Слева от солнца - Раин Олег (читать книги полностью TXT) 📗
Странная штука! — вволю понаблюдав, как предки суетятся, собирая его в дорогу, как нервно штопают какие-то тряпки, роняют их на пол, бережно укладывают в рюкзачок, Генка впервые подумал, что не такой уж он чужой для них. Хоть и жили всегда насквозь параллельно, не пересекаясь и не тратя время на любезности, но ведь тревожились — по-настоящему и искренне! Может, потому и не получилось вчера заснуть. Заснул он только сегодня и наверняка бы проспал свою станцию, если бы не проводница.
По счастью, о нужной станции хозяйка вагона помнила. Бесцеремонно растормошив подростка, она сунула ему в руки корешок билета и чуть ли не силой выпихнула из трогающегося поезда. Еще и крикнула вслед что-то веселое. То ли оболтусом назвала, то ли кем покрепче. Спросонья Генка даже обидеться не успел. Вяло помахал на прощание рукой и тут же чихнул.
Как бы то ни было, но он приехал. То есть почти приехал, поскольку это было только Заволочье. Или все-таки нет?..
Генка с беспокойством завертел головой. Вот будет смеху, если обнаружится, что его высадили на другой станции!
Но проводница знала свое дело туго. Генка не удержался и вслух прочел надпись на желтой, украшающей фасад здания табличке:
— Заволочье, Свердловская железная дорога…
Значит, все-таки то, что надо. Хотя и со своими непонятками. Городу вернули прежнее название Екатеринбург, а область с дорогами остались свердловскими. Спрашивается, где логика? То ли экономили на надписях, то ли боялись окончательно запутать людей.
— Сынок, клубники не купишь? — старушка, одиноко сидящая на перроне, смотрела на него с надеждой. — Отдам за полцены.
Генка помотал было головой, но тут же передумал. Однажды он крепко отравился ягодами. Что-то там с плесенью переел и затемпературил. Живот болел жутко, уколы даже ставили. С тех пор к ягодам он охладел. Но больно уж кротко глядела на него эта старушка. Не уговаривала, не наседала, как делают это городские торговки. Отказали — и приняла, как должное. А поездов здесь с гулькин нос — кто у нее что купит? И скиснет все на фиг — на такой-то жаре.
— Ладно, возьму немного… — Генка подошел к бабуле. Торговаться не стал, и дрожащими руками она попыталась выбрать ему самое лучшее.
— Кушай, милок. Кушай, на здоровье. Все свежее, со своего огорода…
Вздымающееся солнце било прямо в затылок, и тень Генки, точно компасная стрелка, указывала верное направление. Поблагодарив старушку, он поправил на спине рюкзак и шаркающей походкой двинул к вокзалу.
Внутри здания было прохладно и тихо. Правую половину зала опоясывали старенькие складывающиеся сиденья, в стенке красовалось окошечко кассы. В левой половине разместился буфет — с нехитрым ассортиментом на полках, с огромным электрическим самоваром. Но более всего Генку позабавила гигантская печь, черными боками выпирающая разом в оба зала. Кажется, такие именовали голландками. Верно, завез тот же Петр Первый. Мало ему было табака, так еще и печки заставлял перекладывать! Сердитое было время, клыкастое, хотя… Курных-то изб тоже хватало! Вся Россия, считай, в таких жила — с полками-сыпухами для сажи, с дырами-дымогонами, совершенно не похожими на привычные трубы. Потому, верно, и не курили, что топили по-черному. А Петр взял и переиначил все.
Генка погладил печь — все равно как циркового слона. Бок был прохладный и шершавый. Печной «слон» спал. Хотя, возможно, в особо лютые зимы печь снова пробуждали от спячки.
Скользнув глазами по висящему возле печи расписанию, Генка без труда отыскал ближайший поезд до Екатеринбурга. Даже азартно полыхнуло в голове — а не купить ли билет обратно? Взять и уехать из этой дыры домой. Все равно ведь никто не узнает!
Генка даже поглядел в сторону кассы, но в эту минуту забренчала ложечками буфетчица, и, совершив незамысловатый выбор, парнишка зашагал к буфету.
Творожники, кулебяки, сдобные булочки и рулеты он легко бы сейчас обменял на какую-нибудь отбивную, но ничего мясного не было. Какой-то выцветший салатик непонятного происхождения, картофельное пюре, и ничего больше. Чуть в стороне — полки с журналами и бытовой утварью, наборы бигуди, лак для ногтей и тут же рыболовные снасти…
— А сосиски у вас есть?
— Кончились, жизнерадостно отозвалась буфетчица, плотная тетечка с крупной завивкой и смуглыми руками. — Зато выпечка всегда свежая. Из местной пекарни. Бери, пока не закрыли.
— А хотят закрыть? — вежливо поинтересовался Генка.
— Уже не хотят — закрывают. Считай, последний месяц работают.
— А дальше что?
— Дальше привозной будет. Хлебушко-то! — тонким дребезжащим голоском отозвался сидящий за ближайшим столиком старик. Слово «хлебушко» он протянул таким тоном, что сразу стало понятно, как он относится к закрытию пекарни. — Теперь из города повезут. Там у них целый хлебозавод. Так что химией теперь будем питаться.
Гена купил у буфетчицы стакан чаю с творожником, присел к старику за столик. Осмотревшись, разглядел еще одного «боровичка» с бородой. Этот спал на лавочке, чуть приоткрыв рот. Руки скрестил на груди, как какой-нибудь полководец, наружу выпирали старенькие наградные планки.
«Что-то многовато кругом старичья, — мельком подумал Генка. — В вагоне, на перроне, здесь, — прямо профилакторий какой-то…»
Между тем сосед тоже жевал какую-то булочку, а чай пил шумно, с частыми хлюпами.
— Раньше пекарни по всем селам водились, — шамкая, сообщил он. — Из настоящей муки хлебушек выпекали. Ржаной да пшаничный (старик так и сказал — пш аничный). А теперь что? Люди работают на том же мукомольном, — рассказывают, будто сами не знают, что сыплют в мучицу. Им привозят в мешках, они и сыплют!
— Наверное, ароматизаторы с консервантами, — подсказал грамотный Генка.
— Во-во! Может, специально и сыплют. Травят всех потихоньку.
— Чего ерунду-то мелешь, Семеныч! — фыркнула из-за прилавка буфетчица. Кудряшки ее смешливо колыхнулись. — Кому вы нужны?
— Именно, что не нужны. А то ведь есть-пить просим, гундим… — Семеныч аккуратно смел со стола крошки, отправил пригоршней в рот. — Ты, Нюська, на зарплату живешь, потому не понимаешь. А нам ведь и пенсии надо носить, и почту с газетами. А тут вона как все просто — насыпал какого-нибудь дуста, и порядок на корабле!
— Вас простым дустом не выведешь, — Нюська навалилась на прилавок, уютно сложила смуглые руки под полной грудью. — Как тараканы живучие! Так что не расстраивайся!
— Да я не расстраиваюсь. Мне ить чего? Мне долго-то не мучиться. Вас жалко, парнишку вон. Смотри, какая худоба! Тоже, наверное, из города.
— Из города, — подтвердил Генка.
— Ну вот… Вы же хлеба там нормального не едите. Раньше — как купил булок десять — для кроликов, коров, для себя, значит, поставил на тумбочку, и никаких тебе хлопот. Он и через неделю вкусный да мягкий — безо всяких хлебниц. А ваши городские батоны я знаю… Через день сохнут, в рот брать противно. Через неделю ровно кирпичи становятся…
— У меня же ягоды есть! С помидорами! — вспомнил вдруг Генка. Такая уж атмосфера образовалась в зале. Никто никого не стеснялся, все были своими. — И яйца с огурцами. Угощайтесь! — он живо извлек из рюкзака кулек со снедью. — Хлеб, правда, городской, зато остальное — все свежее. Давайте, в самом деле, а то испортится.
— Яички — это хорошо, — не стал отнекиваться дед. Взяв одно, постучал желтым ногтем по скорлупе. — Из таких зефир раньше делали.
— И сейчас делают, — хмыкнула Нюська.
— Делают они, как же! — Семеныч подмигнул Генке все равно, как союзнику. — Пробовал я ваш зефир — сахар голимый! Раньше не докладывали, и вкус был интересный. А сейчас и лизнуть страшно. Газировку, кстати, тоже пить не боялись.
— Сейчас боишься, что ли? — подала голос Нюська.
— Газеты читать надо, — Семеныч прикусил сразу половину яйца, зажевал беззубым ртом быстрее. — Там давно уж прописали: сахара нынче нет — один сахарозаменитель, и в газировке, как в этой твоей пепси-коле — аж четыре ложки на стакан! А раньше две клали. Значит, что? Значит, кариес и привыкание.
