёт. Слушай, молодой человек, стал бы ты, разыгрывая приятеля, посылать ему по телеграфу перевод на десять рублей?
— Я-то? — задохнулся Алёша. — Нет, я бы не стал.
— Вот именно. Абсурд какой-то. Нонсенс. Десять рублей — деньги немалые, чтобы ими шутить.
— А может, вы их потеряли, а кто-то нашёл и обратно прислал?
— Зачем?
— Как это зачем? Честный человек.
— Я вполне допускаю, что честный. Но почему прислал? Почему сам не отдал? И потом не терял я десяти рублей. И взаймы никому не давал. Это я уж помню.
Басов вздохнул, и Алёша вздохнул. Басов вздохнул ещё раз, и Алёша вздохнул ещё раз.
— Ты что это? — покосился на Алёшу студент.
— Вздыхаю вот… думаю… Не мешаю я вам? Никак придумать не могу, чего бы мне старику одному из Москвы в подарок привезти.
— Валенки привези. В деревне валенки нужны.
— Валенки! — очень громко, чтобы услышал я, повторил Алёша. — Ясно?
— Мне-то? — от неожиданности подпрыгнул студент. — Конечно, ясно, если говорю. Варенье можешь привезти. Я тут старичку одному варенье привёз, да вот только адрес потерял, не знаю, куда нести.
— Варенье! — громко сказал Алёша.
Басов встал, удивлённо посмотрел на Алёшу, огляделся и снова сел.
— Ну да, варенье. И потом местным жителям крючки рыболовные и лесы нужны.
— Лесы и рыболовные крючки, — почти нараспев, весело потирая руки, повторил Алёша.
— Что за манера каждое слово повторять?
— А это я запоминаю. Если громко повторить, ни за что не забудешь потом.
Вдруг Басов начал к чему-то принюхиваться. Алёша тоже начал принюхиваться, а студент наклонился к голове Алёши и сказал:
— Ну и запашок от тебя!
— Да ну?! — удивился Алёша и, машинально сдёрнув парик, понюхал его. У меня прямо ноги затряслись, когда я это увидел. Но Басов уже не смотрел на него, и Алёша, спохватившись, тут же надел парик.
— Можно подумать, что ты лет десять в сундуке пролежал.
Басов встал и пошёл к себе на веранду, а Алёша вернулся ко мне в кусты. Он снял парик и, прежде чем сунуть в карман, поднёс его к моему носу. От парика пахло нафталином так, что хотелось чихать.
— Значит, так, — очень довольный своей вылазкой, сказал Алёша, — валенки — раз, варенье малиновое — два, крючки и лесы — три. Теперь давай обсудим, где нам всё это достать… Вот жизнь! Поговорить и то спокойно не дают.
Это он, сказал потому, что на аллее показались старшая вожатая, Вера и Маринка. Они, остановились перед скамейкой, и Вера ткнула пальцем в нашу сторону.
— Вон в тех кустах.
— Раздвинул кусты и смотрит на нас.
— Глупости.
— Если бы я своими глазами не видела…
— Ой, Валентина Степановна, — запричитала Маринка, — ой, миленькая, не ходите туда!
— Боитесь? Ну хорошо, не ходите за мной. Сторожа позовите сюда.
— Сейчас! — закричали девочки, убегая.
Валентина Степановна подошла к кустам, прислушалась и, наверное услышав наше дыхание, сказала:
— Кто прячется здесь? Выходи.
Она протянула в кусты сразу обе руки, нащупала и вытащила нас.
— Вы? — обрадовалась она, оглядывая нас с ног до головы, щупая наши волосы и даже поворачивая за плечи, чтобы посмотреть, какие мы сзади, и сразу стала строгой-престрогой. — Вас ищут по лагерю уже два с половиной часа. Где вы изволили пропадать? Молчите? Хорошо. Если у вас хватает мужества только на то, чтобы прятаться по кустам, я завтра же поставлю вопрос о вашем пребывании в лагере. Больше мне с вами не о чем говорить. Можете идти.
Но мы продолжали стоять. Мы не могли уйти от кустов, в которых стоял аккордеон. А Валентина Степановна решила, что мы не двигаемся с места просто так, из упрямства.
— Хорошо, — помолчав, сказала она, — тогда уйду я. — И, не оглядываясь, пошла по аллее.
— Строгая! — сказал я и тяжело вздохнул.
— Притворяется.
— Ну, может, и притворяется. Только тебе не легче, если она из притворства возьмёт да и отправит тебя обратно в Москву. А что отправит, так это как пить дать.
Тут как раз по ступенькам террасы скатился Вениамин Павлович и помчался вдогонку за старшей пионервожатой.
