Все о Томе Сойере и Гекльберри Финне (сборник) - Твен Марк (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗

Мы пошли домой, надеясь, что Сид не проснулся; по правде сказать, мы даже на это рассчитывали — ведь Провидение о нас заботилось непостижимым образом, и по всему было видно, что нашим заговором оно пока что довольно. Но тут вышла небольшая заминка. Было темно, мы ползли по крыше пристройки, по самому краю. Я полз первым и на полпути к нашему окну присел на корточки, очень осторожно — хотел нащупать гвоздь, который торчал поблизости: я на него несколько раз уже садился, да так, что на другой день и вовсе ни на чём сидеть не хотелось. И тут сверкнула молния, осветила всё ярко–ярко, и — здрасьте: Сид на нас в окно смотрит!

Мы влезли в наше окно, сели и стали шёпотом совещаться. Надо было что–то делать, а что — непонятно. Том и говорит, что по большому счету это пустяки, но всё равно нам сейчас лучше сидеть тихо. Вот если бы Сида отправить подальше — на ферму к дяде Флетчеру, за тридцать миль отсюда, недельки на четыре, — тогда нам никто не будет мешать и заговор пойдёт как по маслу. Сид, наверное, пока ни о чём не догадался, но теперь начнёт за нами следить и скоро всё разнюхает. Я и спрашиваю:

— Том, когда ты попросишь тётю Полли отправить Сида отдохнуть? Завтра утром?

— А зачем просить? Так дело не пойдёт. Она сразу начнёт спрашивать, с чего это я вдруг стал так заботиться о Сиде, и заподозрит неладное. Нам нужно что–нибудь такое подстроить, чтобы она сама Сида отправила подальше.

— Вот и придумывай — это как раз по твоей части.

— Надо пораскинуть мозгами. Наверняка это дело можно уладить.

Я начал было раздеваться, а Том говорит:

— Не надо, будем спать в одежде.

— Это ещё зачем?

— На нас только рубашки и нанковые штаны, они высохнут за три часа.

— А зачем их сушить, Том?

Но Том уже слушал у двери, храпит Сид или нет. Потом прошмыгнул к нему в комнату, схватил одежду Сида и вывесил за окно, под дождь, а когда она вымокла насквозь, отнёс обратно, а сам лёг спать. Тут я всё понял. Мы прижались друг к дружке, натянули на себя одеяла — было не очень–то приятно, но нужно было терпеть. Том молчал–молчал, думал–думал, а потом говорит:

— Гек, я знаю! Знаю, где можно заразиться корью. Всё равно мы рано или поздно ею переболеем — так лучше мне заразиться сейчас, когда она может пригодиться.

— Зачем?

— Если в доме корь, тётя Полли не разрешит Сиду и Мэри здесь оставаться, а отправит их к дяде Флетчеру — больше некуда.

Только я услышал про этот план — мне сразу тошно стало. Я и говорю:

— Не надо, Том! Никуда твой план не годится! А вдруг ты умрёшь?

— Умру? Ты что, спятил? Никогда ещё такой ерунды не слышал! От кори никто не умирает — только взрослые и совсем маленькие дети.

Я перепугался, стал его отговаривать. Старался как мог, но всё впустую — уж очень Тому этот план был по душе, и он во что бы то ни стало хотел попробовать, а меня просил помочь. Ничего не поделаешь, пришлось согласиться. Том рассказал, что нам нужно сделать, и мы заснули.

Проснулись мы уже сухими, а у Сида — вся одежда мокрая. Он уже собрался идти жаловаться на нас, а Том ему: пожалуйста, хоть сейчас, вот и посмотрим, кому из нас больше поверят: ведь наша–то одежда сухая! Сид и говорит, что не был на улице, зато видел, как мы выходили. А Том ему:

— Как тебе не стыдно! Опять ты за своё! Вечно ты ходишь во сне: как примерещится что–нибудь — ты и думаешь, что это правда! Неужели не понимаешь, что тебе это всё приснилось? Если ты не ходил во сне, почему тогда твоя одежда мокрая, а наша — сухая?

Сид совсем запутался, ничего не мог понять. Думал он, думал, трогал нашу одежду, да так ничего и не придумал. Да, говорит, теперь понятно, это был просто сон, только уж очень похожий на правду — он отродясь таких не видел! Заговор был спасён, все опасности — позади, Том и говорит: вот видишь, теперь ясно, что Провидение нами довольно. Он был просто в восторге от того, как Провидение охраняет наш заговор и заботится о нём непостижимыми путями, сказал, что на нашем месте кто угодно бы поверил в чудо. Я и сам поверил. Том решил всегда слушаться Провидение, и благодарить его, и стараться всё делать как надо. А после завтрака мы пошли к капитану Гарперу, чтобы заразиться корью, — и у нас получилось, хоть и не сразу. А всё потому, что мы за дело взялись не с того конца. Том зашел в дом с чёрного хода, поднялся в комнату, где лежал больной Джо, но только собрался лечь к нему в кровать — и тут вошла мама Джо с лекарством, увидела Тома, да как испугалась и говорит:

— О Боже, ты–то как здесь очутился? А ну иди отсюда, глупый мальчишка, — разве ты не знаешь, что у нас корь?

Том стал было объяснять, что просто пришёл узнать, как Джо себя чувствует, но миссис Гарпер его не слушала, а всё гнала и гнала к двери, пока не выгнала совсем. И говорила при этом:

— Скорей беги, спасайся! Ты меня напугал до смерти, а тётя Полли никогда в жизни мне не простит, если ты заболеешь. И сам будешь виноват: почему не зашёл через парадную дверь, как все порядочные люди? — и захлопнула дверь у Тома перед носом.

Но Том теперь знал, что нужно делать. Через час он отправил меня к Гарперам — постучаться в парадную дверь и ждать там маму Джо: кроме неё, открывать было некому — детей из–за кори отправили к соседям, а капитан ушёл по делам; и пока я стоял с ней на крыльце да расспрашивал её о Джо (сказал, что меня вдова Дуглас просила узнать), Том опять пробрался с чёрного хода к Джо, лёг к нему в кровать, накрылся одеялом, а когда вошла мама Джо, она чуть в обморок не упала от ужаса, так и рухнула на стул; а потом заперла Тома в другой комнате и дала знать тёте Полли.

Тётя Полли перепугалась до смерти, у неё едва сил хватило, чтобы собрать вещи Сида и Мэри. Но уже через полчаса она их выпроводила из дома — переночевать в таверне, а в четыре утра отправляться в дилижансе к дяде Флетчеру; потом забрала Тома, а меня на порог не хотела пускать; она обнимала Тома, и плакала, и обещала из него выбить всю дурь, как только он выздоровеет.

Я пошел в дом вдовы на Кардифской горе и всё рассказал Джиму, а он и отвечает, что план отличный и удался на славу. Джим ни чуточки не волновался: сказал, что корь — это пустяки, все ею болеют и каждый должен заразиться рано или поздно, так что я тоже успокоился.

Через день–другой Том слёг, послали за доктором. Без Тома мы с Джимом не могли устраивать заговор — пришлось нам все дела отложить; вот, думаю, пришла пора малость поскучать — да не тут–то было. Едва Том слёг, ему дали лекарство Джо Гарпера, чтобы корь вывести наружу, — и тут оказалось, что никакая это не корь, а самая настоящая скарлатина. Тётя Полли как услышала — побелела вся, схватилась за сердце и не удержалась бы на ногах, если б её не подхватили. А вслед за ней и весь город переполошился — не было в округе ни одной женщины, которая бы не боялась за своих детей.

Зато мне теперь некогда было скучать — и слава Богу; я–то скарлатиной уже болел, говорят, едва не сделался слепым лысым глухонемым дурачком — так что тётя Полли только рада была, что я могу приходить ей помогать.

Доктор у нас хороший, старой закалки, трудяга, не из тех, кто бездельничает и ждет, пока болезнь разыграется вовсю, — нет, он пытается болезнь опередить: сразу и кровь пустит, и пластырь наклеит, и вольет в тебя целый ковш касторки, да еще ковш горячей соленой воды с горчицей, так что у тебя все внутренности переворачиваются, а потом сядет как ни в чём не бывало и станет думать, как тебя лечить.

Тому становилось всё хуже и хуже, ему перестали давать есть, а в комнате закрыли все окна и двери, чтобы стало жарко и уютно и чтоб лихорадку подогреть как следует; а после перестали давать пить — только ложку разваренного хлеба с сахаром через каждые два часа, чтоб во рту не пересыхало. Ясное дело, ничего хуже не бывает: ты помираешь от жажды, и все пьют вкусную холодную воду, а тебе не дают, а между тем она тебе нужна, как никому другому. Том и придумал такую штуку: когда не мог больше терпеть, он мне подмигивал, а я улучал минутку, когда тётя Полли отвернется, и давал ему напиться вволю. Так–то оно лучше стало — я смотрел во все глаза, и стоило Тому подмигнуть — я его тут же поил. Доктор сказал, что для Тома вода сейчас — яд, но я–то знаю: когда весь горишь от скарлатины, тебе уже всё равно.