Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Однако, когда сознание чуточку освободилось от сна, а память перестала таять, Иван Варфоломеевич уже начал туманно догадываться, что же с ним случилось и какие из лекарств надо немедленно принять. Он должен был окончательно очнуться!
Тут-то Сынок и струсил самым настоящим образом. Теперь он был во власти ученого, которого полагал раньше безвольным старикашкой, а тот оказался… А каким он был отцом! Из него веревки можно было вить! Сейчас же он, пожалуй, майора Сержа фон Ллойда в бараний рог согнет!
Иван Варфоломеевич поднял голову, взглянул на Сержа ещё слегка-слегка затуманенными глазами и с усилием выговорил:
— Вам никогда не понять… что у нас есть… сильнее всех ваших средств… сознание долга… Родина у нас есть…
«Плёнку Суслик сегодня передаст в надежные руки, — судорожно думал Сынок. — Мне просто надо спасать свою шкуру… Задание я выполнил, но… что, что, что делать, чтобы спастись?» И не умом даже, а чутьем загнанного в ловушку зверя он ощутил, что можно, надо, нужно, необходимо попробовать доказать, что он сын, а не Сынок. Это единственный выход из положения, единственный путь к спасению. И он ответил, по-настоящему задыхаясь от страха:
— Отец… папа… ты считаешь, и ты прав, что я многого не понимаю здесь, у вас. Это моя беда… А ты хоть раз подумал, что ты многого во мне не понимаешь?.. Ведь мне в мозги, печенку и селезенку ВБИЛИ чужое… меня же ЛОМАЛИ во всех смыслах этого слова… Неужели тебе так легко отправить меня на смерть? Неужели тебе легко будет без меня? Опять один… Слава богу, мне недолго придётся страдать… — Голос Сержа (неужели Серёжи?!) звучал так проникновенно, что Иван Варфоломеевич пытался не слушать его.
Почувствовав, что старается не зря, Серж (а вдруг всё-таки Серёжа?!?!) продолжал ещё проникновеннее, невольно упав перед Иваном Варфоломеевичем на колени:
— Ты спрашиваешь, что я намерен делать? Верить, что отцовские чувства не оставили тебя совсем. Сними телефонную трубку, и мы больше не увидимся. И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше для меня. Я приму свою судьбу, поверь, достойно. Я мечтал вернуться на родину, мечтал обрести отца… Мы не поняли друг друга, не смогли понять… наступит расплата обоим… Я ни в чём не виню тебя, папа. У вас принято так, меня научили другому. У нас не было времени разобраться во всем… Прости меня, отец, за всё и не поминай лихом….
— Серж… рёжа… — еле слышно сказал Иван Варфоломеевич, которому каждое слово Сержа (ну, а вдруг всё-таки Серёжи?!) больно ранило и без того больное сердце. — Может, я и не выдержу, даже договорить не успею… Нет, нет… — Он поднялся, слабым жестом руки отказался от помощи, еле-еле-еле добрел до кухни, там долго трясущимися руками наливал в стаканчик из длинной бутылки, кое-как выпил, вернулся в комнату. — Ты же обещал признание… раскаяние… а… предал… но я пережил отцовское счастье…. мне его не забыть…
— Всего несколько дней, отец! И я получу, от них свободу! Пойми меня, хотя бы пожалей! Между двух огней я! Или они меня, или ТЫ… Тогда лучше — ТЫ!
— Идём на кухню, — предложил Иван Варфоломеевич. — Я хочу чаю, и желательно без снотворного.
Сынок никак не мог определить, подействовали его слова или нет. Иван Варфоломеевич внешне был невозмутим или просто обессилен, налил в небольшую кастрюльку воды, подождал, держась руками за газовую плиту, когда вода закипит, бросил в неё щепотку чая, накрыл крышечкой, сел… Сынок выпил два стакана сырой воды, отвернулся к окну, чтобы скрыть замешательство, растерянность и страх: вроде бы его слова не пропали даром, но вместе с тем он чувствовал, что воздействие их оказалось явно недостаточным. А если это так, осталось одно: идти напролом, брать старикашку за горло! Хорошо, замечательно, прекрасно было бы, если бы он вот сейчас же… сдох!
А Иван Варфоломеевич с наслаждением маленькими глотками попивал чай, и Сынка поразило, до чего он спокоен! Как будто ему ничего не грозит!
— Что же ты не идешь к телефону? — не сдержавшись, грубо спросил Сынок, но сразу сменил тон: — Ведь всё просто, папа, — И опять он не сдержался, почти крикнул: — Звонок, донос — и совесть твоя будто бы спокойная! Ведь у вас принято предавать детей!
Иван Варфоломеевич налил в чашечку уже не чай, а опять из бутылки, выпил и спокойно проговорил:
— Это у вас принято предавать всех. Звони сам. А мне звонить не надо. Обо мне и так заботятся.
— Заботятся?!?! — Сынок понял, что опять не сдержался и, главное, не мог уже сдерживаться. — Да если бы я действовал, как мне положено, ты бы давно… я бы давно… Но я не могу! Я и не агент, и за сына ты меня не признаешь. Ты отказываешь мне даже в обыкновенном милосердии! Ты старый человек…
— Я ученый, — с естественным достоинством сказал Иван Варфоломеевич, — я привык доверять только фактам и на основе их принимать решения. Да, ты прав: либо я должен подойти к телефону, либо ты. Иного на дано. Подумай немного и… у меня есть неотложные важные дела, мне некогда тут с тобой…
— Ну, что ж, отец. Я сделал всё, чтобы удержать тебя от опрометчивых поступков. Мне терять нечего. Содержание твоего блокнота уже там. А смерти, выполнив задание, я не боюсь. И ты не успеешь дойти до аппарата…
— Ах, какие собрались храбрецы, — грустно произнес Иван Варфоломеевич. — Представь себе, и я, выполнив работу, почти не боюсь смерти.
— Заканчиваем болтовню, — Сынок вплотную подошёл к нему. — Ты способен соображать?
— Как никогда. Только не трать время на запугивания. Никакого задания ты не выполнил. Ты провалился. А моему изобретению цены нет. И никогда вы его не получите. И учти: по нашим законам чистосердечное добровольное признание может значительно облегчить твою участь.
Сынок резким и таким сильным движением вывернул ему руку назад, что боль мгновенно затуманила Ивану Варфоломеевичу мозг, и откуда-то издалека сквозь эту боль послышался голос:
— Твоё изобретение в наших руках! А тебе тоже несладко придётся! Ты не забыл, о чём и как ты трепался у себя в номере? Как обещал мне всё выдать? Видеоплёнку можно представить в любой момент! И после этого тебе несдобровать! Уж не лучше ли нам договориться по-хорошему?
— Отпусти руку, негодяй, вывихнешь, — простонал Иван Варфоломеевич. — Руку отпусти!
— И руки и ноги тебе переломаю! Я тебе, старый идиот…
Теряя сознание, Иван Варфоломеевич собрал все силы, плюнул в плавающее перед его затуманенными глазами белое пятно — лицо Сержа — и уже не расслышал дверного звонка.
Сынок быстро отнес его в ванную, связал скрученным полотенцем, другим полотенцем заткнул рот, положил в ванну, закидал бельем, вернулся в прихожую, открыл дверь и широко зевнул, потягиваясь.
— Где Иван? — спросил, входя, Гордей Васильевич.
В прихожую вошло несколько человек во главе с Петром Петровичем, который приказал:
— Обыскать квартиру!
— Руки, Сынок, — приказал один из вошедших, и тут же щелкнули наручники.
— Помогите мне! — крикнул из ванной Гордей Васильевич, и вскоре освобожденный от полотенец Иван Варфоломеевич лежал на диване.
— Жив? — прошептал Гордей Васильевич. — А, Иванушка? Жив?
— Ещё… как… жив… — тяжело дыша и пытаясь улыбнуться, ответил друг. — Мне, знаешь бы… моего напитка…
С необычайной для него быстротой Гордей Васильевич ушёл и вернулся со стаканчиком в руке, стал поить Ивана Варфоломеевича, поднося стаканчик к его рту для каждого глоточка, объясняя Петру Петровичу:
— Второй год тянет одну бутылку. Что за причуда?
— По… мо… га… ет… — чуть громче прежнего выговорил друг. — Да не вино это… мое лекарство… сам составлял… сил придаёт… Гордеюшка… у меня рука… вывихнута…
— Потерпи-ка немного, — попросил Гордей Васильевич, сделал несколько движений, Иван Варфоломеевич тихо вскрикнул и через некоторое время облегченно вздохнул.
— Вам трудно говорить? — спросил Петр Петрович. — Врача мы уже вызвали. И не беспокойтесь, плёнка с вашими записями у нас.
