Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Где-то он теперь, Стасик Галушкин? Он не из нашего города, а из Ново-Ярцева. Мы даже не попрощались, потому что после скандала из-за вожатой-сволочи Гертруды я махнула из лагеря в одну минуту, не сказав никому ни слова…
Подошел Илья, спросил: “Ну как сей гроссбух”? Я, не отрываясь, показала большой палец.
– То-то же, мучача, – сказал Илья. – Видишь, как я вникаю в твои интересы. И потому ты должна быть со старшим братом вежлива и почтительна…
– Я такая и есть…
– Да? А какие вольности ты позволила по телефону, рассуждая о моей новой знакомой! Кстати, ее зовут Татьяна. Мы будем учиться на одном курсе…
– Вах!.. “Татьяна, милая Татьяна! С тобой теперь я слезы лью; Ты в руки модного тирана Уж отдала судьбу свою. Погибнешь, милая…”
– Все же придется вздуть, – заявил Илюха. Поддернул рукава рубахи и потянул ко мне лапы. Я взвизгнула и у него под локтем ускользнула с кровати. Братец развернулся и сделал лицо вампира. Я отошла. Мы потоптались друг против друга, как боксеры перед решительной схваткой. Илья оказался спиной к кровати – очень удачно.
– Надеюсь, в ближайшие дни свадьбы не случится? А то смотри, сейчас обещают, что скоро можно будет даже с четырнадцати лет, а ты уже…
Илья в ответ зарычал и растопырил пальцы (знает, что боюсь щекотки!) И тогда я дернула его за палец тем самым способом. Илья просвистел мимо меня, бухнулся животом на кровать и лежал так несколько секунд. Потом нащупал на покрывале отлетевшие очки. Надел. Сел.
– Вот балда! Мог ведь разбить… Как это ты?
– А вот так…
– Небось, дядя Костя научил?
– Ну, не Танечка же твоя…
– Покажешь?
– Так и быть… Хотя это не мужской прием, а для слабых девушек, к которым лезут всякие громилы…
Дядя Костя, по правде говоря, научил меня и кое-чему еще. Недавно он сказал: “Женя, времена неспокойные, гадов всяких развелось больше, чем требуют нормальные пропорции. Поэтому девочке твоего возраста надо уметь… если кто-то где-то…”
Он как в воду глядел! Вскоре после этого разговора (и обучения) подымалась я на лифте к Люкиной квартире, на седьмой этаж. В последний момент в кабину всунулся одутловатый дядька с небритыми щеками и бледными глазами. “Девочка, ты на какой этаж?” – и нажал кнопку девятого.
– Мне на седьмой!
– А! Ну, тогда так… – и нажал “стоп”.
– Давай поговорим немножко, девочка… – Он положил мне ладони на плечи. Дохнул табачной вонью…
Интересно, что в тот момент я ничуть не испугалась. Сделала все в точности как надо. Он икнул, вытаращил глаза, сел на корточки, замычал. Я нажала кнопку седьмого, выскочила из кабины, сунула назад в дверь руку, надавила “единичку”. Последнее, что увидела – горестно-удивленную и скомканную болью рожу. “Так тебе и надо. С неделю не сможешь думать о девочках, гад…” И еще целую минуту я была спокойна. Постояла, подышала…
А у Люки меня вдруг затрясло.
– Женька, что с тобой?
К счастью, дома оказалась ее мама. Дала мне воды и кинулась звонить в милицию. Судя по всему, там разговаривали неохотно. Иногда Люкина мама оборачивалась ко мне и спрашивала приметы того подонка, потом пересказывала в трубку… Меня, слава Богу, никуда не вызывали, не допрашивали. А то я, пожалуй, нахамила бы им вместо дельных ответов. После прошлогоднего случая с Ильей, у меня отношение к милиции… в общем, такое же, как у него…
Сейчас мы с Ильей больше не устраивали свалок. Посидели рядышком, вместе поразглядывали книгу. Я открыла картинку с Томом Берингом, рассказала про Стасика. Илья покивал понимающе.
– Знаешь, Женюра, я, кажется тоже был такой же в том возрасте. Посмотри на снимки, поймешь…
– Пожалуй… только темный и очкатый.
– Я не про очки, а про суть…
Мама позвала нас на кухню пить чай. И мы стали пить – Илья и мама с тортом, а я – с любимыми бутербродами, на которых помидоры, майонез и шпроты. Но хотя они и любимые, а обычного удовольствия не было. Какая-то вялость навалилась на меня и ныли мышцы – так иногда бывает перед гриппом. Неужели подхватила вирус? Нет, наверно, просто устала за день.
Я сказала “спасибо, пойду посижу, прочитаю”. Ушла к себе. Задернула занавес, включила лампу. В свете ее по-лимонному зажелтел прицепленный к шторе кленовый лист. Я сняла его.
– Теперь у тебя будет постоянный дом.
Положила лист в книгу – там, где начинался “Гнев отца”. Написала на нем синим фломастером: “23 августа…” и поставила год. Закрыла книгу, чтобы лист расправился, прилегла на нее щекой… И вот тогда случилось это …
Я ничего не поняла, хотя знала, что когда-нибудь обязательно случится. Тянущая душу боль и… все остальное…
– Ма-ма…
Она прибежала, сразу все поняла.
– Ну что ты, Женечка, ничего страшного. Я же тебе говорила… – Принялась возиться со мной, скоро стало легче. Но я плакала (а Илья притих на кухне).
Мама утешала:
– Ничего страшного, со всеми так, привыкай. Такая наша женская доля, природа. Это неизбежно…
…Дурацкое какое-то слово – “неизбежно”. Безысходное. Нет в нем никакой надежды…
“Нихт шиссен!”
1
Мне и раньше приходилось слышать про неизбежность, не один раз. Мы говорили о ней с Ильей, когда по вечерам лежали и обсуждали хитрые проблемы мироздания. Бывало, что брат становился словоохотливым. Вещал через занавес о всяких законах вселенной – как он их понимал.
И однажды он сообщил:
– Дорогая моя, во вселенной полно кавардака и беспорядка, но есть и твердые законы. Они построены на основе неизбежности . Они как скелет, который определяет жесткость мировой конструкции…
Конечно, он больше рассуждал для себя, чем для меня (есть у братца такая привычка), но я все же заспорила:
– Скелеты тоже не бывают постоянные. Живое существо растет и скелет в нем меняется.
– Ты, сестрица, не столь глупа, как выглядишь на первый взгляд. Постарайся понять и вот что. Если скелет даже меняется и растет, это все равно происходит по неизбежной программе. Программа как раз и содержит в себе идею неизбежности. Без нее наступил бы в мире сплошной хаос…
Я сказала, что хаоса на белом свете больше чем достаточно. Начиная от войны в Чечне и кончая дурацким разбеганием галактик, о котором пишут ученые.
Илюха возразил, что война – это частное явление на фоне общего развития вселенной. А галактики поразбегаются и затормозят (да и война в конце концов закончится, потому что идиоты, которые ее устраивают, выдохнутся или перемрут).
– Когда еще…
– Во всеобщем масштабе это “когда” микроскопично… И я повторяю: в природе мироздания есть явления, которые неизбежны …
Тут меня дернуло за язык:
– И смерть?
(И сразу: свист воздуха и летящая навстречу земля…)
Илья быстро и даже как-то обрадованно сказал:
– А вот и фиг тебе. Смерти нет. Он противоречила бы смыслу всеобщего бытия.
– Чево-чево? – спросила я братца его собственным тоном. – А как же тогда…
– Ты глупо принимаешь за смерть временные остановки сознания и перемену одной формы жизни на другую…
– Ты это… буддист или кто там еще?..
– Я мыслящий человек. Любой мыслящий человек рано или поздно приходит к выводу, что смерть невозможна, поскольку сознание бессмертно. Оно может погаснуть на краткий миг, но не навсегда. Если хочешь, можешь называть это бессмертной душой, которая проходит в бесконечной жизни одну ступень за другой… Понимаешь, иначе не было бы в во всеобщем мире никакого смысла. А смысл есть. Мировой Разум на то и Мировой Разум, чтобы осуществлять свою идею…
– А какой он, этот смысл? Для всех для нас? – спросила я с холодком в позвоночнике.
– Думаешь, так легко сформулировать? Ну, подожди… Во вселенной идет громадное строительство. Хаос преобразуется в гармоничную систему…
– Зачем?
– Затем, что, когда эта система… это всеобщее здание будет построено, каждая душа в нем ощутит наконец полное счастье и полную радость… А пока строительство идет, каждый должен вложить в него свой кирпичик. Во всех своих жизнях, которые он проходит одну за другой…
