Без выстрела - Клещенко Анатолий Дмитриевич (читать книги полные TXT) 📗
— Перестаньте, Люда! — успокоил он. — Иван Александрович прав: на лбу не написано. И никто вас не подозревает, честное слово!
Возвратился запыхавшийся горный инспектор. Вытирая лысину, объявил:
— В 20.21 пройдет семьдесят четвертый Хабаровский, семьдесят третий из Карымской отправится в 20.40… Чёрт, как не везёт!
— Вы думаете…
— Не думаю, знаю! Расписание!
— При чем оно?
— При том, что из Карымской можно уехать прежде, чем мы туда доберёмся. С дежурным я говорил. Относительно вашего товарища уже звонят на Туринский. Ну, а что касается этого Подкленова…
— Надо предупредить по линии. Есть же тут милиция?…
Пряхин постучал по лбу костяшками пальцев.
— Соображать надо. Скажете, что из поезда выпрыгнул человек? Да? И за ним следом — второй? И что поэтому все мы вылезли в Дарасуне? Не представляю, что подумают, но задержат до выяснения обязательно.
— А тем временем Семён… — начал Костя.
— Тем временем, если на полотне никого не найдут, мы сможем что-нибудь предпринять сами. Во всяком случае, попытаемся.
Пряхин посмотрел на часы, как всегда с треском захлопнул крышку.
— Как будем добираться? Ждать семьдесят четвёртого и шагать потом назад от Карымской или не ждать, а идти отсюда пешком? По времени одно на одно выйдет.
— Пешком, не к чему ждать, — подхватил Костя и вдруг осёкся, остановив взгляд на лакированных босоножках Люды. — Впрочем, если по времени одно на одно…
Девушка угадала причину его нерешительности.
— Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь. У меня разряд по гимнастике, а во-вторых, — резиновые сапоги в чемодане.
— До рассвета мы всё равно беспомощны, как слепые котята. А к рассвету любым способом поспеем туда добраться, — уверил Пряхин.
По его словам, до Карымской было около тридцати километров. Где-то, примерно на половине этого расстояния, от пассажирского поезда № 41 оторвался и покатился по откосу сначала человек с кирзовой полевой сумкой, потом — Семен Гостинцев.
Та тьма, что из окон вагона казалась живой, мчащейся не разбирая дороги, теперь пугала своей мёртвой неподвижностью. Двумя стенами подступала она к железнодорожному полотну, оставляя только один путь — вперед. Этот единственный путь показывали рельсы, накатанные до блеска.
Шедший впереди Иван Александрович Пряхин негодовал, что позволил втравить себя в эту авантюру. Есть специальные органы, подготовленные, опытные. Это — их дело. А Иван Пряхин — серьёзный человек! — связался с мальчишками и помог это дело испортить. Правда, всё случилось так скоропалительно, что на раздумья почти не оставалось времени, но от этого не легче теперь.
Нахохлившийся Моргунов ненавидел себя лютой ненавистью: не прыгнул вслед за Семеном, оставил друга одного против вооруженного преступника! Духу не хватило выпрыгнуть!..
Время от времени мужчины перебрасывались словом-двумя. Людмила отмалчивалась, на вопросы отвечала невразумительно. Впрочем, оба понимали ее состояние. И даже Костя избегал с нею заговаривать: пусть перекипит, успокоится.
Начинало светать, когда позади остался полустанок Туринский. Полотно пересекала хорошо накатанная автомобильная дорога. Уже можно было рассмотреть узорчатые следы, оставленные шинами на влажном песке за деревянным настилом. Шлагбаумы, словно камуфлированные по-зимнему стволы зениток, целились в небо.
— Километров десяток отмахали, — сообщил Пряхин и, сняв шляпу, вытер платком лысину.
Дважды проносились бесконечно длинные товарные поезда, задолго до появления извещая о себе гудением рельс, подхватываемым говорливым эхом. Пассажирский № 74 нагнал далеко за шлагбаумом. Подмигнул ещё непогашенным красным фонарем в хвосте, расстелил плотный белёсый дым по травам.
Когда дым разнесло, все трое увидели впереди сидящего за кюветом человека. Он поднялся им навстречу.
— Семён! — тихо произнес Костя, узнавая товарища, а затем заорал: — Сенька! Живой? Сенька, черт тебя задери!..
Когда Костя успокоился, а Иван Александрович выложил Гостинцеву весь свой запас гневных слов, Люда Раменкова спросила дрогнувшим голосом:
— А… Василий?
Семен не сразу догадался, о ком спрашивает незнакомая девушка, пожал плечами.
Прыгая, он основательно шмякнулся о скат насыпи, ободрал руку, висок. Ночь, ни зги не видать. Что он мог сделать? Вспомнил, что у того — оружие, и крадучись прошел километра три в сторону, противоположную движению поезда. Безрезультатно, конечно. С час тому назад видел из кустов дрезину, проскочившую в направлении Хабаровска. И, конечно, поезда. Больше ничего и никого не видел.
— Так, понятно! — резюмировал его рассказ Пряхин. — Могу помириться с тем, что вам наплевать на потерю нашего — он показал жестом на себя и Люду — времени, на наше беспокойство за вашу жизнь. Хорошо, что хорошо кончается. Хотя бы — относительно. К сожалению, наша дурацкая игра в Натов Пинкертонов кончилась плохо. Очень плохо. Вынудили человека спрыгнуть с поезда, а такие прыжки нормальные люди, — он насмешливо повел бровью, — ради развлечения не делают. Были, следовательно, основания. А теперь — ищи ветра в поле!
Костя Моргунов, переступив с ноги на ногу, сказал неуверенно:
— Иван Александрович, раз уже так случилось. Может, найдём какие-нибудь следы?…
— Хм… Впрочем, для нас безразлично, к какой станции направимся. Пойдёмте. Как вы считаете, далеко отсюда он спрыгнул?
— С километр примерно… — подумав, сказал Семён.
Иван Александрович засопел, раскуривая трубку:
— Восемь глаз всё-таки. Должны заметить, где он приземлился — человек, не комок бумаги. Какой ни будь ловкий…
Балласт на полотне был аккуратно выровнен, бровки присыпаны песком. Где-то вблизи, параллельно железной дороге, проходила автомобильная. Ею пользовались и редкие пешеходы. Поэтому следов на песке почти не встречалось. Тем не менее два или три раза всех четверых заставляли насторожиться то смятая трава на скате насыпи, то отпечаток сапога, оставленный обходчиком.
Но вот Костя, незаметно для себя вырвавшийся вперёд, предостерегающе поднял руку. Подошли остальные, сгрудились у него за спиной.
— Похоже, что тут, — мотнул головой студент, обращая внимание товарищей на песок, взрытый и как бы приглаженный дальше, точно к откосу протащили волоком тяжелый мешок.
Иван Александрович протер очки, шагнул вперёд, нагнулся. На его ладони лежала чёрная пиджачная пуговица.
— Пох-хоже, — только тогда согласился он.
Трава на откосе была выкошена, жесткая отава не сохранила следов. Зато внизу, у кювета, ясно различалось место, где сидел или лежал кто-то, основательно примяв даже эту жесткую отаву. Тут уже Костя Моргунов с показным равнодушием поднял одну, потом другую вычиркнутые спички. Но и наблюдательному Пряхину опять повезло: он углядел что-то на той стороне кювета и через мгновение осторожно выпутывал из кустика медуницы окурок «Беломорканала».
— Совсем свежий, — констатировал он. — Ясно одно: человек, сломавший при прыжке руку или ногу, не стал бы раскуривать да швырять окурки через кювет. Как видно, имеется опыт в соскакивании с поездов. Вопрос в том, куда он двинулся после…
— Тоже ясно. Ближайший многонаселенный пункт — Чита, — ввернул Костя.
— Не вмешивайтесь, пожалуйста. Чита одна, но дорог к ней много. Уверен, что он не пошел по шпалам — слишком удобные условия для собачьего поиска. Справа есть автодорога, которую мы пересекали на переезде. Это один путь. Слева течет Ингода. По ней можно добраться до Читы катером. Полагаю, что оба пути ему известны, но какой из двух он выбрал?…
Семен только пожал плечами. Зато Костя, немного рисуясь, постучал мундштуком по лакированной коже портсигара и сказал тоном человека, уверенного в своей непогрешимости:
— Дорогой Иван Александрович, именно из тех самых соображений, из-за которых он не пошел по шпалам, он пошел по реке. На воде не остается следов.
— Может быть, вы и правы. Но у нас нет гарантии, что он не выбрал сухопутную дорогу. Нету, — понимаете?
