Сундучок, в котором что-то стучит (илл. В.Савина) - Аксенов Василий Павлович (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
Он взобрался на одну из скал, окружавших лужайку, подошел к самому краю (внизу была пропасть) и огляделся. С этой огромной высоты он увидел сквозь розовую дымку на юго-западе очертание еще одного острова, а на северо-востоке были отчетливо видны крутые берега третьего. Неожиданно Гену озарила догадка: да ведь это не что иное, как цепочка маленьких Эмпирейских островов, тот самый хвостик той самой грейт-эмпирейской запятой! Мы на архипелаге! Ура! Это меняет дело! Шансы на спасение увеличиваются. Должно быть, мы находимся на острове Флип, или на Фухсе, или на Фео… Да, конечно, это остров Фео: ведь именно он славится самой высокой горой на всем архипелаге. Остров Фео!
Гена спрыгнул со скалы и зашагал по пружинящему мху лужайки. Товарищи его, экипаж зурбаганского «ЯК»-а, безмятежно спали, раскинувшись под гигантским деревом. Похоже было на то, что и часовой Акси, чей силуэт так красиво выделялся на фоне зари, тоже безмятежно спала, красиво выделяясь. Это было бы опасно, если бы Гена не знал нравы своих врагов. Бандиты, окружившие гору, безусловно, тоже дрыхнут после обязательной вечерней пьянки. Похоже, что бодрствуют на всем острове только трое: он сам — Гена, симпатичный леопард на ветке гигантского дерева и само это гордое дерево неизвестной породы, которое, наверно, не спит никогда.
Гена подошел к стволу, не уступающему по объему космической ракете, прислонился к нему и вздрогнул от изумления. Ствол дерева был теплый!
Тепло шло изнутри дерева, словно там внутри по всем капиллярам и крупным сосудам шла горячая кровь.
Читатель, конечно, уже догадался, что сделал наш герой в следующий момент. Конечно, Гена прижался к горячему дереву ухом и, конечно, услышал там внутри взволнованный стук, гулко несущийся сквозь деревянную массу и улетающий как бы в трубу.
— Дерево Пульс! — закричал мальчик так громко, что все проснулись, даже очаровательный часовой, а леопард спрыгнул с ветви и посмотрел на Гену удивленными глазами. — Простите, я хотел сказать: это дерево Сульп! — взволнованно объяснил Гена и задумчиво пробормотал: — Что за странная оговорка…
Прибой близ атолла ГФ-39, естественно, разметал импровизированный плот на кусочки и теперь выбрасывал на пляж с регулярностью автомата то кресло, то ящик, то чемодан, а то и человека. Бессмысленно было бороться с этой пенной стеной, да и незачем было бороться. Прибой не знал разницы между одушевленными и неодушевленными предметами. Он просто закручивал предмет в своих водоворотах, а потом выбрасывал его на уже горячий от солнца пляж.
В конце концов, полуживые, в обрывках одежды, пассажиры сползлись все вместе под высокой кокосовой пальмой. Они лежали на песке, пытаясь отдышаться и выплюнуть излишки соленой воды, попавшей в их организмы при пересечении полосы прибоя. Однако не прошло и десяти минут, как они отдышались, выплюнули излишки и попытались — ох, человеки, неуемные существа! — сориентироваться в пространстве.
Атолл ГФ-39 был крохотным кольцом суши вокруг небольшой мелкой лагуны, где важно и безучастно прогуливались несколько заблудших фламинго. Десятка два-три кокосовых пальм раскачивались в потоках пассата. В северо-западной части атолла был небольшой зеленый холм, с этого холма спустилась человеческая фигура и медленно двинулась по ослепительно белому пляжу к нашим жертвам.
Мсье Фуруруа Чуруруа вгляделся в эту фигуру и сделал сообщение:
— Медам и мсье, к нам приближается население атолла ГФ-39, а именно господин Герман Фогель, к которому я и направлялся на своем стремительном каноэ.
Надо сказать, что вождь перепрыгнул через прибой на своем каноэ без особого труда. Беспомощное кувыркание в пенных водоворотах остальных мужчин каравана порядком удивило его, но он ничем не показал своего удивления, а тем более насмешки. Вождь был человеком образованным и широким, и он, конечно, понимал, что жители Лондона, Парижа и Ленинграда не встречаются в своей повседневной жизни с такими сильными прибоями.
— Дело в том, господа, — продолжал он, — что некоторое время назад Герман Фогель, известный в прошлом радиолюбитель, послал в эфир тревожную радиограмму, адресованную известному и уважаемому в кругах коротковолновиков Геннадию Стратофонтову, то есть вашему внуку, мадам Мария Спиридоновна, вашему сыну, мадам Элла и мсье Эдуард, вашему другу, мсье Четвёркин, мадемуазель Даша и Наташа и шевалье Брюквин Валентин. Однако сигналы с атолла ГФ-39 были очень слабыми, предполагаю, что сели аккумуляторы, и уважаемый Геннадий был поставлен в тупик.
У каждого из нас, коротковолновиков, господа, есть круг своих друзей по эфиру, и очень часто эти круги соприкасаются. Так, на счастье, заочный друг уважаемого Геннадия, уважаемый Мик Джеггер, почтальон с Фолклендских островов, оказался и моим заочным другом. Я пустил в ход других своих заочных друзей, включая вашего соседа, уважаемого Цитронского Льва Степановича, принес жертву радиобогу Мегагерцу… ну, не будем уточнять, ну, пару кур, корзину рыбы, ну, кое-что еще… короче говоря, господа, Мегагерц оказался милостив, и мне удалось почти точно установить, что таинственные размытые сигналы идут от Германа Фогеля, с атолла ГФ-39. Увы, сигналы отсюда больше не повторялись, и мне пришлось выйти в море на каноэ. Впрочем, я рад, что встретился с вами и что мы теперь лежим все вместе на этом хорошем песке и можем все вместе разделить радость встречи с Германом Фогелем, который сейчас приближается к нам.
К ним приближался гигант непонятной расы и непонятного возраста. Мускулистые бронзовые плечи и мускулистые черноватые ноги несли на себе обрывки одежды, которая, возможно, была когда-то сукном цвета хаки, но, возможно, и батистом цвета перванш. Длинные, спутанные пегие волосы ниспадали на плечи, длиннейшая пегая борода была заткнута за пояс. Цвета глаз нельзя было различить из-за нависших пегих бровей. Приблизившись на расстояние двадцати метров, гигант вынул из сумы две гранаты, поднял их над головой и прокричал на каком-то немыслимом языке, в котором клокотали русские, немецкие, французские слова, а также звуки моря, скрип пальм и вой ветра:
— Если вы не гутентаген, а геген мир… у-у-у-скр-трек… нихт добро пож-ж-жа-а-гломп-гломп-ло-о-о-о-вать… шерше дизе папир… их буду вас эксплоз-з-з… тр-р-р… кх!
Смысл приветствия, кажется, был ясен всем присутствующим:
«Если вы пришли сюда с дурными намерениями, я взорву вас на месте!»
В подкрепление своих слов гигант выразительно помахал своими ржавыми гранатами.
Воцарилось смущенное молчание, и вдруг Четвёркин Юрий Игнатьевич, резво вскочив на свои легкие ноги, устремился к гиганту с распростертыми объятиями.
— Шер ами! Обер-лейтенант Герман Фогель, елки точеные! Ей-ей, милостивые государи, через пятьдесят девять лет приятно встретить даже бывшего врага! Вы помните, обер-лейтенант, как я сбил ваш «альбатрос» в 1915 году в трех верстах к северу от Перемышля? Я зашел к вам в хвост на своем «ньюпоре» и швырнул в ваш аппарат целый тюк горящей пакли!
— Доннерветтер! Поручик Четвёркин? — взревел гигант, выронил свои гранаты и заключил бывшего неприятеля в объятия. — Кр-р-р-ш-ш т, у-у-у-вз-з-з, — сказал он. — Унзер камф был жуткий шреклих… Ду бист в з-з-з-ы-ы-ы…
— Ах, елки точеные! — Юрий Игнатьевич стукнул Германа Фогеля по спине. — Позволь тебе представить моих друзей, семейство Стратофонтовых!
Вдруг все увидели, какого цвета глаза гиганта. Ярко-синие зрачки, казалось, выскочили из-под нависших бровей и остановились в священном ужасе. Он смотрел на семейство Стратофонтовых, словно на ожившие тотемы. Он рухнул перед ними ниц и простер руки, словно дикарь перед алтарем. Он, должно быть, и впрямь считал богами наших милых Стратофонтовых.
— Стратофонтовы! Натюрлихе фамилией… гр-р-р-р… россен! Глюклих! Бонжур! Щ-щ-щ-асть-ть-ть-ть-е!
Немалого труда стоило успокоить гиганта, внушить ему, что ничего невероятного не произошло, что Стратофонтовы — вовсе не миф, не гипербола, а самые обыкновенные миловидные люди. Решающую роль в этом деле сыграла баночка растворимого кофе, которую хлопотливый океан как раз подкатил к ногам компании. Мама Элла быстро вскипятила на непромокаемой зажигалке мужа банку воды и предложила икающему гиганту этот самый распространенный напиток современной цивилизации — «нескафе». Напиток произвел на Германа Фогеля чрезвычайно сильное и приятное впечатление. Он успокоился, улыбнулся и начал свой рассказ. Мы здесь даем лишь краткое изложение его рассказа, разумеется удаляя из него щелканье птиц, вой ветра и треск пальмовых веток.
