Мой дедушка — памятник (илл. А.Елисеева) - Аксенов Василий Павлович (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Только лишь перед выходом в рейс к Большим Эмпиреям на борту «Поповича» появились два новых человека. Рикошетников привез из Ленинграда своего друга школьника Стратофонтова, а Шлиер-Довейко вывез из глубины Среднерусской возвышенности мастера на все руки Телескопова. Коллектив, посовещавшись, принял новичков с распростертыми объятиями.
Между тем сгустились сумерки, растворилось волшебное видение Фудзи и марево разноцветных неоновых огней затрепетало над огромной Иокогамой и необозримым Токио.
Уже заведены были носовой и кормовой продольные швартовы, шпринги и прижимные, когда на верхнюю палубу вышел из своей каюты капитан Рикошетников. Он только что закончил необходимые формальности с японской таможенной службой, с пограничниками и карантинными врачами и теперь собирался отправиться в город. Ему предстояло нелегкое путешествие по Токио: надо было найти генеральное консульство Республики Большие Эмпиреи и Карбункл.
Рикошетников огляделся и увидел, что палуба почти пуста. Иногда по ней деловито пробегали члены экипажа с утюгами или галстуками в руках. Все моряки и ученые «Алеши Поповича» уже далеко не первый раз бывали в Токио и сейчас готовились к встречам со своими японскими друзьями и родственниками. Одна лишь маленькая фигурка одиноко сидела на кнехте и задумчиво смотрела на гигантский таинственный город.
Рикошетников, разумеется, уже знал о плачевном эпизоде с борщом на подходе к Суранамскому проливу. Нет, артельщики оказались джентльменами и не сказали ни слова. Обо всем капитану, задыхаясь от смеха, доложил сменившийся с вахты рулевой Барабанчиков, которого в свою очередь навел на место происшествия судовой кот Пуша Шуткин. Рикошетников, разумеется, сам в душе чуть не лопнул от смеха, вообразив погоню ВЧЕРАШНЕГО борща за ЖИВЫМ человеком, но усилием воли сохранил невозмутимость и категорически предложил Барабанчикову и Пуше Шуткину хранить молчание хотя бы в память русских морских традиций.
Сейчас, увидев одинокую фигурку своего друга, Рикошетников не смог сдержать чувства жалости и сочувствия. Он и не подозревал, что душа Геннадия в эти миги была полна ликованием.
«Ух ты, Япония, Токио, Иокогама! — думал в эти миги Геннадий. — Вот я сижу на баке корабля, и вот передо мной загадочный вечерний город с одиннадцатимиллионным населением. Увидели бы меня сейчас наши ребята с улицы Рубинштейна — Валька Брюквин или Наташка Вертопрахова! Смотри, Наташа, юнга Билл еще вернется из Северной Канады…»
Да, Япония была перед ним, и до нее можно было дотронуться пальцем, можно было полежать на ней, попрыгать или просто по ней пройтись. И неужели же, неужели даже совершенно фантастические Большие Эмпиреи вот так же реально скоро предстанут перед ним?
Геннадий был, конечно, вполне здравомыслящим мальчиком, но все-таки очень долго не покидала его мысль о том, что разные другие страны существуют только в книгах и в кино, что взрослые все это выдумали для того, чтобы детям не так скучно было учить географию
— Геннадий, не хотите ли сходить со мной в город? — спросил Рикошетников.
Геннадий, ликуя и подпрыгивая в душе, спокойно изъявил согласие.
Они спустились по трапу, прошли по причалу и вошли в здание морского порта, где по стеклянным коридорам двигались вереницы пассажиров из обеих Америк, Австралии, Азии, Океании и Европы, пересекаясь на разных этажах и сливаясь в огромном зале в гудящую пеструю толпу
Рикошетников уверенно пробрался сквозь толпу к конторе автопрокатной компании «Херц» и арендовал там двухместный скоростной автомобиль «бентли». Через полчаса друзья уже мчались к Токио по висящей над сонмом маленьких домиков бетонной автостраде.
Центр Токио — это горная страна из стали, алюминия и стекла, а весь Токио — это равнина маленьких двух- и одноэтажных домиков. Если какой-нибудь житель столицы пригласит вас, милый читатель, в гости, он обязательно нарисует для вас схему своего квартала, укажет стрелочкой свой дом, пунктиром отметит путь от магистрали в глубинку. Дело в том, что в Токио нет улиц, вернее, улицы не имеют названий. Названия имеют только кварталы и районы. Когда говорят: главная улица Гиндза — это неверно. Нет улицы Гиндза, есть район Гиндза.
Разобраться в этой системе непривычному человеку чрезвычайно трудно.
Проколесив битый час по наполненным людьми и машинами улочкам района Синдзюко, Рикошетников и Стратофонтов потеряли надежду найти консульство нужной им республики.
Полицейские и прохожие, услышав название «Большие Эмпиреи и Карбункл», почему-то начинали безумно хохотать и так слабели от смеха, что толку добиться было трудно.
Рикошетников махнул было уже рукой, как вдруг припавший к ветровому стеклу Геннадий воскликнул:
— Остановитесь, Николай Ефимович!
Рикошетников резко затормозил. Перед ним был ничем не примечательный двухэтажный домик в четыре окна, от тротуара до крыши покрытый светящимися и несветящимися вывесками. Вывески гласили:
Уроки игры на скрипке!
Европейская, японская, окинавская и индийская кухня!
Филателист, стой! Здесь самые редкие марки!
Секреты вечной молодости!
Гадаем по руке!
Бокс, дзю-до, каратэ!
Сувениры на любой вкус!
Продажа кактусов, раковин и камней!
Певчие птицы и меха!
Парижская косметика, лондонские запонки, носки из Чикаго!
Подводные зажигалки и инфракрасные очки!
А между гирляндой чикагских носков и чучелом филина на освещенной витрине этого обычного токийского домика помещалась маленькая, с почтовую открытку, эмалированная табличка:
Консульство Республики Большие Эмпиреи и Карбункл.
Рикошетников и Геннадий вошли в дом и оказались в небольшом зальчике, стены которого были увешаны самурайскими мечами, масками театра «НО», панцирями гигантских черепах, челюстями и мослами непонятных животных. Полки были заставлены старинными фолиантами с медными застежками, банками с маринованными чудищами, кактусами, раковинами и камнями. В конце зальчика обнаруживалась стойка и четыре высоких стула перед ней. Большой телевизор соседствовал со старинным граммофоном.
За стойкой стоял, широко улыбаясь, тощий высокий старик неопределенной национальности в белой куртке и белой шапочке.
— Гуд ивнинг, — сказали друзья.
Несколько секунд старик не двигался, потом, с видимым усилием оборвав свою затянувшуюся улыбку, быстро зашевелился и заговорил:
— Добрый вечер, господа! Прежде всего вам надо закусить, прежде всего закусить. Присаживайтесь, сэр! У мальчика голодный вид, сэр! Старый Старжен Фиц знает, чем угостить такого отличного карапуза!
Он жутко подмигнул Геннадию и снял крышки с нескольких кастрюлек, расположенных у него за стойкой. Пар, поднявшийся из кастрюли, был так аппетитен, что Геннадий даже забыл обидного до боли в сердце, до звона в ушах «карапуза».
Старик между тем, ловко орудуя разливной ложкой и деревянными палочками «хаши», продолжал улыбаться. Вдоль всей стойки тянулась металлическая полоса электрической жаровни. Старик включил ее, смазал маслом в том участке, перед которым сидели гости, масло затрещало, старик бросил на жаровню какие-то коренья, что-то вроде грибов, слизистые комочки устриц, ломтики мяса; в черные фаянсовые пиалы старик налил супу, в маленькие блюдечки наложил какой-то зеленой пасты.
— Ручаюсь, господа, вам никогда не забыть кухни старого Старжена Фица! Почему бы юному джентльмену не отведать паштет из морского ежа? Сэр, отхлебните этого окинавского супа из каракатицы, и вы уже не оторветесь! Не желаете ли сырой рыбы сашими? Она так нежна, так нежна, так нежна, так нежна…
Старик, словно испорченная пластинка, запнулся на «так нежна» и повторял эти слова все тише и тише, а потом совсем затих и застыл с широкой безжизненной улыбкой на устах.
Проголодавшиеся друзья набросились на удивительную еду и даже забыли на какое-то время о цели своего прихода. Старик между тем вышел из оцепенения, пролез под стойкой в зал и заиграл на скрипке. Он подходил со скрипкой к гостям, склонялся то к мальчику, то к капитану, вкрадчиво и ласково шептал:
