Улыбка лорда Бистузье. Часть вторая из трилогии - Шуф Павел (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗

изумляя нас тем, что говорил.

Он сунул ноги в шлепанцы, морщась, встал и пригласил следовать за ним.

—Да-да, я тоже готовился... Пошли, покажу.

Мы вышли на веранду. Абдурахман-бобо спустился по ступенькам и зачем-то поднял фанерку, прикрывавшую ведра.

—Вот моя подготовка,— сказал он.

Ведра были полны доверху. В одном ведре был песок, во втором — цемент. Дедушка Абдурахман вновь прикрыл их фанеркой.

—Что это? — не выдержал я, теряясь в догадках.

—Сказал же. К сочинению готовлюсь. Как и вы.

—К-какое... с-сочинение?

—Именно это. Памяти павших...

Удивительно ли, что все мы испуганно молчали, в недоумении переводя взгляды с ведер, укрытых фанеркой, на спокойное и грустное лицо дедушки Абдурахмана. Наконец он сказал:

—Непонятно, да?

—Честно говоря, не очень,— признался я.

—Значит, придется объяснить подробнее, — вздохнул дедушка Абдурахман и, стряхнув шлепанцы, сунул ноги в туфли и принялся зашнуровывать их. Управившись с этим, он молча двинулся к воротам. Мы послушно последовали за ним, гадая, куда он ведет.

Путь, впрочем, был недолог. Дедушка Абдурахман привел нас к центру поселка и остановился у серого обелиска с выбитыми в граните именами. Бронза имен порыжела, выцвела, но читать было можно.

Это был памятник землякам, не вернувшимся с войны.

—Вот здесь...— тяжело сказал Абдурахман-бобо.— Здесь буду Я завтра писать сочинение. Вот ваше, к примеру, кто будет проверять?

—Эммануил Львович,— ответил вконец обескураженный Сервер.— Учитель.

—А мое сочинение память проверит. И друг мой тоже... Читайте шестую строчку.

Мы глянули на рыжие ложбинки и разобрали: «Абдуганиев Гияс». Гияс?! Абдуганиев?! Неужели тот самый танкист с фотографии?

—А разве он из нашего поселка?— вскричал Сервер.

Надо же! Сотни раз проходили мимо памятника, да так и не удосужились толком прочитать на нем имена.

—Земляк... Мы до войны в одной бригаде работали. Оба трактористами были. А до Берлина я один допахал. А после войны уже пересел на бульдозер. Вот как вышло, сынки.

—А мы и не знали...— протянул я.— Может, и родственники его еще живут здесь. Не знаете?

—Сестра живет. Ханифа-апа. Двоюродная...

Ханифа-апа!.. Надо же. А ведь наша Замира Артыкова шефствует над ней. Ну и тимуровец! Даже не знает, что брат Ханифы-апы — герой. Нехорошо вышло...

—А ведра те зачем?— не выдержал Сервер, теряясь, как и мы, в догадках.

Дедушка Абдурахман показал на край плиты, на которой стоял обелиск:

—А вы сами гляньте — трещина тут. Вода просачивается. Скоро отвалится этот угол, если не привести в порядок. Давно вижу — растет трещина, растет... Вот и решил я — завтра, в самый праздник, и подлатаю плиту. А разве вы сюда не придете завтра?

—Как же!— воскликнул я.— Всей школой. Цветы принесем... Гирлянду славы возложим. Ритуал у нас!

—В пионеры малышей примут!— вставил Сервер.— Каждый год ведь здесь собираемся.

—Вот и я приду,— тихо сказал дедушка Абдурахман.— Для цветов, правда, рук не хватит — только ведра и принесу. Песок и цемент. А вода тут есть — вон, в арычке. Я заранее присмотрел, что да как можно сделать.

Вечерело. Стасик с дедушкой пошли домой, а мы с Сервером повернули в школу. Разговаривать не хотелось. На душе было неспокойно. Рулон стенгазеты лежал на столе — одним концом на наших с Сервером портфелях, составленных как сошки миномета. Этот рулон, нацеленный одним концом в потолок, был похож на ствол орудия — умолкший, безъязыкий ствол. Мы развернули его и глянули на все еще пустующую первую колонку.

—Что будем делать? — мрачно спросил Сервер. — Заполнять надо. Нельзя, чтобы осталось пустое

место.

—Чем заполнять? — отозвался я.

—Может, запишем рассказ дедушки Абдурахмана? Мы же так и хотели. А что? Боец вспоминает

минувшие дни... Напишем все про его боевого друга и нашего земляка Гияса Абдуганиева. Хорошо ведь?

—А про все напишем?— сощурился я.

—Конечно, про все!— воодушевился Сервер.— Он же герой. Танкист. Он, можно сказать, танк Абдурахмана-бобо собой заслонил. Ты же сам слышал.

—Слышал...— кивнул я.— А про плиту тоже напишем? И про трещину?

Сервер, лицо которого еще мгновение назад горело воодушевлением, вытянулось.

—Разве про это можно писать?..— с упреком протянул он.— Это же первая колонка. Разве ж можно тут про трещину писать?

—Ну и что с того, что первая? — разозлился я.— По-твоему, про трещину можно писать только в разделе «Веселая смесь?»

Сервер покачал головой и процедил:

—Я... так... не считаю... Но... не знаю...

Мы просидели еще час, так ничего и не решив. Уходя, прикнопили газету к стенду.

Первая колонка по-прежнему оставалась пустой.

... Ночью мне приснилась трещина.

Я увидел ее на плите под обелиском. Она была едва заметной, крохотной. Казалось, ее можно залепить пластилином и легко сделать невидимой. Потом стало холодно. Полил дождь, посыпал снег, мороз застудил воду, затекшую в трещину, и ледовый клин стал кормить и разрывать ее.

Я увидел — трещина вдруг поддалась, спрыгнула с плиты, переползла на землю и, вгрызаясь в нее, стала пучиться, расти и красться к моим ногам. Я в страхе отступил — трещина не отставала. И вот я уже бежал... Летел, не разбирая дороги — к школе, скрыться в ее четырехэтажной крепости. Но трещина, будто живая, будто зрячая, гналась, змеилась за мной, и вот уже вползала в вестибюль... вот уже подкрадывалась к школьному звонку... повалила стену вместе со звонком...

... И он зазвенел, залился — тревожно, набатно.

Я в ужасе проснулся и утопил кнопку разбудившего меня будильника. Жаль, не было нигде под рукой еще и кнопки, нажав на которую можно было бы утихомирить жутко колотящееся сердце.

Выпив чаю, я вышел на улицу, и ноги сами повели меня не в школу, а к дедушке Абдурахману. Уже у его ворот я неожиданно столкнулся с Сервером.

—Ты чего?— удивился он.

—А ты чего?— мрачно спросил я. Мы мгновение помолчали.

— Успеем?— спросил он.

—Должны,— ответил я.

—Сочинение на втором?

—Йес! — кивнул я.— Первый — английский.

—Попадет нам от Тамары Петровны, — обреченно уронил Сервер.— Опоздаем мы на инглиш. А то и вовсе пропустим.

—Оф коз попадет!— подтвердил я.— Обязательно. Бат ви маст. Должны мы, говорю...

—Конечно, маст,— согласился Сервер, заулыбавшись, и мы ринулись к ведрам у лесенки.

Дедушка Абдурахман стоял на веранде, прилаживая к пиджаку ордена. Увидев нас, он хмуро спросил:

—Что, сынки? Опять пришли за первой колонкой? Так и не заполнили свою стенгазету?

— Что вы, дедушка! — хором воскликнули мы, и уже один Сервер продолжил:

—Мы за песком пришли. И за цементом. Можно?... Можно мы сами?

А я добавил:

—С праздником вас! Не болейте!

Абдурахман-бобо, растирая плечо, заулыбался:

—Помочь решили? Ну, молодцы. А я Стасика хотел с собой взять. Чтобы одно ведро помог донести. Что-то плечо никак не проходит. Тяжело...

—Вы не беспокойтесь! Мы сами.

И подхватив по ведру, мы заспешили к воротам.

—Я за вами! — крикнул нам вслед дедушка Абдурахман.— Сейчас приду. Вы не спешите, вместе сделаем... Замешивать знаете как? Один к двум. К дву-у-ум...

В эту рань у обелиска еще никого не было. Кроме Ханифы-апы. Она принесла с собой пустое ведро и, набрав в арыке воды, налила ее в металлическую вазу перед обелиском и поставила цветы.

—Дайте ваше ведро, Ханнфа-апа, — взмолился Сервер.— Не бойтесь, мы его потом вымоем. Нам

раствор разводить надо:

Замесив раствор, мы залили трещину, упрятав ее под надежной цементной шубой. Когда мы уже домывали ведро Ханифы-апы, подошел дедушка Абдурахман. Он нес портфель Стасика, а Стасик — банки, кисточки и еще что-то в сетке.

—Бронза! — объявил Стасик, а дедушка Абдурахман достал из кармана фото — то, вчерашнее,

с танкистом Гиясом — и протянул его мне.

Дедушка Абдурахман и Ханифа-апа стояли у обелиска и молча смотрели, как мы втроем, споро и красиво, покрывали свежей бронзовой краской имена, выбитые на обелиске. Стасик был просто молодчина — догадался захватить сразу три кисточки. Когда мы добрались до шестой строчки, дедушка Абдурахман дрогнул и попросил: