Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под з - Титаренко Евгений Максимович
Нападение
Петькина рука с дротиком медленно опустилась.
— Ты что?.. — тихо спросил Петька.
Никита виновато отвел от него глаза, уставился в огонь. Обилие идей в его голове опять помешало ему сделать свои выводы вовремя.
— Помнишь… — шевельнув бровями, сказал Никита. — Когда мы у Прокопки сидели на сеновале… Кто-то приходил… Помнишь? — Никита поднял голову. Петька кивнул, уже догадываясь, что к чему. — Голос-то ведь был знакомый, а?.. — спросил Никита.
Петькина рука автоматически потянулась к чубу, но задержалась и, не дотянувшись до негр, опустилась на колени.
— Я тогда еще уловил, — сказал Никита. — Решил: показалось… Потом — забыл… А вчера, когда проснулся, вспомнил…
— Так… — медленно вздохнул Петька. — Чего ж молчал?
— Следов же никаких? — удивился Никита. — Мало ли что померещится. Вон куст… — Никита показал в дальний конец поляны, где они еще при свете видели куст терновника. — Вглядись — и что хочешь увидишь.
Петька вгляделся и увидел Проню.
— Ладно… — сказал Петька. Глаза его сузились, спина распрямилась. Будто бы то, что враг у них теперь был самый обыкновенный живой человек, не сумасшедший и не таинственный, было уже не так страшно. Хуже, когда не знаешь, с кем имеешь дело, и воюешь с призраками.
— Спи, — решил Петька. — Потом ты подежуришь…
— Ладно… — сказал Никита. — Я так… — Поставил штык между ног, уткнулся лицом в колени и скоро заснул.
Петька, оставшись в одиночестве, удвоил внимание… Но сколько времени прошло, как спал Никита, он не знал, будить его было жалко, Петька боялся, что прошло всего каких-нибудь полчаса. И адмирал-генералиссимус не заметил, как, свесив голову, задремал сам.
Очнулся он слишком поздно. Очнулся, когда уже пересекали поляну бесшумные шаги и огромная зловещая тень нависла над его головой.
Владька и Мишка смущаются
В Петькином доме до глубокой темноты сидели пять женщин: бабка Алена, Петькина мать, Валентина Сергеевна, Владькина мать и Мишкина. Последних двух вызвали вместе с сыновьями для консультации. Но никто не знал ничего определенного… Внимательно вслушиваясь в разговоры взрослых, Мишка и Владька толкались в Петькином доме весь вечер.
Слух о новом исчезновении двух путешественников быстро облетел окрестности. И флаг над Петькиным домом привлек зевак со всех сторон. Приходили даже рагозинцы, забыв на время о междоусобной войне.
— Ничего, — утешала Валентина Сергеевна, — они вернутся, как обещали. А теперь мы организуемся все вместе. Будем коллективно придумывать что-нибудь… Палатку председатель нам обещал…
Петькина мать только вздыхала.
Больше всего Валентину Сергеевну огорчило то, что мальчишки посчитали ее неспособной отправиться в путешествие вместе с ними.
— Ну почему это, мальчики? — обратилась она к Мишке. — Я, можете закаленнее всех вар!.. А вы бы тоже не взяли меня с собой?
Мишка торопливо затряс головой и что-то замычал. Трудно было понять из этих манипуляций: категорически взял бы Мишка учительницу или категорически не взял бы.
— Нет, — сказала желтоволосая Владькина мать, — просто нельзя давать детям слишком большую волю. Я вот за своих всегда могу сказать, где кто. А ведь у меня трое их! Баловать некогда… Но, может быть, это и дисциплинирует их. Ведь ты мне все говоришь, правда, Владик?
Владька моргнул своим разноцветным синяком..
— И то ж… — басовито прогудела Мишкина мать, заведующая свинофермой. — Уж я рада-радешенька, что мой сошелся с вашим. Глядишь: мастерят что-нибудь…
Петькина мать чувствовала себя в чем-то виноватой перед всеми и молчала. Бабка Алена молилась про себя, чтобы внук вернулся живым и здоровым, обещала богу пальцем не трогать Никиту. Потом, когда молитва кончилась, она думала, что только пару раз протянет начальника штаба по мягкому месту да потаскает за ухо — и все… Потом, испугавшись, опять клялась богу, что пальцем не тронет внука…
— Главное, нам надо собрать их на лето вместе, — опять заговорила Валентина Сергеевна. — Вы должны помочь мне в этом. Чтобы они забыли эти самые распри: деревня на деревню… Надо организовать культурный отдых…
— Конечно, — поддакнула желтоволосая Владькина мать. — Детей надо воспитывать постоянно, изо дня в день. Я на Владика не обижаюсь. Мастерить он любит — правда. Но это ж хорошее увлечение. Владик!.. Где он? — Оглянувшись по сторонам, Владькина мать улыбнулась: — Засмущался…
Конец
Рванувшись, Петька взмахнул дротиком и упал на спину. Злобный вскрик разбудил Никиту.
Однако дротик отлетел далеко в сторону, а все последующее смешалось для друзей в один короткий и тягостный миг.
Петька отбивался руками и ногами, но, прижатый к земле, мог только дергаться да скрежетать зубами в бессильной злобе.
Хотел кричать — жесткая рука больно сдавила ему горло…
Никита тоже не успел воспользоваться штыком. Никита кусался и кричал…
Но уже через две минуты друзья сидели рядышком — на траве со связанными за спиной руками, с какими-то Тряпками во рту и широко открытыми глазами наблюдали, как два заросших волосами бандита — седой, косматый Проня и не менее косматый чернобородый — торопливо откинули в сторону Петькину постель из веток, потом, отворотив дерн, вытащили из ямы железный ящик, подволокли его к костру и минут двадцать пытались взломать крышку… То ковырял ножом Проня, то, оттолкнув его: «Дай я, дурак!», брался за это чернобородый.
Однако, убедившись, что все их усилия напрасны, они немножко успокоились. Сели около ящика и лишь теперь вспомнили о связанных путешественниках.
— Черт возьми! — сказал чернобородый. — Я уже две недели не грелся у костра! Где их мешки?
Они схватили котомки путешественников и вытряхнули все, что в них находилось, на землю.
Чернобородый задрожал от злости, обнаружив, что, кроме хлеба и картошки, в мешках ничего не было. Взял горбушку и, откусывая огромными кусками, стал есть. Проня последовал его примеру.
Немного утолив голод, они как бы утихомирились. Чернобородый закопал в золу оставшиеся картофелины, хотел подбросить хворосту. Проня, глядя на обессилевших в попытке освободиться от веревок друзей, остановил его:
— Не надо… Сначала надо уйти отсюда… И подальше…
Чернобородый сразу утих, оглянулся на тайгу, прошел через поляну, принес из кустов ружья. Но положил их не сразу…
Потом кивнул в сторону Никиты и Петьки.
— Кончим?..
Проня придвинул к своим ногам одно из ружей.
— Сдурел? Чека только и ждет твоего салюта…
— Зачем? — спросил чернобородый. — Без шума… — И вытащил из-за голенища длинный, тускло замерцавший в отблесках костра нож.
Проня размазал кровь по щеке — Петька все же не зря швырнул дротик, — зло прищурившись, долго вглядывался в лица друзей. И столько злобы было в этом взгляде, что Петька опять зашевелился, пытаясь либо высвободить руки, либо вытолкнуть изо рта кляп. Хотя бы крикнуть:
«Режь, гад! Режьте, фашисты! Далеко не уйдете!..» Но руки были связаны крепко, а грязная тряпка, казалось, раздирала рот, и от бессильной ненависти слезы выступили на глазах у Петьки. Проня усмехнулся.
— Надо по-другому… Незачем оставлять следов… Они сдохнут и так… А тогда бросим под горой… Милиция найдет — решит: от истощения, от жажды. Заблудились в пещере… — Повторил: — К чему лишние следы? Положим рядом какой-нибудь мухомор… — И, довольный своей выдумкой, он опять усмехнулся.
— Но нам надо уходить, — сказал чернобородый.
— С чём?! — зло спросил Проня, тряхнув седыми космами. — Пойти в магазин? Дайте водки? Или в парикмахерскую?.. В чека побреют и покормят! А мы завтра тряхнем этого куркуля…
Чернобородый помолчал в сомнении.
— Проще все-таки зарыть… — Он опять кивнул на Никиту и Петьку.
— Будут искать! Надо, чтоб не искали! — отрезал Проня. — Двое суток в нашем распоряжении еще есть…
