Голубые капитаны - Казаков Владимир (читаемые книги читать txt) 📗
— Дозвольте, товарищ начальник, у коптера винтовку взять: душа горит, а што я голыми руками…
— Разрешаю… Коля, когда выход на связь?
— Восемь с половиной минут осталось, — ответил радист.
Проводник ушел. Капитан сел на обрубок и, положив под бумагу планшет, начал писать. Локти задевали острые коленки, лопатки выпирали серую просоленную гимнастерку. Он писал, прижимая бумажку грязными пальцами, пощипывая конец карандаша тонкими бледными губами. Владимир смотрел на лысоватую голову капитана, на шишкастый лоб, посеченный морщинами, на вислый нос с горбинкой и удивлялся силе человека, способного в такой обстановке поддержать веру у почти обреченных солдат. То, что писал капитан, было горькой правдой.
Радиограмма получилась длинной. Радист долго стучал ключом, посылая в эфир последний доклад командира десантного батальона.
Ответ получил к вечеру, когда в лесу грохотал бой:
«Действуйте по обстановке решение может принять только Владимир ждем нетерпением».
Потом цифры, цифры посыпались, как горох: 1000, 35, 10…
А дальше информация:
«С 6 по 12 июля 1943 года части Красной Армии ликвидировали попытку прорыва танковых и механизированных дивизий противника с севера и юга к Курску».
— Мне непонятны цифры, — сказал капитан.
— Это для меня прогноз ветра по высотам. — Владимир подчеркнул ногтем четвертую строчку. — Вот это меня вполне устраивает: на высоте четыре тысячи метров ветер должен дуть в направлении девяносто восемь градусов с силой двадцать пять километров в час.
— Должен дуть или дует?
— Прогноз — есть предположение. Иногда оправдывается.
— Ну-ну… А какой груз можешь взять в свою корзинку?
— Чтобы обеспечить динамичность подъема, а это самое важное для нас сейчас, возьму еще как балласт три газовых баллона. А почему, вы спросили, — насторожился Владимир. — У вас…
— Посмотри на нее, — капитан кивнул на уснувшую Женю. — Крышка ей будет в болотах. Шестнадцать зим и весен прожила…
Новенький автомат Бориса Романовского изредка вздрагивал от коротких очередей. Красноармейцы расходовали патроны скупо, били немцев только на стометровой вырубке перед окопами, не подпуская их на гранатный бросок.
На левом фланге у топкого северного болотца визжали моторы танкеток и глухо гукали противотанковые ружья, оттуда несло гарью лесного пожара, хотя немцы специально не пытались зажигать лес.
Романовский вставил в автомат последний диск и посмотрел на кусты за окопами, откуда должен был показаться Миша Корот с патронами. Вот рядом, на дне траншеи, его летный шлем, планшет с картой и пустая банка из-под омлета.
Досаждали комары и мошка: к заходу солнца они вились тучами, пороховая гарь и дым от выстрелов отгоняли их на несколько секунд, а потом они еще злее лепились к шее, лбу, рукам, лезли в нос и глаза, мешали целиться. Борис не решался снять горячий липкий комбинезон и оголиться до пояса, как его сосед справа — старый красноармеец в немецкой каске. Он был политбойцом и, наверное, поэтому все время пытался подбадривать Бориса: давал советы, сыпал шутками, привычным движением подкручивал кончики пышных седых усов, будто приклеенных к худому, закопченному, выпачканному кровью лицу. Сначала Борис подумал, зачем таких пожилых берут в десантники, ведь им тяжело, и, чтобы не уронить себя, приходится вот так бравировать перед молодыми, но, когда боец разделся, оголил длинные жилистые руки, широченную спину, словно свитую из корней и обтянутую белой пропыленной кожей, Борис только восторженно крякнул от такого атлетического великолепия.
Слева от Романовского стрелял из-за броневого щита от разбитой сорокопятки его одногодок. Зеленая каска почти закрывала грязное лицо с большими белыми пятнами глаз. Он Что-то все время кричал, обращаясь к Борису. От близких разрывов прыгающих мин несколько раз падал на дно окопа, но вставал, размазывал по щекам слезы, поднимал винтовку и снова совал ее в амбразуру щита-
«Т-рыч, т-р-р-рыч, т-р-рыч», — били немецкие «шмайсеры» в глубину леса. Срезанные ветки и куски коры падали на ползущего Корота. Он волок по мху и листьям санки с патронными цинками и ящиками гранат. Мог бы встать и, презрев шальной свист пуль, тащить поклажу быстрее, бегом, туда, где его ждут с нетерпением — к осыпавшимся окопам, — и силы есть! — но упорно полз, чтобы случайно не убили, чтобы не оставить товарищей без боеприпасов.
По земле стелился дым, застревая в кустарниках сизыми клубками, густо тек во впадины и ямы.
До окопного пояса Мише Короту осталось проползти метров двадцать. Не снимая с плеч лямок, он перевернулся на спину, отдышался, чувствуя, как легкие раздирает угаром, снова лег на живот и долго лизал горьковатый влажный мох. Стрельба залпами (наверное, атака!) толкнула его вперед. Нужно только проползти густой опаленный кустарник, и он увидит окопы. Потрогав руками колючие ветки, Корот закрыл глаза, полез напролом. Продравшись сквозь задымленные колючки, увидел серые брустверы траншей, а за ними, как бы отсеченные от ног зеленоватой кромкой травы и волнистой полоской дымного тумана, виделись белая спина старого десантника и синие, затянутые в комбинезон плечи Бориса; каска молодого красноармейца сливалась с броневым щитом, но и ее разглядел Корот. Дальше, по всей длине окопов, каски торчали, как шляпки грибов.
«Уползал, их было больше!» — подумал Корот и тут же рядом с собой услышал винтовочный выстрел.
Стреляли из кустов, за которые еще цеплялись его санки. А из окопа медленно вставал старый десантник. — Ложись!.. Убьют… Ло-о… — И замолк Миша Корот, увидев на белой спине бойца алое пятно. Десантник неуклюже валился, хватаясь скрюченными пальцами за бруствер, осыпая землю.
Снова рядом с Коротом бухнул винтовочный выстрел. Для сидящих в окопе он слился с общим грохотом боя, да и Kopoт не сразу понял и увидел беду. Только когда каска молодого красноармейца стукнулась о броневой щит, сообразил: убивают сзади!
Корот сбросил с плеч лямки, вытянул из кобуры пистолет и теснее прижался к земле. Его слух уже не воспринимал автоматного треска, бой как бы удалился и затих, он выслушивал лес, ждал, как охотник, хруста сломанной ветки, настороженного движения залегшего зверя.
Корот начал медленно двигаться, потихоньку отводя или прижимая к траве ветки. Он понимал, что, если поползет быстрее, в шуме боя его не услышат, а все равно подкрадывался, будто к чуткому, готовому в любой момент прыгнуть зверю.
И Корот увидел его.
За толстым оголенным корнем раскидистого вяза лежал мужик в серой домотканой свитке и войлочной шляпе-брыле на голове. Ноги в старых немецких сапогах раскинуты, руки, согнутые в локтях, держат винтовку, ее ствол наклонен и выцелен на окоп. Сизая небритая щека прижата к прикладу.
Увидев его профиль, Корот мгновенно сжался и застыл. Длинный хрящеватый нос, выпяченные из-под усов черные губы и срезанный почти на нет подбородок. Подбородок был закрыт спутанной бородой сиво-грязного оттенка, но Корот представил его знакомый срез.
Память выдала горькие строки письма о смерти отца: «…когда Тарас влез на ящик и сам надел петлю на шею, пьяный полицай куражился, харкал ему в лицо, делал вид, что хочет выбить ящик ногой, и не выбивал, тянул. Мы плакали, кричали, просили, а он стрелял у нас над головами, клал нас в грязь, ругался похабно и гоготал…»
Сдерживая нетерпение, Корот еще ближе подполз к мужику. Теперь их разделяло метров пять. Через кусты виднелось окопное гнездо Романовского, он настороженно смотрел в их сторону.
Мужик повел винтовкой, направил ее на Романовского, но левый глаз не закрыл, а значит, не целился.
«… Он еще и опозорил твоего батьку, Миша, обмочившись прямо на него при народе…»
Мужик сглотнул, и странно, как у лягушки, дернулся его зоб. Теперь у Корота сомнений не было: Вьюн!
У корней вяза лежал полицай Вьюн, повесивший его отца. Как мог Вьюн объявиться здесь, так далеко от родного села, Корот не думал.
