Томка и рассвет мертвецов - Грачев Роман (читать книги регистрация .txt) 📗
– Знакомо, да? – Тут он посмотрел на меня с хитрецой.
– Ближе к делу, падаван.
– Ладно, пусть с порукой и так, но Пашка страдал. Его просто ломало, когда приходилось по службе кого-то из молодых припахать. А не припахать нельзя – уважать перестанут. Мне кажется, у него с Ястребом на этой почве конфликт возник. В тот вечер… точнее, в ту ночь случилась дикая пьянка, Ястреб нажрался в хлам и прошел по казарме ураганом. Я дежурил по роте, Кузнечик был у меня в подчинении. Что точно произошло, я не знаю, но Ястреб с перепоя уже наехал на Пашку, на своего… это было неправильно…
Стасик допил пиво до конца. Даже подобрал оставшиеся на дне пенные хлопья. Поставив кружку на стол, стал с интересом поглядывать на официанта.
– Закончишь, и я сделаю заказ. Что было потом?
– Потом… лажа была потом. Утром в воскресенье нагрянул комбат, всех построил, вызвал наряд в канцелярию… короче…
Стасик покраснел. Слова отказывались из него выходить. Так вода в моей стиральной машине выплескивалась толчками, когда забился слив. Я, черт возьми, чуть не вызвал мастера, хотя нужно было всего-то выбить из контейнера застрявшие монетки и прочий мелкий мусор.
– Кузнечик…
– Что – Кузнечик?
– Он попал изначально.
– В каком смысле?
– Он…
Стасик барахтался. Я не мог ждать вечно, мне нужны были четкие и короткие формулировки, поэтому я пришел ему на помощь:
– Он настучал комбату?
Комарин стал не просто красным. Кажется, он закипел.
– Ага, – понял я, – он не стучал, но ему никто не поверил. Парень был обречен. Так следует понимать твою пробуксовку?
– Да. Закажите мне водки.
– Целый графин плюс холодная закуска, если ответишь еще на один вопрос. Ястреб и Павел поддерживали отношения после дембеля?
Стасик кивнул…
… и в течение следующих пятнадцати минут рассказал мне о ноябрьской встрече в грузинском ресторане, произошедшей за несколько недель до гибели Павла на трассе. С того самого вечера, когда Ястреб с приятелями отвезли пьяного и ничего не соображающего Пашку на окраину и бросили в сугроб, никто его больше не видел. Рожков как сквозь землю провалился. Спокойная жизнь Виталия Коршунова закончилась.
Нет, Ястреб не воспринимал угрозы всерьез. Ну, кто такой Рожков? Субъект без приличной работы, перспектив, не обладающий связями и вдобавок не вылезающий из бутылки. Что он мог ему сделать? Пашка всегда был слабаком, чертовым рефлексирующим интеллигентом, не способным добиваться своего. И никогда Ястреб его не боялся.
Но неизвестность пугает больше, чем самая страшная правда. Если ты не знаешь, какими картами располагает противник, никогда не будешь полностью спокоен.
– Чем-то он его все-таки взял, – подытожил Комарин.
– Чем?
– Без понятия.
– Уверен?
Стасик выдержал мой взгляд, даже не мигнул.
Я сдержал обещание: заказал несчастному трехсотграммовый графин «Столичной», большую тарелку сельди с картошкой, луком и овощами. Приступить к трапезе в моем присутствии парень не решился, и я не стал задерживаться. Прижал скучающую Томку к себе и напоследок обернулся, бросил вопрос:
– А где сейчас Коршунов?
Станислав равнодушно пожал плечами.
– С декабря его не видел.
Мы брели с Томкой домой пешком. Я попросил нашего водителя Матвея перегнать мою машину домой. Мне не хотелось сейчас садиться за руль. Мы так приятно гуляли с дочкой, никуда не торопясь и ни о чем не беспокоясь. Такие минуты нужно использовать, потому что рано или поздно дочери исполнится, например, семнадцать-восемнадцать и вечера она будет проводить со своим молодым человеком, а тебе, старому пердуну, останется лишь сидеть и ждать ее возвращения, поглядывая на часы.
– Странный дядька, – сказала Томка, набирая в руки пригоршню гравия, чтобы бросить в воду. Мы как раз остановились на центральной бетонной набережной со ступенями, уходящими к реке. Место довольно неприглядное и грязноватое, даром что в центре города. Все гулявшие здесь когда-либо веселые компании обязательно оставляли после себя пустую тару.
– Ты о ком?
– Ну, о том, с которым ты в кафе разговаривал.
– Что в нем странного?
– Он какой-то несчастный.
Сказавши это, Тамарка замахнулась и пульнула в воду камнями. Увы, улетели они недалеко.
– Балин, погода нелетная сегодня, – буркнула дочь и, прежде чем я успел ее остановить, вытерла руки о белые шортики.
– А как ты определяешь, счастливый человек или нет?
Она посмотрела на меня снизу вверх своими искренними глазками.
– А ты сам не можешь определить разве?
«Хороший вопрос», – подумал я. Как определишь только по внешнему виду степень счастья или несчастья? Никак.
Но дети об этом не знают.
– Понимаешь, дочура, – начал я свой привычный педагогический монолог, – когда люди становятся взрослыми, они очень часто что-то из себя начинают изображать. Вот, например, взять вас, шестилетних ребятишек: вы такие, какие есть на самом деле, а если и притворяетесь, то только в шутку, понарошку, и это сразу видно. А по взрослым этого не скажешь.
Томка шагала рядом, взяв меня за руку, и внимательно слушала. Это был один из тех моментов, когда я мог вложить в ее головушку что-то очень ценное и быть уверенным, что это в ее головушке задержится.
– А зачем взрослые притворяются?
– Вопрос на миллион долларов, милая.
– Окей, давай мне половину.
– Обязательно. Как только найдем ответ и заработаем этот самый миллион. Взрослые с возрастом, к сожалению, теряют свою детскость. Родители нам объясняют, что мы должны делать и чего делать не должны, что одно правильно, а другое неправильно. Мир вокруг нас – точнее, не столько мир, сколько люди, которые его населяют – заставляет нас быть не такими, какими нам больше всего хотелось бы.
– Кошмар какой-то.
– Ты не представляешь какой. В детстве все мы чистые и светлые, а потом что-то с нами происходит. Мы учимся врать, притворяться, скрывать свои настоящие чувства. Это очень глупо, потому что так мы теряем себя…
Увлекшись, я уже говорил сам с собой, не выбирая формулировок, и думал об этих несчастных парнях, успевших в свои двадцать с небольшим лет натворить бед, за которые придется либо очень долго расплачиваться, либо чем-то самым дорогим жертвовать. Например, жизнью. Мог ли я их осуждать? У самого рыльце в пуху. Можно подумать, не поступался совестью, не отворачивался в тот момент, когда нужно было смотреть в лицо, помалкивал, когда от меня ждали слов. Любой из нас может этим «похвастаться». Многое хочется забыть и никогда не вспоминать.
Вот только перед детьми неудобно.
– Пап-чка, ты тоже врешь и притворяешься?
Мне показалось, или я услышал обычную хитрецу в ее голосе, когда она задает каверзные вопросы?
Нет, она спрашивала серьезно.
– Томыч, мы уже беседовали с тобой на эту тему. Да, твой папа не исключение. Приходилось и притворяться, и обманывать, и строить из себя кого-то, кем я не являюсь. Это плохо… ну, может, не настолько плохо, чтобы лишить человека на неделю мороженого или мультиков, но повторять за папой не нужно. Оставайся такой же открытой девчонкой, какой я знаю тебя сейчас.
– Если ты не будешь мне мешать.
– Я постараюсь тебе не мешать. Я же у тебя самый клевый папа в мире, нет?
– Так точно, майор! И поэтому ты возьмешь меня на ручки прямо сейчас!
И она, не дожидаясь согласия и даже готовности, запрыгнула на меня, обхватив руками шею. Я едва успел ее поймать. Чуть не рухнул вместе с дочкой на асфальт.
– Томыч, ты становишься тяжелее, и настанет день, когда я не смогу тебя удержать!
– Неправда. Ты меня всегда поймаешь.
Ночью я не мог уснуть. Томка уже вовсю сопела на диване в кабинете, не дождавшись финала третьей «Истории игрушек». Я выключил у телевизора звук, сидел и смотрел, как отправляющийся в колледж Энди дарит своих любимцев незнакомой маленькой девочке. На этой сцене у меня всегда слезы на глаза наворачиваются.
