Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович (читаем книги TXT) 📗
У Мигэля дрожит рука, дрожит шея, дрожит голос.
— Н... нет, сеньор, не дрогнет.
Фоджер дергает за шнурок звонка и впивается своим скользящим взглядом в лицо Мигэля.
Выдержи взгляд этого удава, Мигэль. Вспомни, что твои товарищи сидят у костра и доедают последние крохи. Вспомни, что их хотят поймать в ловушку. Вспомни Руфино. И что ты самый храбрый мальчишка в Пуэрто, — тоже вспомни. И тогда маленький пистолет не покажется тебе пудовой гирей. И тогда взгляд удава не пригвоздит тебя к месту.
«Но ты, Росита? Как ты попала в их лапы? Или это я виноват в провале?.. Что бы вы сделали на моем месте, команданте? Сослались на усталость? Отбросили пистолет? Выстрелили в удава? Все плохо. Но ведь можно выстрелить в Роситу и не попасть... С пяти шагов? Не поверят. Но я вас заставлю поверить, пусть вас сожрут москиты!»
И, когда распахнулась дверь и Фоджер громко закричал: «Пали!» — Мигель выстрелил в закрытую половину двери и, не слыша щелкающего звука курка, не слыша хохота Фоджера, отшвырнул пистолет, яростно набросился на стоящую в дверях напуганную горничную, заменившую Роситу, втащил ее в комнату и принялся нещадно колотить руками и ногами. Как ему хотелось петь и кричать, и смеяться! И умолять девушку о прощении! И сказать ей, как это хорошо, что она не Росита!
И, когда его оттащили, он продолжал выкрикивать... не ласковые слова, нет — ругательства, оскорбления, размахивать руками, топать...
— Красная зараза! — кричал он. — Вы вернете мне отца, или я подожгу все ваши ранчо. Скотская порода!
Горничную вытолкнули.
— Успокойте мальчика, — сказал Фоджер, подбирая пистолет с пола. — Я ошибся.
Он ударил Мигеля по плечу:
— Чудак! Пистолет был не заряжен. Но я тебе дам возможность отомстить за отца. Ты поедешь с нами, Хусто!
И, насвистывая, он вышел из номера.
Мигэль бросился на кровать и уткнулся в подушку.
— Дон Леон, — простонал он, — мы вырвем отца из их рук. Вы поможете это сделать?
Полковник погладил мальчика. — Успокойся, Хусто. Что бы ни случилось, я заменю тебе отца. Отныне мой дом в столице — твой дом.
«Очень мне это нужно, вешатель!» — хотелось сказать Мигэлю, но вместо этого он сказал очень вежливо, как и подобает потомку старинного испанского рода:
— Благодарю вас, полковник Леон. Вы настоящий рыцарь.
А когда Мигэль остался один, в первый раз за многие годы он по-настоящему разревелся.
Не будем судить его строго. Не каждого мальчишку Пуэрто подвергают такому суровому экзамену.
6. СТАНЬ СВОИМ В ДОМЕ ПОЛКОВНИКА
Мигэлю разрешили свободно разгуливать по отелю, но к Фоджеру больше не приглашали. Полковник приходил от Фоджера хмурым и к бутылке прикладывался реже.
— Они пощипали нас в Ливингстоне, — сказал он как-то со злостью. — Тем хуже для них. Значит, они где-то близко...
Больше он не возвращался к этому, но Мигэль понял, что партизаны нанесли по карателям удар.
Полковник носил планшет, в который Мигэлю очень хотелось сунуть нос, но случай не подходил. Однажды они ужинали вместе; полковник торопился на очередное совещание и, прихлебывая кофе, водил толстым пальцем по плану, который достал из планшета. Мигэль вытянул шею и чуть не вскрикнул от удивления — по характерным изломам черной жирной линии он узнал Рио Дульсе: в ее правый берег упирались стрелки, плавной дугой они прорезали лесной массив и смыкались.
Срисовать этот план? Кто же позволит? Мигэль подогревал кофейник — полковник предпочитал кофе, обжигающий рот — и как бы невзначай рассыпал несколько спичек. Подбирая их, Мигэль придал им направление стрелок и постарался расположить на таком же расстоянии. Как только полковник вышел, Мигэль взялся за карандаш и на обрывке газеты скопировал свой спичечный план. Скопировал, и вдруг вскрикнул — мальчику показалось, что на его рисунке стрелки поставлены выше по течению, чем у полковника. Зато сходились они, как на плане: у овала, усеянного кавычками. Что это за овал, — Мигэль не знал, но на всякий случай тоже нанес кавычки.
Клочок газеты он засунул под блузу.
Кому передать свой чертеж? Всюду чужаки. Пользуясь завоеванным положением, он исследовал планировку отеля, знал все входы и выходы, но в разговоры ни с кем не вступал. Его должны были найти, и он терпеливо дожидался.
Роситы в отеле не было — он понял сразу. Чутье подсказывало, что она не в руках армасовцев. Иначе бы полковник брякнул об этом. Новая горничная сторонилась и боялась мальчика. Больше она не заходила. Заказываемые с вечера закуски приносил кельнер бара. Кельнер был вежлив, но Мигэля как будто не замечал. «Они меня принимают за армасовца», — решил мальчик. Больше всего он боялся встретить знакомых, которые могли окликнуть. Но после того как полковник показал Мигэлю фотографию, на которой он был заснят со всеми домочадцами Орральде, и Мигэль с удивлением узнал в худощавом большеглазом мальчике, стоящем рядом с помещиком, самого себя, — тревога рассеялась: бывает же такое сходство!
Он присматривался к постояльцам гостиницы, которая носила звучное имя Дель-Норте, но не находил в них ничего такого, ради чего стоило бы заводить знакомство.
«Почему наши со мной не связываются?» в десятый раз спрашивал себя мальчик и не находил ответа.
Так прошло двое суток. К вечеру третьих кельнер, придя за посудой — Мигэль был в номере один, — словно невзначай сказал:
— Будь у меня столько свободного времени, как у сеньора Орральде, непременно брал бы уроки английского.
Мигэль высокомерно посмотрел на кельнера, как бы удивляясь его фамильярности, и тот легкой, почти сконфуженной улыбкой попросил извинения. Уходя, он заметил:
— Знаете, сеньор, редко оказываешься соседом такого знатока английского, как мистер Кенон. Говорят, он очень добр — строгости его не следует опасаться.
Мигэль собирался пожаловаться полковнику на панибратский тон кельнера, но внезапно услышал:
— Пока мы здесь, не продолжить ли твои занятия английским, Хусто?
Мигэля бросило в жар: первый же разговор с учителем — и его разоблачат. Но кельнер говорил, что Кенон добряк. И словно просил согласиться. Зачем?
Мигэль промолчал, но в этот же день полковник познакомил мальчика с мистером Кеноном.
— Сын моего большого друга дона Орральде, — представил его полковник, — мечтает взять несколько уроков у такого великолепного лингвиста, как вы, мистер Кенон.
Гибкий худощавый человек острым и не очень доброжелательным взглядом осмотрел Мигэля.
— Не знаю, не знаю, — сказал он мягко, почти бархатисто. — Я не собираюсь засиживаться в Пуэрто.
— Мы вскоре предоставим вам возможность продолжить свое путешествие, — засмеялся полковник. — А пока я просил бы вас взять под опеку моего протеже.
И он оставил их вдвоем.
Узнав, что Мигэль знает только несколько обиходных английских фраз и портовых терминов, мистер Кенон протер свое пенсне и задумчиво сказал:
— Странно, странно. В такой богатой семье, как ваша, мистер Орральде, детей обычно обучают языкам с детства.
Мигэль побледнел. Он сделал просчет. И зачем только он послушался кельнера?
— Лучше нам не позорить вашего отца, — заметил лингвист. — Если меня спросят, я мог бы сказать... гм... что вы подаете надежды. Только не вздумайте щегольнуть своим произношением — оно у вас не поставлено, мистер... э... Орральде.
Мигэль решил, что с него хватит. Никаких уроков. Но на другой день сеньора дежурная по этажу пригласила дона Хусто в гостиную: его ждет приезжий ученый.
— Вы опаздываете, — строго сказал мистер Кенон. — Я привык к более аккуратным ученикам.
Он склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, и вполголоса сказал:
— Пока я кое-что буду рассказывать, мистер Орральде, вам придется повторять дифтонги, которые мы изучали вчера.
И, отбивая ногой в такт монотонным интонациям Мигэля, мистер Кенон тихо заговорил:
