Ведро алмазов - Щеглов Дмитрий (читаем книги .txt) 📗
– А дырки от дрели чем заделаешь на других столиках?
– А жвачка на что? Заделаю ею дырки, и видно не будет, и прямо по цвету.
Как академик Павлов над собаками, так мои дед с бабкой проводили надо мною эксперимент. Все последнее время я жевал не орбит, а таежную смолку. Согласно рекламному буклету она обеспечивала профилактику пародонтоза, стоматита, гингивита, кариеса зубного камня. Она укрепляла зубы и десны, устраняла неприятные запахи, освежала полость рта. Молодец Данила, он сразу нашел ей побочной применение.
– Я сегодня у тебя ночевать не буду, – завил он мне. – Ты, как только дед с бабкой уснут, вылазь потихоньку, я тебя на озере подожду.
– А может быть все-таки не стоит? – попробовал я его разубедить.
– Что струсил? – спросила меня Настя.
Вопрос сам собою был решен. Мы еще послонялись по городу, купили два сверла, потом несколько раз заглядывали через складской забор, вызывая собачий лай и не солоно хлебавши, вечером разошлись по домам. Данила перед этим взял у меня упаковку смолки и коловорот. Поужинав, я решил лечь пораньше и немного вздремнуть перед беспокойной ночью.
Глава 9. Шкура неубитого медведя
День резко отличается от вечера и ночи своим настроем. Мальчишке на каникулах днем некогда остановиться, подумать. Куда только за день не заносят сорванца беспокойные ноги, везде ему надо побывать, все увидеть своими собственными глазами, начиная от помойки и кончая ухоженным центральным парком. Днем мальчишка, как собака больше живет эмоциями, запахами, впитывая в себя массу самых неожиданных впечатлений. И вот наступает летний вечер – благодатное время, ответственный момент для раздумий, для самоанализа. Можно подвести итог содеянному за день, но неугомонный мальчишка едва добирается до кровати и коснувшись головой подушки, моментально проваливается в глубокий сон.
По этому сценарию, я жил до сегодняшнего вечера, но сейчас мне надо дождаться Данилу и постараться не уснуть до его прихода. Я отлично знал свои слабости. Неотъемлемой частью моего тела попавшего в горизонтальное положение, являлся почти мгновенный сон, если я где-либо прилег, оттуда через полминуты раздается богатырский храп. И вот, чтобы не уснуть, я придумал от сна отличное противоядие.
Спинка моей кровати упиралась в старый гардероб. Наверху, на нем пылилась кипа старых журналов. Связав их веревкой, я подвинул их на самый край. Второй конец веревки я привязал к правой руке и закинул ее за голову. Даже если бы я уснул в этом неудобном положении, при первом же неловком движении рухнувшая сверху кипа-будильник должна была разбудить меня. Данила мог не волноваться, я ни в коем случае не должен был проспать. Успокоив себя, таким образом, я в первый раз за все лето задумался о взаимоотношениях в нашей кампании. С прошлого года что-то изменилось в Насте и Даниле. Какая-то трещинка появилась меж нами. Но что? Надо разобраться, пока кипа журналов не свалилась на голову.
Начать анализировать характер моего дружка-обжоры, мне даже в голову не пришло. В первую очередь я подумал о Насте. Вот кто магнитом постоянно притягивал мой взгляд. Если бы я был фотографом, вся пленка ушла бы на нее, Даниле не досталось бы ни одного кадра. Бочка – она и есть бочка, то ли дело – распускающийся бутон розы. Настя, конечно, чувствовала и видела, что я к ней неравнодушен, что часто исподтишка зыркаю глазами в ее сторону и опаздываю отвести взгляд. Кому не льстит такое исключительное внимание? Сразу нос кверху задерешь! Тем более, что у нее были веские подозрения думать, что и Данила к ней неровно дышит. Чересчур уж нарочито груб, он с нею бывает. А ведь если человек тебе безразличен, можно и повежливее быть, элементарные нормы общежития соблюдать.
Вот она и возомнила себя пупом земли, неописуемой красавицей, знатной особой у ног которой постоянно дежурят два верных пажа. В ее взгляде последнее время появились холодные льдинки высокомерия, голос часто становился властным, а тон капризным и не терпящим возражения. Дожили! Интересно где – истоки той реки, в которой наполняются ушаты холодной воды?
Ступив на тропинку обобщений, я первый раз углубился в исхоженный вдоль и поперек старый лес человеческих интересов, и попытался выявить в них общие закономерности.
По-моему, привило ей новый стиль повеления, осознание различия между нею, дочкой обеспеченных родителей и нами, ее друзьями и тайными воздыхателями, выраженное во внешних атрибутах достатка. Что ни говори, а Настя могла себе многое позволить из того, о чем мы с моим дружком Данилой могли только втайне мечтать. Она ведь со своими предками, принадлежала к тому классу, который получил название «среднего», с непременной иномаркой, кирпичным особняком и ежегодными поездками за границу. Хотя, какой он к черту «средний» класс, если другого «высшего» у нас в городке днем с огнем не сыщешь. Однако именно он, живущий рядом, являлся предметом нескрываемой зависти подавляющей массы горожан.
И даже Хват – выбившийся в люди, в зеленые миллионеры, ни в какое сравнение по своему статусу с родителями Насти не шел. Он – разбогатевший на спекуляциях презрительно считался барыгой, они же – добившиеся своим упорным трудом успеха в сегодняшней непростой жизни были ему антиподом, уважаемыми людьми в городе.
Мать у Насти – государственный человек – прокурор. Отец – имел адвокатскую практику. От клиентов, говорят, отбоя не было. Поэтому Настя каталась, как сыр в масле, а мы с приятелем рядом с нею выглядели бедными родственниками. Вечно приходится краснеть и переживать, хватит ли денег, чтобы рассчитаться за мороженое и воду. Наши – Настины, мои и Данилины возможности на карманные расходы соотносились следующим образом: 200: 20: 0. Пригласить Настю на веранду в кафе я мог не каждый день. Знали бы вы, как иногда хотелось пустить пыль в глаза, а вместо этого приходилось пересчитывать в кармане жалкие медяки.
А ведь это еще только первые ростки социального расслоения в нашей дружной кампании. Что еще будет!
В школе, где учились Настя с Данилой, все обстояло по-другому. Класс, где они оба постигали немудреные науки, на уроке труда поделили на две части; одни, те – кто имел дома компьютер, начали изучать его начинку и различные программы; вторые – более бедные, под смешки первых, пошли в школьную мастерскую сбивать табуретки. Естественно Данила попал в кампанию к париям, или по-современному – к «дебилам». Настя – «белая кость», начала посматривать свысока на Данилу. Меня же спасал пока от язвительных Настиных насмешек статус гостя-москвича. Сколько это продлится? Первые намеки с ее стороны, по крайней мере, уже были! Как-то Настя предложила тайно сходить в ночной клуб, на дискотеку. Тот раз Данила съязвил, что худых туда не пускают, и вопрос был снят с повестки дня. Но где гарантия, что у Насти надолго пропал танцевальный зуд? Я не знал, сколько туда стоит входной билет, хватит ли у меня денег, и поэтому чувствовал себя не в своей тарелке, а что говорить о моем дружке, у которого даже медь не звенела в кармане. Не толстокожий же он.
Данила вообще сознался мне, что ни разу не был в Москве, до которой из нашего городка было рукой подать, всего сто двадцать километров.
– Первый раз в большом городе всегда страшно! – решил я его ободрить.
– Да, нет! – замялся он, – я не боюсь, просто с деньгами у нас с бабкой напряженка.
– Но ты же немного зелени заработал? – не поверил я ему и решил прижать к стене. – Их куда собираешься тратить?
Данила огорошил меня своим ответом:
– Бабка их на похороны себе отложила… Уже третий раз откладывает… Теперь, говорит, не должны пропасть.
– А первые два раза куда девались?.. Кого хоронили?
Данила посмотрел на меня как на несмышленого.
– Первый раз Гайдарушка ограбил… Второй раз был дефолт… А теперь доллар начал падать по сравнению с евро. Вот я и думаю, что мне в первую очередь сделать, когда мы разбогатеем, и бриллианты будут нашими, может быть бабку того, заранее…
