Привидение с брошкой - Гусев Валерий Борисович (читать книги регистрация .TXT) 📗
Глава V
Этюд с Анальгиной
Я часто задумываюсь: почему, как только Алешка где-нибудь появляется, там тут же что-нибудь случается. Какое-нибудь загадочное событие. А потом выясняется, что за этим событием прячется преступление.
Получается так, будто Алешка своим появлением вызывает какие-то скрытые силы к действию. Как экстрасенс, под взглядом которого сама собой загорается свеча. Или вот: солнышко взошло – лягушки заквакали, появилась луна – собаки завыли.
А потом я догадался: у Лешки очень внимательный взгляд. Он сразу замечает что-то необычайное и делает свои выводы. «Дикие, но симпатичные». Вот помните, как сыщик на пенсии, Алексей Михалыч, только взглянул на парня и сразу догадался, что он грабитель.
И вот Алешка, в далекой и чужой стране, в старинном замке, сразу же почувствовал что-то неладное. И сразу же сделал довольно дикие, и далеко не симпатичные выводы…
Если накануне Алешку разбудил горластый петух сэр Джон, то в этот день его подняла суматоха во дворе замка, прямо под его боевым балконом. Алешка – босиком и в одних трусиках – выскочил наружу, свесился с любопытством.
Внизу стоял полугрузовичок, в кузове которого лежало что-то интересное. Алешка пригляделся – это были мольберт, этюдник со сложенными ножками, здоровенные папки, деревянные ящички – видимо, с красками. Возле фургона стояла средних лет, довольно симпатичная темноволосая дама и вертелась девчонка, лет… ну, где-то Алешкиных лет. Они обе производили шум, достойный большой толпы. Которая собралась на бесплатную презентацию газировки.
Но тут подошли Дворецкий и еще два его качка, и все стихло. Качки без лишних слов расхватали все, что было в кузове, ухитрились подхватить чемоданы и скрылись в дверях. Вместо них образовался Мишель. Он поцеловал даме ручку, потрепал девчонку по головке и заметил наверху, над парапетом балкона, еще одну голову – Лешкину.
– Иди знакомиться! – крикнул ему Мишель.
– Я без штанов! – крикнул в ответ на весь двор Алешка.
– Тогда надевай штаны и поднимайся в третий ярус.
Алешка живо оделся и помчался наверх – девчонка показалась ему похожей на Мальвину. Только не с голубыми, а с черными волосами. Правда, и вела она себя сначала очень похоже на Мальвину.
Расскажу по порядку. Когда Алешка прибежал наверх, там уже вовсю шла работа. Один качок распаковывал чемоданы и коробки, а другой под командой Мальвины расставлял всякие прибамбасы вроде мольбертов и подрамников. Мальвина командовала. Она откидывала ладонью со щеки черную волнистую прядь и говорила капризным голосом:
– Так. Мольберт вот сюда, бочком к дневному свету. – Отошла, прищурилась, покачала головой, откинула прядь волос. – Плохо свет падает. Сюда переставь. Да не этой стороной, болван! Что ты его изнанкой к свету ставишь! Отойди! – Снова прищурилась, снова посмотрела. Ну, и волосы, конечно, откинула. – Тебя Лешкой зовут?
– Иногда, – сказал Алешка. – А здесь у меня кликуха Алекс.
– Вот что, Алекс… Воспитанные люди вот так не врываются.
Алешка оглянулся – где там воспитанные люди, и с интересом спросил:
– А как врываются воспитанные люди?
– Вежливо и культурно. Ты руки мыл?
– А как же! Еще в Москве, перед самолетом.
– Иди помой руки…
– Зубы почистить? Какао попить?
– Иди помой руки, а потом сложишь вот на эту драную полку ящики с красками.
Алешка мне сказал, что она полку назвала не драной, по-другому немного, но я здесь это определение не решаюсь повторить.
Руки мыть он, конечно, не стал, а ящики с краской сложил на… драную полку. Потом еще чем-то помог: что-то уронил, что-то разбил, что-то испачкал. И постоянно поглядывал на даму Ангелину, которая в этой суете не принимала никакого участия. Она сидела в кресле, не снимая шляпки, поля которой отбрасывали тень на ее уже не молодое, но еще привлекательное лицо. Она курила длинную коричневую сигарету и казалась грустной.
– Красиво сидишь, мамуля, – сказала вдруг Эльдива, которая оказалась Эльвирой, попросту – Элькой. Она бросила картонку, которую все никак не могла пристроить, и тут же стала карандашом набрасывать на листе бумаги красиво сидящую мамулю.
Та поглубже надвинула шляпку и закинула ногу на ногу.
А Лешке все время казалось, что и эту тетку он уже где-то видел. Он заглянул невежливо через плечо художницы в листок и даже вздрогнул: точно, он видел это лицо. Только без шляпки. Но вот где? В каком-нибудь фильме, или в журнале, или в рекламе крема от старческих морщин?
– Эля, – сказала мамуля, вставая, – пригласи мальчика на чай. Тебе надо с ним подружиться. Мне говорили, что в нем что-то есть. – Это говорила, наверное, мадам Брошкина.
Но Лешка спорить не стал. Он в своих достоинствах не сомневался.
Эта Эля оказалась, по словам Алешки, довольно нормальной девчонкой. Только сильно увлекалась рисованием. И сначала немного выпендривалась. Когда Алешка предлагал ей сбегать на конюшню – покататься на лошадях, поплавать на лодке по пруду среди черных лебедей, искупаться в бассейне, она морщила свой довольно аккуратный носик и недовольно отвечала:
– Я приехала сюда на этюды, не приставай ко мне со всякими глупостями.
И тем не менее тут же бросала мелки, карандаши, кисти и мчалась с Алешкой заниматься очередной глупостью. За компанию этими же глупостями с увлечением занимался и грозный Грей. Больше всего он любил кататься на лодке (чтобы полаять на лебедей) и носиться по болоту и пустоши в поисках фазанов.
Наш Алешка со всякими людьми не всегда ладит. Если почему-то новый человек в его жизни чем-то ему не понравился – то все, этот новый человек старым другом никогда не станет.
А вот что касается не людей, а зверей, то тут у Алешки проблем не бывает. Я уже раньше об этом рассказывал, но теперь придется напомнить, что у Алешки будто есть какой-то таинственный язык, на котором он запросто разговаривает со всяким зверьем и со всякими птицами. Про собак я вообще не говорю. Алешка, например, никогда не дает даже самой обученной овчарке стандартных команд («Сидеть!», «Глядеть!», «Какать!»), он разговаривает с ней нормальным человеческим языком: «Тебе это надо?», «Слушай, иди-ка рядышком, не забегай», «Постой, у меня шнурок развязался». И любая, самая грозная овчарка, будет идти возле его левой ноги как приклеенная или будет активно помогать ему справиться с непослушным шнурком. Грей не отходил от него ни на шаг и облаивал даже Мишеля, когда он к ним неосторожно приближался. И дело здесь совсем не в курице. Мне кажется, дело здесь в обоюдной любви.
Ну ладно – собаки. Это еще можно понять. А лебеди? Как только Алешка появлялся на берегу пруда, они величавыми кораблями, с достоинством сплывались к нему. Даже если их на том берегу кто-нибудь кормил чем-нибудь вкусненьким. Они подплывали к берегу и, вытягивая свои стройные шеи, будто кланялись Алешке или шептали ему какие-то свои секреты.
Алешка и на конюшне стал не то что своим человеком, он стал там главным. Дядька Конюх даже немного ревновал его к лошадям.
– Интересное дело, – говорил он с обидой, – я их кормлю, я за ними ухаживаю, а как этот шплинт придет, они уж тут же копытами стучат, не нарадуются. Меня вот эта Зорька, зараза, трижды с себя сбрасывала, а энтого шплинта несет на себе, как детеныша.
Это правда. Когда Алешка взбирался на Зорьку и давал ей полный ход, она несла его так плавно, будто чашу с драгоценным напитком – чтобы ни капли его не уронить на землю.
Элька сначала очень боялась ездить верхом. Когда она в первый раз села на лошадь, тут же завизжала:
– Как высоко! Снимайте меня! А то сама упаду!
Лошадь почувствовала ее страх и неуверенность и начала под Элькой приплясывать. Элька стала неудержимо сползать с седла. Алешка подставил ей руку и шепнул:
– Дура! Скажи ей что-нибудь приятное.
Элька сказала:
– Ну ты, лошадь! Если сбросишь меня, я твой портрет не нарисую.
