Доктор-мумия - Некрасова Мария Евгеньевна (полная версия книги txt) 📗
– Сколько ж ему лет?
– Не знаю, – беззаботно ответил хирург. – По крайней мере, он старше тебя. И меня. И стоматологического кресла.
Я не знал, когда было изобретено стоматологическое кресло, но догадывался, что о-очень давно. Мумия. Натуральная мумия, с персональным саркофагом и частной клиникой, этот доктор Дупло. Куда смотрит Минздрав! Но на всякий случай я возразил:
– Столько не живут.
– А он живет. Ему надо, понимаешь?
Я, признаться, не понимал:
– Всем надо.
– Не-а, тут другое. Он же врач, каждый день к нему приходят пациенты, которым нужна помощь. Он не вправе им отказывать. Да и не мог бы, даже если бы захотел. Всех лечит, куда деваться. Может, ему и хочется на покой, но некогда.
– Это я понял. Только не понял, почему тогда другие врачи смертны.
– Потому что они другие.
– Он – мумия?
– Во всяком случае, он не умирал. А саркофаг у него в кабинете стоит так, для солидности. Он только псевдоним посовременнее взял – Дупло, а сам живет, можно сказать, как на много веков раньше. Червей выжигает там… Ну, ты заметил.
Я заметил и рассеянно посмотрел на хирурга. Выглядел он вполне умным, то есть слюни не пускал, не мычал, песен не пел. И на мумию не тянул: дядька как дядька. И второй – тоже… Почему же они работают на Дупло? Почему не разнесут эту древнюю клинику, не заколотят владельца в саркофаге?
Но я постеснялся задать свои вопросы вслух. В конце концов меня лечит бессмертная мумия, ну что тут такого? Мне уже стало легче, несмотря на устаревшие методы, и жизни моей ничто не угрожает. Мне даже самому интересно, что будет дальше.
Дальше была палата, и хирург распахнул передо мной дверь.
Мама! Нет, палата сама по себе была ничего: шторки на окнах, покрывала на койках – все как положено. Но мои будущие сокамерники… То есть сопалатники… Одного тошнило в углу. Червями, черными с оранжевым брюшком, вроде тех, которыми я только что плевался в доктора. Тошнило смачно и давно: перед парнем стояло деревянное корыто, как на картинке в «Сказке о рыбаке и рыбке». Так вот, корыто было наполнено до краев, черви свисали лапшой, падали, расползались. А парня все тошнило.
Другой мой сокамерник-сопалатник сидел на кровати и сосредоточенно отрывал себе голову. Обхватил ступнями уши – акробат, блин! – руками вцепился в волосы на макушке и, кряхтя и постанывая, отрывал. Получалось у него неважно, голова прочно сидела на месте, и даже на коже не было ни царапины. Иногда парень опускал руки, чтобы передохнуть, и ругался: «Надо ж было так присобачить! Этот бы суперклей да в мирных целях!»
Третьего будущего соседа я поначалу принял за пятерых: он вихрем носился по палате, иногда забегая на стены, и вопил: «К оружию! К оружию!»
– Знакомься, парень, твоя койка у окна. – Хирург хлопнул меня по спине и быстренько ретировался.
А другой ушел еще раньше – не стал ждать, пока я налюбуюсь видом своей тюрьмы. В двери щелкнул ключ. Заперли, хирурги позорные!
Я стал пробираться к месту у окна, на всякий случай обронив: «Привет!» Но все были заняты собой, никто мне не ответил. Парень над корытом слегка моргнул. Типа: «Извини, ни ответить, ни кивнуть не имею физической возможности». Черви лезли под ноги, я их давил. Додавил до своей койки, сел, отодвинул штору, глянул в окно…
За окном жрали ребенка.
Глава IV
Шашлык на природе
Парню было лет семь, а его жрали. Жрал какой-то бесформенный кусок сырого мяса, рыхлый, кроваво-коричневый, противный на вид. Я невольно зажмурился. Потом сказал себе, что трус не видит рассвета, потому что трясется под кроватью, прячась от темноты, и посмотрел еще раз. У мяса угадывались две лапы с большими когтями и зубы. Автономно, без пасти. Этими зубами оно жрало ребенка.
– Блин! – крикнул я, хотя очень хотелось выкрикнуть что покрепче.
Я саданул ногами в стекло – подумаешь, всего-то второй этаж! – и солдатиком прыгнул во двор.
В ступни впились миллионы мелких иголочек, как бывает, когда спрыгиваешь на ноги с большой высоты, в нос ударил запах крови. Кто был на рынке в мясном ряду, тот меня поймет. Только здесь мяса было раз в десять больше. Здоровый такой кусман, две школы накормить можно, причем вместе с семьями. Только он был с зубами и когтями и сам жрал парня.
Сто раз видел, как в кино пацаны моего возраста дерутся с драконами и прочими телепузиками, в десять раз больше их самих. И все равно не знал, за что хвататься, с какой стороны подойти. Ребенок ревел. Руки-ноги-голова – все было на месте, но тут и там поблескивали жуткие надкусы, как на недоеденном помидоре. Парнишка даже не отмахивался и не пытался бежать. Ревел тихо, подавляя всхлипы, только раз в две секунды повторял: «Я больше не буду». А я стоял, как дурак, и не знал, чем ему помочь.
Мясо воняло. Во дворе стояла тишина и помойка. Помойка воняла меньше, к ней, по крайней мере, можно было подойти. Я подошел и заглянул внутрь ящика в надежде найти что-нибудь, что бы сошло за оружие: доску, старый карниз… Вот, ножка стула подойдет! Отломал ножку и пошел в атаку на мясо. Разбежался и ткнул в бок, в другой, в третий, врезал ножкой сверху, там, где должна была быть голова, снизу, саданул по зубам… Ничего существенного не произошло. Мясо даже не прекратило жрать, как будто меня вообще рядом не было. «Я больше не буду», – выдал опять ребенок, сел и уткнулся носом в колени. Кажется, он уже смирился с происходящим. Блин, это же сюр какой-то, чтобы мясо жрало человека, а не наоборот! Я в который раз пожалел, что со мной нет Танюхи. Она время от времени затевает «кухонный креатифф», сокращенно «Ка-ка». (Я, кстати, очень люблю эти дни, потому что мама, попробовав Танюхину стряпню, ведет нас ужинать в пиццерию.) Вот пришла бы она сюда да приготовила мегаотбивную – все бы простил!
Тренькнула пружина подъездной двери, во двор вышли хирурги с сигаретами. Я рванул к ним:
– Эй, смотрите, что у вас тут творится средь бела дня!
Хирурги синхронно обернулись. Тот, у кого урчало в животе, меланхолично прикурил, а второй сказал:
– Ну Дупло же предупреждал Саню, что, если он дальше будет отлынивать от лечения, болезнь его сожрет.
– Вот и жрет, – добавил тот, у кого урчало в животе, и затянулся.
Болезнь? Жрет? Доктор сказал? Что-то много болтает этот доктор, и все какие-то глупости. Все бы ничего, но его глупости почему-то имеют свойство сбываться… Доктор сказал: «Черви» и посыпались изо рта черви. Сказал «Болезнь сожрет» – вот, пожалуйста, Саню жрали.
Я шагнул к хирургам и попросил:
– Огоньку не найдется?
– Мал еще курить, – справедливости ради заметил тот, у кого урчало в животе, но зажигалку мне протянул, умница.
Я ее схватил и рванул к помойке. Сейчас мы разведем костерчик и сделаем мегакотлетину…
В помойном контейнере нашлось достаточно бумаги, деревяшек и ветоши. Пятнадцать минут мороки, двадцать кругов по двору от сердитого хирурга: «Че творишь, хулиган, только пожара нам не хватало!» – и жаровня готова. Хирурги нейтрализовались самостоятельно – убежали за огнетушителем, так что мне надо было спешить, пока они не вернулись. Я секунду полюбовался на пламя в помойном контейнере и позвал:
– Саня, беги сюда!
Честно говоря, я думал, его придется тащить, уж очень безынициативным мне показался этот Саня. Его жрут, а он… Но ничего: встал, пошел, потом побежал, хоть и прихрамывая, к ящику, не забывая, впрочем, хныкать. Болезнь поползла за ним. Передвигалась она, как улитка, оставляя ровный глянцевый сопливо-кровяной след.
Дальше моего участия не требовалось. Саня быстро просек, что к чему, и начал нарезать круги вокруг помойки, справедливо полагая, что болезнь не может передвигаться так быстро и рано или поздно ей захочется перелезть через мусорный бак, чтобы добраться до жертвы. Интересно, она умная? В смысле, долго придется Сане бегать?
Долго не пришлось. Уже на втором круге болезнь зацепилась зубами за борта помойки и полезла прямо в жаровню, чтобы добраться до Сани, остановившегося по другую сторону бачка. Раздалось шипение, затем Санин визг (ну, прямо девчонка какая-то!). Мясо из кроваво-коричневого превратилось в коричневато-серое, взвыло для порядка, почернело и затихло. Спалило котлетину. Прибежали хирурги с огнетушителями и окончательно испортили блюдо.
