Человек дейтерия - Раин Олег (книги хорошего качества .txt) 📗
— А эта… Телефонка твоя?
— Ну, вообще-то она не моя, а государственная. Только провода там давным-давно поснимали, а столбы остались. Вполне приличные. Вот их и корчуют умельцы. — Степан вздохнул. — У нас этого добра валом, если поискать. Заброшенные элеваторы, техника на полях, узкоколейки заброшенные. С одной стороны, вроде государственное имущество, а с другой — никому почему-то не нужное. Вот и растаскивают почем зря. Зимой, скажем, пиломатериалы хорошо расходятся. Леса-то повырубали, хорошего дерева не найдешь. А на лесопилке можно договориться. Только наши и договариваться не пробуют. Ночью приезжают и тырят. Потом пропивают за неделю и снова принимаются мозговать, где бы что нахимичить. А отец такие разговоры на корню пресекал. А если что ловил краем уха, сразу в ярость впадал. А когда он в таком состоянии, ему хоть трое, хоть десятеро, — все равно как слон пойдет в лобовую. И все на своем пути разнесет.
— Да-а… — протянул Гриша. — Твоему хоть причина нужна, а мой и без причины злой.
— Совсем без причины не бывает. Значит, есть причина, только ты не в курсе.
— Да? — Гриша задумался. — Вообще-то у него на работе какие-то заморочки. То одно, то другое.
— Вот видишь!
— И спину недавно повредил, все никак не проходит. На днях шкаф хотел сдвинуть — сразу прихватило. На меня, понятно, наорал. А я виноват, что шкаф тяжелый?
— Этот, что ли? — Степан кивнул в сторону стены.
— Ага. Там вроде как место пропадает, и пыль выгребать неудобно… — Гриша указал на закуток у стены, нервно теребнул подбородок. Рассказывать о том, что он и поныне там частенько прячется, не хотелось.
— Ты бы не чесался, инфекцию занесешь, — задумчиво прогудел Степа, отложив рисунок, приблизился к шкафу, склонил голову набок. — Ножки вроде прочные, это хорошо, но без войлока, это плохо… Тряпку бы надо.
— Что? — не понял Гриша.
— Тряпку намочи и принеси сюда.
По-прежнему не понимая, что именно задумал его новый друг, Гриша принес из ванной мокрую тряпку.
— Годится. — Степан, нагнувшись, подцепил руками низ шкафа, присел на ногах. — Теперь так: я поднимаю, а ты тряпку под ножки суй.
— Ага…
Коротко выдохнув, Степа медленно привстал, и правый угол шкафа, о чудо! — поднялся над полом.
— Давай! — хрипло напомнил оторопевшему пареньку Степа. — Тряпку!..
Суетливо Гриша сунул тряпку под ножки, боязливо отдернул руки.
— Вот… — Степа опустил шкаф. — И впрямь тяжеленный.
Гриша ошарашено молчал.
— Теперь смазка есть, осталось подтолкнуть. — Зайдя с другой стороны, Степа навалился плечом. — Опа!.. Видал? Поехало вроде. Даже второй тряпки не понадобилось.
Шкаф действительно заскользил по полу, помаленьку перемещаясь к стене. Еще немного, и ножки уперлись в плинтус, закутка не стало.
— Аут! — Степа осмотрел пол. — Ничего вроде не поцарапали?
— Здорово! — Гришка показал большой палец.
— Сейчас еще разок подниму, а ты тряпку убирай.
— Ага.
— Между прочим, кое-кто из ученых до сих пор верит, что в древности таким способом глыбы каменные передвигали. Стелы там мексиканские, пирамиды в Египте и прочие дела. Смачивали водой катки деревянные — и катили.
— А я в одной передаче слышал, что их телекинезом поднимали, — припомнил Гриша. — Прямо по воздуху перемещали.
— Ну, может, кто и умеет по воздуху, а нам сподручнее с помощью тряпок. — Степа усмехнулся. — Давай, телепат…
Когда со шкафом было покончено, он звучно отряхнул ладони.
— Видишь! Работа для мужиков — все. Не заладится с ней, будут дома психовать, на родных злость срывать.
Гриша поглядел на Степу с удивлением. Подобных рассуждений от одноклассников он никогда не слышал.
— Ты прямо как взрослый рассуждаешь.
— А я и есть и взрослый. Кто семью-то кормит?
— Неужели ты?
— Кто же еще? Отец в больнице, мать с сеструхами малолетними сидит, а я на заводе.
— Правда, что ли? — не поверил Гриша.
— Кривда. Здесь-то у вас с работой полегче, сразу устроился. Это у нас там полная разруха. Ни работы, ничего, как хочешь, так и живи.
— Как же вы кормились?
— А вот так. Рыбачили с отцом, огородничали, на охоту ходили.
— И ты охотился? — поразился Гриша.
— А что такого? Недавно волков отстреливал вместе со всеми. Знаешь, сколько их в последние годы развелось! То есть раньше их особо не трогали, а тут пошла напасть. Коров местных стали драть, коз утаскивали. А как старика одного чуть не загрызли, нам разрешение на отстрел дали. Еще и с денежной премией.
— Ух ты!
— Волки — что. С медведем куда страшнее.
— Ты что, и с медведем встречался?
— Я — нет, разве что издали, а у отца были встречи.
— И как?
— Никак. Когда миром расходились, когда нет. Хорошо, батя у меня рявкать умеет. Голосина — чистый бас. Вот голосом и отпугивал.
— Разве так можно?
— Еще как! Думаешь, зачем звери рычат? Для охоты тишина нужна, а они рычат. — Степа улыбнулся. — Змея глухая — и та шипит. А ласки с росомахами, если с лисой или человеком встречаются, такой визг поднимают, оглохнуть можно. Тоже на испуг берут.
— И срабатывает?
— По-разному. Голоса — они ведь у всех разные. Я вон крикну, так медведь обделается от смеха, а от отца эти увальни наутек пускались.
Гриша припомнил, как совсем недавно новый друг его единственной фразой осадил Саймона и подумал, что Степа скромничает. Мог, наверное, тоже при случае рыкнуть так, что и медведь бы призадумался. Правда, что страшнее — Саймон или медведь, — на это у Гриши точного ответа не было. То есть разница, понятно, существовала, но лучше бы ему, простому смертному, этой разницы не знать.
— В лесу совсем без ничего трудно, — рассуждал Степа. — Либо голос нужен, либо ружьишко. Хотя и это не всегда спасает. Меня вот рысь однажды чуть не порвала. А вроде нож, ружье — все при мне было.
— Рысь? Настоящая?! — ахнул Гриша.
— Само собой. Я, видать, мимо логова проходил, она и сиганула сверху. Коготки такие, что разом весь полушубок располосовала. Он, считай, и спас.
— А дальше?
— Что дальше. Упал на спину, подмял ее под себя, стукнул пару раз посильнее.
— Убил?
— Зачем? Отпустил. То есть зацепила бы сильнее, может, и разозлился, а так… Полушубок потом зашили, — сам видел, в нем теперь и хожу. Зачем же убивать кисулю? — Степан хмыкнул. — Рот закрой, муха залетит.
Гриша щелкнул челюстью. Заслушавшись, он и впрямь открыл рот. Не каждый день сверстники рассказывали о таком. И грозный Саймон съежился совсем уж до лилипутских размеров. Если человек рысь дикую усмирил, на волков охотился, что ему какая-то дворовая шпана!
— Ладно, заболтались, — Степан взглянул на часы. В отличие от Гриши, обходившегося вовсе без часов, он носил огромный «командирский» хронометр — еще старых времен, с пружинным подзаводом. — Давай-ка, брат, дальше рисовать…
Они продолжили. Чтобы было, что нести в клуб. Заодно решили проверить и Альберта Игнатьевича. Показать, скажем, с пяток рисунков, а после посмотреть на реакцию. В смысле — сумеет или нет взрослый художник разобрать, кто и что нарисовал. Гришка считал, что разобрать будет сложно и Альберт Игнатьевич сядет в лужу, Степа не сомневался, что бородатый руководитель раскусит их трюк проще простого.
Словом, Степа сопел над ватманом, а Гриша украдкой поглядывал на него и недоумевал. Потому что с появлением Степы что-то в комнате явно переменилось. Съежилась она, что ли? Во всяком случае, плечистому и широкогрудому Степе она была явно маловата. То есть до притолки гость не доставал и мебели локтями не касался, но ощущение собственной малости у Гриши нет-нет да появлялось. Было в его новом знакомом нечто особое — несуетное и крупное — в манерах, в мимике, даже в походке. Он и в фас выглядел совершенно другим. То есть Гриша давно уже задумывался над тем, почему одни люди в фас на себя больше похожи, чем в профиль, а другие наоборот. Вот Степан, если зайти сбоку, становился совсем взрослым. Не четырнадцатилетним крепышом, а настоящим мужчиной, работягой. Даже жесткость какая-то угадывалась в лице — ястребиное что-то. В фас — обычный добродушный парнишка, а в профиль — герой вестерна. И делалось понятно, почему дал слабину Саймон. Перед ним бы, Гришкой, этот бандюган в жизнь бы не спасовал. Даже возьми он в руки лом или боевой автомат. А вот перед Степой кексанул…
