Тайна прошлогоднего снега - Роньшин Валерий (версия книг .TXT) 📗

И вот тут-то прозвучал первый звоночек СТРАННОГО. Впрочем, поначалу я приняла его за самый обычный телефонный звонок.

— Мухина! — раздался в трубке Володькин голос. Я даже слегка офонарела — Воробей не звонил мне уже целую вечность, не считая, ко­нечно, его звонков в моих снах.

— Привет, Воробей! — обрадовано завопила я. — Как классно, что ты звякнул! Мне сейчас та-а-кой прикольный сон приснился. Слушай… Но Володька не стал слушать:

— Да погоди ты, Мухина, со своими снами, у меня для тебя имеется важное сообщение.

— Ну сообщай свое сообщение…

— Не по телефону, — таинственным тоном произнес Воробей.

— Ну приходи…

— И не на квартире, — еще более таинствен­но сказал Володька.

— В школу меня сегодня че-то не тянет, — честно призналась я.

— И тем более не в школе… Жду тебя на на­шем обычном месте.

Нашим обычным местом встреч была Пуш­кинская площадь. Я соскочила с кровати, вско­чила в троллик, и вот я уже на Пушкинской — у памятника Пушкину, которому давно не мешало бы почистить пиджачок, засиженный голубями и воробьями.

Володька был уже тут как тут.

— Пошли, Воробей, в «Макдоналдс», — с хо­ду предложила я, потому что по пятницам я не только страшная оригиналка, но еще и страшная обжорка. — Слопаем по биг-маку (биг-мак — эта такая котлетина здоровенная в булке; так, на всякий случай сообщаю — может, кто не знает).

— Нас там могут подслушать, — продолжал интриговать меня Воробей. — Давай найдем мес­течко, где народу поменьше.

— Ну давай.

И мы забурились в какую-то кафешку на Твер­ской-Ямской, где посетителей вообще не было. Зато цены были — закачаешься. Но Володьку это не смутило.

— Потянет, — решил он.

— А я лично не потяну, — сказала я, так как денег у меня в кошельке было что кот напла­кал. — Спонсируешь?

— Спонсирую.

Ну раз такое дело, я тут же раскрутила Воро­бья на парочку наивкуснейших цыплят. Хотя ло­пать цыплят — это свинство по большому счету. Цыплятки такие маленькие, такие желтенькие, пищат так трогательно — пи-пи-пи… Но все рав­но мне влом отказываться от мяса. Чтоб я отка­залась от мяса? Ни-за-фто!

Володька же скромненько взял себе стакан­чик яблочного сока.

— Ты что, Воробей, на диете? — подколола я его.

Он никак не отреагировал на мой подкол.

— Мухина, — сказал многозначительно, — сейчас я тебе сообщу сногсшибательную новость. Ты только со стула не падай.

Я в шутку крепко ухватилась за стул.

— Не упаду, Воробей, сообщай.

— Наша НЛО — инопланетянка! Я даже сразу не врубилась.

— Какая НЛО?

— Классная, вот какая.

Тут уж я въехала по полной программе. Дело в том, что с восьмого класса у нас в школе ввели астрономию. И теперь помимо физички, химич­ки, русички, математички, исторички, геогра­фички и биологички… нам мозги полоскала еще и астрономичка — Надежда Львовна Одуванчикова, или, как мы ее сокращенно окрестили по первым буквам имени, отчества и фамилии — НЛО. Вдобавок ее еще назначили нашей класс­ной. И, кстати сказать, классная оказалась класс­ная. Не раз и не два защищала нас от придирок нашего дирика — Спартака Сократовича — когда тот начинал на нас наезжать.

— Она прилетела с Меркурия, — продолжал Воробей.

Я тотчас же вспомнила свой сон про Гафчика-инопланетянина. Вот уж действительно — сон в руку (или в ногу — как вам больше нравится). И спросила Воробья:

— А твой Гафчик случайно не инопланетя­нин?

— Причем тут Гафчик? Я тебе про Одуванчикову говорю.

— Воробей, не смеши мои тапочки, — приня­лась я за первого цыпленочка.

— Я не смешу твои тапочки, Мухина. Я на полном серьезе…

Я глянула на Воробья. И впрямь — на полном серьезе мальчик. Вон, какое лицо серьезное. А может, у него башню сорвало?..

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал Володька, тоже глядя на меня.

— О чем?

— О том, что я насмотрелся фильмов про пришельцев и кукукнулся от этого. Так вот, Эммочка, у меня имеются доказательства…

— Какие доказательства?

— Неопровержимые.

Воробей выложил на стол крохотный диктофончик и нажал на кнопку.

«…Знаете ли вы, ребята, меркурианский день? — зазвучал голос НЛО, ну то есть Надежды Львовны Одуванчиковой. — О, вы не знаете меркурианского дня! Божественный день! Очарова­тельный день! С середины неба глядит солнце. Необъятный небесный свод раздался, раздвинул­ся еще необъятнее. Горит и дышит. Меркурий весь в солнечном свете. Недвижно, вдохновенно встали горы и кинули огромную тень от себя. Все дивно! Все торжественно…»

Воробей вырубил диктофон и победно по­смотрел на меня.

— Слыхала, как она красочно описывает Мер­курий? Как будто сама все это видела.

— Ну и что? — пожала я плечами. — Историчка тоже красочно про Бородинское сражение рассказывала, но это не значит, что она с Напо­леоном воевала.

— Историчка могла прочитать про Бородин­ское сражение. А вот откуда астрономичка узна­ла, какой на Меркурии день?..

— Тоже где-нибудь прочла.

— А вот и нет! — торжествовал Воробей. — Меркурий самая близкая планета к Солнцу. Еще ни один земной спутник до него не долетал. Все сгорали на фиг. И в телескоп Меркурий не раз­глядеть — Солнце глаза слепит…

— Да откуда ты это взял?

— Я специально узнавал. И это еще не все, Мухина. Помнишь, НЛО как-то говорила, что жила в Питере?

— Не помню.

— А я помню. Она тогда сказала, что жила в Петербурге на 5-й Водопроводной улице. Так вот, в Питере нет никакой 5-й Водопроводной. Есть только 1-я, 2-я, 3-я и 4-я. Я специально вы­яснял.

Я хмыкнула.

— Если она не жила в Питере, значит, она обязательно с Меркурия?

— А откуда ж еще?! — убежденно воскликнул Воробей. — Ты заметила, что она все время в свитере ходит, даже когда жарко?

— Ну и что?

— А то! На Меркурии плюс четыреста два­дцать градусов! Одуванчикова сама говорила. Ес­тественно, она привыкла к такой жаре. Поэтому здесь, на Земле, и мерзнет.

Я опять хмыкнула.

— А наш физрук Амбалов зимой ходит в од­ной футболочке. Что ж он, по-твоему, с Юпи­тера?

— Почему с Юпитера?

— Да потому что на Юпитере минус сто два­дцать. Об этом тоже Надежда Львовна говорила.

Володька аж на стуле подскочил.

— Ага-а! Значит, она и на Юпитере побывала!

— Да-а, Воробей, — принялась я за второго цыпленочка, — похоже, ты и вправду кукукнулся.

— Ах я кукукнулся?! — тотчас рассвирепел Володька. — Ну спасибо тебе, Эммочка! Когда ты мне рассказывала, что террористы хотят Питер взорвать, я тебе не говорил, что ты кукукнулась.

Да, было такое. Не буду ставить себе в заслу­гу, а лишь вскользь упомяну, что я тогда спасла Петербург, который, можно сказать, висел на во­лоске.

— Это разные вещи, Воробей, — стала я его убеждать, не забывая, впрочем, и о цыпленке, — одно дело — земные террористы, а другое дело — неземные пришельцы.

— Ой, да одна фигня, — отмахнулся Володь­ка. — И цель у них одна — подстроить людям какую-нибудь пакость.

— Да откуда ты знаешь, что НЛО хочет па­кость подстроить?

— А вот откуда! — Воробей снова включил диктофон.

«…Солнце, ребята, становится все горячее и горячее, — зазвучал опять голос Надежды Львов­ны.

— Когда его температура вырастет на пять процентов, на Земле прекратится вся растительная жизнь, когда его температура станет больше на де­сять процентов — погибнут животные и люди, а когда на пятнадцать — земные океаны и моря за­кипят. Испарения от кипящих вод заволокут ноч­ное полушарие, а металлические пары, выброшен­ные Солнцем, и вовсе испарят вашу планету…»

Володька остановил запись. Глаза его горели, Щеки пылали.

— Слыхала, Мухина, слыхала?! Она сказала «вашу» планету, а не «нашу»!

— Да она просто оговорилась.

— Ничего подобного! И кстати, ты обратила внимание, каким тоном она рассказывала о Мер­курии и каким — о Земле?

Да, я обратила. О меркурианских днях Надеж­да Львовна говорила очень поэтично, прямо как Гоголь об украинской ночи, а о гибели Земли — с каким-то даже злорадством. Но в принципе это еще ничего не значило.