Большая книга ужасов-10. Месть крысиного короля. Доктор-мумия. Костыль-нога. Вечеринка для нечисти - Некрасова Мария Евгеньевна

– Мы скоро вернемся!

Нет уж, вы, пожалуй, не торопитесь...

Еще минут пятнадцать мы пялились в окно: как они выходят из подъезда, садятся в подъезжающую маршрутку, уезжают по своим делам...

– Пора! – подорвалась Танюха, схватила Егора в охапку и махнула нам: – Бежим!

Мы действительно побежали, потому что времени было в обрез. Егорка болтался у Танюхи на руках и комментировал:

– А мама нен шает мне егать! (Перевожу: А мама мне не разрешает бегать).

Танюха быстро его успокоила:

– Парень, бегу я. А ты – у меня на руках, значит, все в порядке.

– Адно (Ладно), – согласился Егорка.

Глава XIV

Ответный визит

Дверь нам открыл Федор:

– Вы? Что-то разболелись!

– У нас был школьный чемпионат по боксу, – нашлась Танюха, – вот и пришлось оставить там пару зубов.

В доказательство она открыла рот Егорке.

– Да! – радостно подтвердил парень. У него, полуторагодовалого, зубов было и впрямь немного.

– Молодежь... – засмеялся Федор. – Проходите!

Мы прошли. Стукнулись в кабинет доктора Дупло, и он пригласил, как ни в чем не бывало:

– Здравствуйте!

Но тут же неловко попятился и плюхнулся на стул. Сразу видно было: поплохело старику.

– Вижу-вижу. У ребенка свинка. Так это теперь называется?

– Винка, – радостно подхватил Егорка. – А у ас рой, а? (Свинка. А у вас геморрой, да?)

Я догадывался, где парень нахватался таких слов, и наступил Танюхе на ногу. Если ей что-то не по душе, она вечно кривится и кричит: «Вот геморрой!» Наверное, такое же выражение лица было сейчас у доктора, вот Егорка и растолковал его, как смог.

Мумия подозрительно глянул на парня и крепче схватился за стул:

– А вы двое подхватили какую-то чуму заморскую. Беда мне с вами!

И тут меня подкосило. Я мазнул рукой, пытаясь удержаться за стенку или за Танюху, что ближе окажется, но это только усложнило траекторию полета. Крутанувшись в воздухе, я шмякнулся на пол, зацепив головой стул. То же самое почти одновременно со мной проделал Серега.

– Вы али? (Вы устали?) – поинтересовался Егорка и тоже, кажется, лег на пол. Я точно не разглядел – в глазах заметно темнело.

Дышать-то дышалось, но с трудом. На коже сами собой стали появляться гноящиеся красно-коричневые язвы, саднящие, как будто в один квадратный миллиметр кожи меня куснула целая орава комаров. Ребра сдавило. В глазах потемнело окончательно, и по темному фону поплыли разноцветные пятна. Далеко и глухо, как через подушку, я слышал Танюхин визг:

– Парни, вы что? Ну-ка встали быстро! Подъем, парни!

– Не шай, ни али (Не мешай, они устали), – комментировал Егорка.

Иногда сестра лупила меня по щекам, я слышал ее удары, как удары гонга: тяжелые, низкие. Шевельнуться было не то что больно, а нельзя: я не чувствовал даже собственного лица, по которому лупила Танюха, а про руки-ноги вообще забыл. Боль от язв уже прошла, я не чувствовал даже пола спиной, лежал как будто в воздухе. И видел темноту с пятнами. И слышал, как совсем рядом глухо-глухо вздыхает наш доктор-мумия:

– Уже и ослы мерещатся... Плохо мне, Федор, совсем плохо. Я отправляюсь на остров Бартоломея!

– Что вы, доктор! Вы уверены?

– Да, пора. Кто лечит безнадежно больных, тот идет против богов. А я сам безнадежно болен.

– Как скажете, – вздохнул хирург.

– Клинику закрой, саркофаг оставь себе. Живи честно, зубы зря не рви, пригодятся.

– Я с вами!

– Нельзя. Ты же давно умер.

– Хорошо.

– Прощай!

И я снова увидел кабинет. Саркофаг, шкаф, Танюха, Егорка, Серега, Геннадий смущенно топчется в дверях... Конечно, смущенно – он же голый! И он – человек!

Я вскочил на ноги, опрокинув стул и Серегу. Что, все? Получилось?

Серый лениво пнул меня в ответ и встал, отряхиваясь:

– Радуйтесь, семейка придурков. Кажись, справились.

– Кто здесь? – В кабинет ворвалась мать, за ней ввалились Ван и Кирюха.

– Мама! – Танюха повисла у нее на шее.

– Ой, простите, Геннадий Львович, мы не знали, что вы переодеваетесь! – выдал Ван и потянул Кирюху обратно.

Но я его перехватил:

– Как ты?

– Нормально. А мы разве знакомы?

Я отпустил его и махнул рукой: парень и правда в норме, бес из него ушел вместе с доктором. И Кирюха вот уже две минуты таращится на нас и не пытается оторвать свою голову. И мать удивляется:

– В чем дело, Татьяна? Я всего лишь ходила лечить зубы. С чего такой бурный восторг?

– Просто мы соскучились, – нашлась Танюха.

– А уроки сделали?

Геннадий наконец-то сообразил сдернуть с вешалки запасной халат доктора Дупло и одеться. Сойдет. В конце концов, здесь все свои. Серый энергично отряхивался так, что вся пыль летела на меня. Танюха, услышав об уроках, поспешила замять разговор и подошла ко мне:

– Как ты?

– Нормально. А где Дупло? Он что-то говорил насчет острова Бартоломея...

– Угу, – подтвердила Танюха. – На этот остров во времена Римской империи отправляли умирать безнадежно больных рабов. Твой Дупло зря кичился: не благородных он кровей, а раб презренный.

– Почему он сразу «мой»?

Суперконструктивный диалог прервал Федор. Он стоял в дверях и сердито звенел ключами:

– Клиника закрывается. Попрошу вас...

– Идем-идем!

Я подхватил под руку мать, Танюха – на руки Егорку. Серый, Кирюха и Ван подхватились сами. Федор и Геннадий отконвоировали нас до середины коридора, затем, убедившись, что идем мы правильно, к выходу, куда-то ретировались.

Егорка у сестры на руках пытался завязать знакомство с вновь прибывшими в нашу компанию Кирюхой и Ваном:

– Ы здесь вете, да? (Вы здесь живете, да?)

А я шел и думал. Радоваться надо бы, но что-то не радовалось мне совсем. Наверное, не лучшее это место на свете – тот остров Бартоломея, куда так спешно ушел доктор-мумия. Во времена Римской империи туда отправляли умирать безнадежно больных рабов...

Я представил, как на искрящемся песке под жгучим солнцем лежат сотни и сотни тел. Одни уже давно не стонут, и некому их похоронить. У их живых пока соседей слезятся глаза от удушающего смрада. Море так близко, но попить из него нельзя: вода соленая. Да и не сможешь, потому что уже нет сил, чтобы тебе добраться до воды. И тебе хочется не домой, дом остался далеко, в прежней жизни. Тебе хочется отсюда. Но отсюда только одна дорога: туда, где твои товарищи, которые уже никогда не прогонят приставучих мух. Им хорошо: они всего этого не видят...

Справился, Алексей Иванович, да? Справился со стариком, который вообще-то пытался тебя лечить... Уж как мог, так и лечил. Дрянь победа! Да, я сам хотел отправить на покой давно уставшего доктора и спасти всех, кого он по невежеству своему мог долечить до беды. Но я не хотел, чтобы так...

В коридоре Танюха хлопнула меня по плечу:

– Чего задумался, Леш?

Голос у нее был такой радостно-беспечный, что я обозлился:

– Сама-то что думаешь? Неужели тебе его не жалко?

– Дупло? С чего бы?

Я рассказал ей, с чего. И про соленую воду, и про мух. Танюха выслушала и выдала:

– Дурак ты, брат. Так было много веков назад. А теперь на этом острове – один из самых крутых курортов. Спорим, твой Дупло сейчас под пальмой балдеет и потягивает коктейль через трубочку?

– А болезни?

– Какие болезни, когда мы здесь, а он – там? Он теперь, небось, с одними солнечными ожогами мается.

А ведь она права... Ну и хорошо! Ну и замечательно! Пусть живет бессмертный доктор Дупло на древнейшем острове Бартоломея. Пусть потягивает коктейль через трубочку и врачует солнечные ожоги рыбьей мочой. Пусть! Лишь бы сюда не вернулся: здесь у него поликлиника, здесь к нему обращаются с болячками посерьезнее ожогов. Здесь он может натворить дел...

Девушка на «ресепшн» улыбалась нам, как ни в чем не бывало:

– Всего доброго! Ждем вас через полгода на бесплатную консультацию.

Опаньки! Либо она робот, либо дура, либо Дупло вернется к нам через полгода. Первые два пункта предпочтительнее.