Заколдованные сокровища - Тарасенка Пятрас (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Дуб никто не рубил — люди говорили, что из него кровь польется. Ветви его уже кое-где засохли, а зимой и поздней весной старый дуб казался мертвым. Люди, проезжавшие мимо, глядя на его голые ветви, думализ «Ну, в этом году дуб уже не оживет, и, если не оживет, жди тогда несчастья». Но, всем на удивление, поздней весной, когда уже установится тепло и зазеленеют поля и деревья, старый дуб, который так долго не показывал признаков жизни, вдруг через какую-нибудь неделю распускался и все лето шумел своей зеленой листвой.
Люди почитали этот дуб и, чтобы отметить его, прибили к нему деревянное распятие Христа. Распятие тоже было очень старое и почти истлело.
Каких только историй не рассказывали про этот дуб! Немало знал этих историй и старый Ила. А что знал, он рассказал однажды вечером собравшимся у него детям.
— Про старый дуб слыхали что-нибудь, ребята? — спросил Ила.
— Слыхали, слыхали! Сколько раз сами в его дупле от дождя прятались, сколько раз в нем костры разводили, картошку пекли, а осенью под дубом желуди собирали.
— Только-то всего и знаете! Маловато, маловато... Люди всякое про него рассказывают. Кое-что и я знаю. Долго я молчал, но не за горами моя смерть, и поэтому, дети, я сейчас открою вам тайну.
Забрел как-то в наши края николаевский солдат. Давно это было. Старый, но еще крепкий был солдат: грудь колесом, усы, как у. кота, торчком стояли, шагал быстро, хотя одна нога у него была деревянная. За тридцать лет, что в армии прослужил, совсем забыл он свой язык. Так-то он был ничего себе, только бабы очень боялись его: встретит его старушка где-нибудь на дороге, поклонится ему и поздоровается тихонько, а солдат глаза выпучит и голосом, как из трубы, прокричит: «Здравия желаю!» Старушка даже споткнется.
Дети любили старого солдата, ходили за ним по пятам, а он добрый был: то конфетами, то баранками их угощал, а для взрослых и кварты водки не жалел. Про свою жизнь рассказывал всем. А рассказать было что: как его пан в рекруты насильно отдал, как два года пешком гнали их на Кавказ, как он воевал там с горцами, которые свою свободу защищали, как под Севастополем бился, как подавлял мятеж в Польше 10.
Много стран повидал старый солдат. Слушают как-то собравшиеся в корчме рассказы солдата, а шляхтич Бяр-жинскис из Пабержяй тоже захотел похвастаться, что и он, мол, немало повидал на свете. «И я вшендзе11 бывал!..» А солдат как крикнет: «Дурак ты набитый! Наш полк еще за Вшендзой все лето лагерем стоял». Все так и покатились со смеху, а шляхтич замолчал — нечем было ему больше хвастаться.
Так и жил старый солдат в нашем городишке. По нескольку раз в день наведывался он к Абраму в старую корчму: выпьет водки на пятак, баранку понюхает и сунет ее в карман, а потом встретит какого-нибудь мальчишку на дороге и отдаст ему. Идет солдат из корчмы, красный весь, сам себе командует: «Права, лева!» или закричит вдруг: «Ура!»
Удивлялись люди, откуда старый солдат деньги берет, что каждый день столько пятаков пропивает. Однажды спрашивают его в корчме собутыльники: «Скажи, солдат, откуда у тебя столько денег, что ты никак пропить их не можешь? Или тебе царь за твою долгую службу столько отвалил, или клад какой нашел? Посмеялся солдат и говорит: «Ну и дураки же вы, люди добрые: неужто не знаете, что все-то жалованье солдата — три копейки в день? — И затянул песню, что распевали солдаты в царском войске:
Три копеечки на день,
Куда хочешь, туда день:
И на шило, и на мыло,
И на водку чтоб хватило!
Ну, а теперь, когда я больше не служу, на иголки-нитки и на мыло мне уже не надо тратиться, а опрокинуть кварточку-другую я люблю. чНа водку-то мне денег хва« тйт». — «А сколько на три копейки выпьешь?» — «Сколько могу выпить, вы и не сосчитаете! За всю армию, за всех генералов и полковников, за всех других начальников и простых солдат, и за вас всех, добрых людей. За здоровье каждого в отдельности каждый день могу пить — денег у меня хватит». — «Врешь, старина, чушь ты городишь!» — сказал кто-то.
Рассердился солдат: «Это я-то вру? Тридцать лет верой и правдой служил царю и отечеству, состарился -на царской службе, и никто меня лгуном никогда не называл, а вы говорите, что вру! Сейчас покажу вам, откуда у меня деньги!» Вытащил солдат из кармана старый кожаный кошелек, открыл его и показывает несколько позеленевших медных монет. «Невелик твой капитал, много не выпьешь на него», — дразнят люди солдата. «Вот смотрите, сколько денег, сейчас все пропью». И начал старый солдат трясти кошелек над столом. Трясет, а сам приговаривает: «Талалай, талалай, мои деньги отдавай!» И увидели люди, как из пустого кошелька посыпались на стол монеты. Целая куча монет на столе лежит — и медных и серебряных. А солдат смеется и спрашивает: «Ну как, мало у меня денег? Если хотите, еще натрясу. Только я так думаю, что и этих хватит, чтобы добрых людей угостить. Абрам! Ну-ка, неси нам на все эти деньги горилки, баранок, селедок!»
«Ура!» — закричали все и стали пить за здоровье солдата кварту за квартой.
Пьют люди и спрашивают: «Видно, твой кошелек волшебный?»— «А как же!» — «Где же ты взял его?» — «Ведьмы дали». — «Ведьмы?»
Стали люди просить солдата, чтобы он рассказал им, как ему достался волшебный кошелек.
«Ну, слушайте, — согласился солдат. — Когда в Польше начался мятеж, погнали наш полк с Кавказа в Варшаву. Шагаем месяц, другой, — год прошел, а походу нашему конца не видно. Все шагаем. А вокруг — равнины, травой поросшие. Через хохлацкую страну мы проходили. А мужики ихние, хохлы, ничего себе, здорово водку хлещут. И с солдатами компанию водили. Зато бабы — настоящие ведьмы! Попробуй только задеть их или слово какое сказать. Очень уж они нас, солдат, не любили — не только какой еды, но и воды у них не допросишься.
Как-то пришлось мне в одной избе заночевать. А было это под Иванову ночь. В избе жила старуха с тремя взрослыми дочерьми. Девки вроде ничего, а старуха настоящая ведьма. Как начала она меня ругать, а девки ей поддакивают. Есть хочется, а они даже воды напиться не дают. Что поделаешь — подтянул ремень потуже и улегся у стены на лавке. В животе так и урчит, никак заснуть не могу.
Время уже к полуночи близилось, вдруг смотрю — кто-то у печки возится. Присмотрелся получше — да ведь это старая ведьма! «Ну, — подумал я, — посмотрим, что она делать будет!» А старуха из печки какой-то горшок вытаскивает. Вытащила, помешала в нем рукой и — раз-раз!— помазала у себя за пазухой. Жду, что дальше будет, а старая ведьма полезла в печку и вдруг пропала. Немного погодя и старшая дочь помазала себе тем же варевом за пазухой и нырнула в печку. А за ней и вторая дочь и третья. Все в печке исчезли... Чудно! Встал я, посмотрел в печку, а она пустая, только жареный гусь вкусно так пахнет. Сгреб я того гуся и стал есть. А сам думаю— что же это за чудо такое, куда бабы девались? Смотрю — на скамейке у печки горшок с какой-то кашей стоит. Зачерпнул я рукой той каши, и — раз-раз! — по скамейке. И что вы думаете? Влезает скамейка в печь и в трубу вылетает. «Вот они какие дела! — думаю. — Ведьмы-то на шабаш улетели. Подождите, любезные, и я повеселиться люблю!» И помазал я той кашей у себя за пазухой. Тут в ушах у меня загудело, едва костью не подавился. Вылетел в трубу и понесся куда-то по небу, будто ветер.
Лечу, гуся жую, а вокруг звезды мерцают. И вдруг смотрю — впереди скамейка летит. Я обогнал ее. Потом младшую дочку догоняю. Уплетаю гусиную ножку и здороваюсь с ней по-солдатски. Удивилась она, увидев меня, погналась за мной — да куда ей, не смогла догнать... Потом и вторую дочку обогнал, пожелал ей счастливого пути. И эта не смогла меня догнать. А погодя немного и третью, старшую, обогнал, а потом и старую ведьму позади оставил. Так быстро лечу, только в ушах свистит. Сколько времени так летел, не помню, только чувствую, что стал лететь тише. Старая ведьма уже догоняет меня, а я лечу еще медленнее, и кажется мне — вот-вот упаду. Посмотрел вниз: высоченные горы крошечными холмиками кажутся. Даже волосы дыбом встали. «Ну, — думаю, — если с такой высоты грохнуться — косточек не соберешь». И про гуся забыл, так перепугался. Чувствую, что больше нет сил, сейчас упаду...
