Охота на привидений - Кораблев Артем (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Глава II
ВОРОЖЕЕВСКАЯ СТАРИНА
Утром нас разбудил Пал Палыч, топавший сапогами по дощатому полу и с кем-то громко общавшийся в соседней комнате. В избе стоял настоящий колотун, у меня даже нос замерз, а Светка свой спрятала под одеяло. Однако надо было вставать, чтобы хоть печь протопить, Пал Палыч этого делать пока явно не собирался. Пришлось мне собираться с духом. Собравшись, я вскочил и оделся, Светка с ужасом взирала на меня из-под одеяла, не высовывая наружу носа. Я растопил печь и вышел к Пал Палычу.
Отставной полковник сидел в одной майке и брюках за столом и калякал с каким-то мужиком в телогрейке. Здесь было еще холоднее.
— С добрым утром, — поздоровался я.
— С добрым. Это вот Саня, — сразу представил меня мужику Пал Палыч. — А это Егор, э-э-э Дмитрич, — представил он мне мужика.
— А племянница-то? — спросил вместо приветствия Егор Дмитриевич.
— Спит, — отрезал полковник.
— Да нет, встает уже, я печь растопил.
— Правильно, молодец, — поднял указательный палец Пал Палыч, — сейчас завтракать будем.
— Ну я пойду, — поднялся Егор Дмитриевич, — заходи позже.
— Зайду, давай.
Дверь за Егором Дмитриевичем закрылась, зато открылась дверь из комнаты, в которой мы спали. На пороге стояла уже одетая Светка.
— Котенка нет? — спросила она.
— Да погоди ты, не спеши, — успокоил ее дядя. — Сам он придет. Вот почует, что мы приехали, твой голос услышит и придет.
— Тогда я пойду его позову, — и Светка отправилась на улицу за Егором Дмитриевичем.
— Тьфу! — выдохнул Пал Палыч. Вскоре Светка вернулась, так никого и не дозвавшись. Пал Палыч успел уже поставить чай, нарезать хлеб, сыр и вскрывал теперь какие-то консервы.
— Не спеши, — повторил он Светке, — придет твой котенок.
— А дядя Егор ничего не знает, ты спрашивал?
— Спрашивал, не знает, не видел. Если уж тебе так неймется, можете после завтрака к Максимычу сходить, он всегда все знает, и к Евдокии тоже. Но только после завтрака, — закончил Пал Палыч, разливая в кружки горячий чай.
Позавтракав, мы вышли из дому. На свету Ворожеево ничем особенным меня не удивило. Деревня и деревня, я так себе ее и представлял. Правда, в отличие от тех деревень, в каких мне случалось бывать под Москвой, в Ворожееве было много заколоченных домов. Но и об этом я уже знал из рассказов родителей и Светки. Говорят, есть такие деревни, где и вовсе все дома заколочены, не живет никто.
Мы двинулись по улице на другой конец Ворожеева. Там обитал всезнающий, по словам Светкиного дяди, Петр Максимович. Светка к нему дорогу знала. По пути туда на всей улице я заметил лишь один дом с занавесками на окнах и отворенными ставнями. Во дворе этого дома стоял грузовик и радостно забрехала собака, едва заслышав наши шаги. Одна из занавесок качнулась и только — кто-то подглядывал за нами, не показывая своего лица.
— Дядя Егор здесь живет с семьей, — пояснила для меня Светка. — У него сын есть Вовка, еще прибежит, познакомишься.
— А сколько ему?
— Помладше нас года на два.
— Где ж он тут учится?
— В Андреевку бегает. Тут недалеко, километра три. Там дворов больше. Почти вся деревня живая. И школа есть, в нее еще и из Тимонина дети ходят, аж за пять километров. Но их на машине возят, а Вовка здесь один, когда дядя Егор подкинет его на своем грузовике, а когда и нет.
— А откуда у него грузовик? Свой?
— Да нет. Дядя Егор в колхозе шофером работает, до МТС далеко, вот он машину у себя во дворе и ставит.
За разговором мы прошли всю деревню насквозь. Осталось по одному дому с каждой стороны улицы, а там уж было видно, что деревня кончается и из-за правой от нас крайней избы выглядывала полуразрушенная колокольня старой деревенской церкви. Как раз этот крайний дом тоже оказался с отворенными ставнями. Вернее ставней просто не было. Были когда-то, потому что на их месте висели ржавые петли и крюки, но сами ставни отсутствовали. А вот занавески на единственном окне, выходящем на улицу, существовали в наличности. Правда серенькие и мятые.
Мы вошли через калитку и постучались в дверь, звонка не было. Нам долго не открывали, и Светка стучала еще и еще. Наконец за дверью что-то загромыхало, зашаркало, послышался кашель и сиплый голос спросил через дверь:
— Вовка, это ты, што ль?
— Петр Максимыч! Это я, Света, Ирины Посниковой дочь.
За дверью помолчали.
— Ирина-то, это што, Пашкина, што ль? Вместе с Пашкой? — последовало наконец.
— Да, да! Ирина Пална и Пал Палыч! Мы с дядей Пашей сюда на неделю приехали.
— Подожди, щас открою.
Забрякала задвижка, и дверь отворилась. На пороге стоял седой, плохо выбритый старик в накинутом на плечи пиджаке.
— А это кто с тобой? — спросил он.
— Это мой друг. Он с нами приехал.
— Ну проходите, проходите, — старик посторонился, уступая нам дорогу в сени.
В избе было не очень чисто. Все было старым и ветхим. Пахло пылью. На подоконнике, на столе, на допотопной этажерке — повсюду валялась какая-то никому не нужная ерунда, начиная с колпачков от несуществующих уже старых авторучек и оканчивая пожелтелыми листочками отрывного календаря глубоко советских времен. Но было тепло, хорошо натоплено, и это уже неплохо.
Пока я осматривал жилище, Светка отдала Петру Максимовичу батон колбасы, пару банок рыбных консервов и большую пачку чая, посланных ему Пал Палычем. Видно было, что пожилой человек очень доволен оказанным ему вниманием, да и продукты эти ему наверняка были не лишни.
Старик усадил нас у стола, одной своей стороной примыкавшего к заузоренному морозцем окошку. Он чем-то погромыхал у печи, потом сел вместе с нами и поначалу долго молчал. Инициативу взяла на себя Светка.
— Как живется-то, Петр Максимыч? — начала она.
— Да ничего. Какое наше житье. Егор, тот еще живет, а мы с Евдокией уж отживаем, — мрачновато ответил старик.
— Да ладно вам, поживете еще.
— Не зна-аю, — все так же угрюмо протянул Петр Максимович. — Тут не то что нам, а, по-моему, всему Ворожееву скоро конец.
— Это что ж так? — спросила Светка, хотя и козе было понятно, что деревня отмирает.
— Што, што, — пробурчал Петр Максимыч, глянув на нас мутными, когда-то голубыми глазками из-под кустистых седых бровей, — не што, вот што. Нечисто опять в Ворожееве, как перед войной было. Я вот давеча пошел побродить, завернул к кладбищу, вечером-то я туда не хожу, и вы не ходите, а тут светло было, я зашел на могилку жены глянуть, да на материну, а на церкви-то сова сидит. Это днем! — Петр Максимыч значительно поднял палец.
— Ну и что? — беззаботно спросила Светка, тайком дернув меня за рукав, мол, слушай.
— Што, што, — еще недовольнее забурчал Максимыч, — не што. Перед войной так же было. Когда на первое мая тогда шли все гулять, смотрят, а на церкви сова сидит. И прабабка твоя, живая еще была: «Это, — говорит, — плохая примета, что сова днем на кресте сидит. Беда будет». И точно, в июне-то война началась. А в августе уж и церковь взорвали.
— Немцы? — спросил я.
— Какое немцы, наши. Немцы еще далеко были. Приказ в сельсовет пришел в августе церковь очистить и подготовить к сносу.
— Зачем? — удивился я.
— А затем, что приметная веха для немецких самолетов на Тверь, тогда Калинин, с бомбами заходить. Ее и взорвали. Только разорять-то никто не хотел. Председатель, Фомич, думал, думал, да и говорит одной, секретарем тут комсомольским была, выноси иконы, мол, и помощников себе возьми. Ей деваться некуда — секретарь, а больше никто не хочет. Одного Кольку уговорила, тоже был комсомолец. Так Колька-то потом сразу на фронте погиб. Как пошел, так и скоро похоронка пришла. А Анну, ее Анной звали, тут убило бомбой. На Ворожеево за войну одна бомба только и упала, и прямо между ее домом и соседним. Так в соседнем-то стену вышибло, там один старик был, Кузьмич, его только с печки сбросило, даже не ушибся, а у Анны-то в доме всех и ее тоже. Вот как церкви-то разорять. Да што, она человек была подневольный.
