Мафия собирается в полночь - Нестерина Елена Вячеславовна (читать книги без TXT) 📗
– У него не будет никаких шансов! – ещё тише шепнул ему Костя. – Мы всё сделаем в лучшем виде. Ну, жди моего сигнала. Не засни!
– Ни в жисть! – пообещал Антон.
…Недаром Костя Шибай заводил свои наручные часы с будильником на семь часов утра. Проснувшись по их сигналу, он разбудил Антошу. Они как можно тише постарались отклеить совершенно безвредный для врагов скотч, вылезли в форточку и стукнули тихонько в окошко Арининой палаты. Слабенькую тоненькую Зою Редькину привлекать не стали.
Измочив ноги в покрытой росой траве, втроём они перетащили к домику начальника лагеря все четырнадцать коробок шоколада из тайника. Перетащили, сложили прямо на террасе пирамидой. А на верхний ящик прикололи большой лист бумаги с надписью:
«Вчера был бит за воровство вот этого. Клянусь, больше моё воровство не повторится. А если что, лупите меня по рукам. Целую. Ваш завхоз».
Глава VI
Удар лопатой
С этого дня странные дела начали твориться в лагере. На утреннюю планёрку начальник Анатолий Евгеньевич пришёл с запозданием на полчаса. Бедные воспитатели долго ждали его и успели задремать на своих местах. Когда начальник наконец явился, вид у него был крайне растерянный. Все воспитатели вскочили и принялись спрашивать, что случилось, и только бедные замученные Галя и Боря тихо спали на стульях. Гнев начальника лагеря на них как раз и обрушился. И именно поэтому сразу после планёрки, когда Анатолий Евгеньевич решительным шагом направился выяснять отношения с завхозом и его таинственными коробками с запиской, Боря и Галя бросились к своему корпусу и принялись будить несчастный пятый отряд и начинать репрессии.
– На зарядку! Быстро все на зарядку! – заскакивая в каждую палату, пронзительным голосом вопила Галя.
А Боря целеустремлённо хватал каждого, кто появлялся из двери своей палаты, и сонного, несчастного выталкивал на улицу.
Разбуженный громким стуком в дверь, Петрович огромными глазами смотрел на записку, которой потрясал у него перед лицом разгневанный Анатолий Евгеньевич. Сначала, конечно же, он понять ничего не мог, а потом прочитал то, что в записке написано, решительно замотал головой и честным возмущённым голосом закричал:
– Анатолий Евгеньевич, голубчик, да что вы мне такое показываете?
– Только то, что ты, Петрович, чистосердечно сознался, тебя ещё спасает! Как ты мог! Ну, говори, окорочка, «палочки» и верёвку тоже ты украл? А лопату? Да зачем она тебе?
– Вот именно! – взвизгнул завхоз, пылая праведным гневом. – Зачем? Христом-богом клянусь, что не брал я никаких окорочков и «палочек» не брал! Да и как бы я мог взять? Вы раскиньте мозгами? На меня ж на первого подумают!
Инициатива в этом разговоре моментально перешла к Николаю Петровичу, тот ухватил начальника лагеря под бока, усадил на свою койку и принялся с жаром доказывать ему, что никак и ничего он украсть не мог. С каждой минутой Анатолий Евгеньевич все больше покрывался пятнами стыда, а его интеллигентный разум соглашался со всеми доводами невинно оклеветанного завхоза.
– И вот теперь, Анатолий Евгеньевич, повнимательнее посмотрите на записку, – разглаживая бумажку на коленях начальника лагеря, говорил Петрович. – Видите, почерк-то детский. Совсем детский. А вот накладные и книги учёта. Вот как я пишу, вот у меня какой почерк, смотрите. Ну?
– Да, да, согласен…
– Так что сами подумайте, что получается? – в голосе завхоза слышалась уже торжествующая радость полностью оправданного честного человека. – Какие-то дети решили меня перед вами…
– Да, я понял, что они решили сделать! Николай Петрович, прости, добрая душа! – вскакивая с места и хватая разгорячённого толстячка за руки, взмолился Анатолий Евгеньевич. – Да как же я так! Ведь правда напраслину на тебя возвёл! Конечно, как ты мог, на тебя же действительно в первую очередь можно подумать. Вот какой-то негодяй и воспользовался, оклеветал…
Долго извинялся начальник лагеря перед скромно потупившим глаза завхозом, затем пожал ему обе руки и, под заверения Петровича помогать ему бдеть и искать вора, сжавшись, убежал к себе в домик. Его жёг стыд. Только спустя несколько часов решился Анатолий Евгеньевич появиться перед людьми и рассказать, что неизвестный вор вдруг вернул награбленное.
– Гады, ах, гады… – по команде поднимая и опуская ноги, пыхтел Костя Шибай. – Детей сна лишают. Что им тут – концлагерь, что ли?
За двадцать пять минут до официального подъёма вся Финляндия пятого отряда оказалась выгнанной на улицу. Солнце ещё не поднялось как следует над высокими деревьями, возле корпуса лежали тени, и у бедных детей от холода и злости зуб на зуб не попадал. Но воспитатели усердно проводили утреннюю зарядку, которую до этого в лагере практически никто и не делал.
– Они чего у нас, взбесились? – со стоном приседая, кивнул в сторону воспитателей министр Серёжа.
– Прессовали их, наверно, на планёрке конкретно, – предположил Костя Шибай, – вот они на нас и отыгрываются.
– А вы говорите – по-человечески с ними… – прогундосил Вовик. – Макаренки недоделанные…
И когда утомлённый зарядкой пятый отряд, подгоняемый Галей и Борей, едва передвигая ноги, поплёлся убирать кровати, из корпуса четвёртого отряда бодрой рысцой только-только выскочили спортивные шаолиньцы на свою ежедневную пробежку. Слёзы стояли в глазах у наблюдавших за их добровольной беготнёй финнов, с которыми ни за что ни про что так сурово вдруг обошлись воспитатели.
– За что? – подгоняемые грозными командами Гали и Бори, стонали финские ребята и девчата, в быстром темпе заправляя кровати.
Но суровые воспитатели ничего не объясняли. «Быстрее, ребята, в темпе, в темпе!» – подгоняли они своих подопечных, а вернее, подопытных. Потому что сразу после молниеносного утреннего умывания пятый отряд ждала особо тщательная уборка территории. Бедные дети ползали на коленках, выковыривая из травы самые ничтожные кусочки полуистлевшей бумаги, свёрнутые в крошечный шарик конфетные фантики и засохшие огрызки, скребли драными мётлами закреплённый за отрядом участок аллеи и асфальтовую дорожку к столовой. Чтобы никто не отлынивал, Боря и Галя ввели следующую таксу: каждый должен принести и сдать воспитателям по пятьдесят единиц собранного мусора. Корпус, понятное дело, они закрыли и никого туда не пускали. Конечно, дети не растерялись – незаметно выкрали из урны, что стояла возле крыльца четвёртого отряда, картонную коробку и разорвали её на мелкие кусочки. Та же участь постигла и валявшуюся там газету. Поэтому каждый быстро отчитался по сданному мусору. И воспитатели ничего не могли возразить на то, что некоторые мусоринки были откровенно микроскопических размеров – полфантика, четверть огрызка, клочок газеты. Пятьдесят штук – и всё, никаких вопросов.
Каждые пять минут Галя и Боря пересчитывали своих подопечных, страшно боясь, не пропал ли кто. Затем они построили финнов парами и в строгом порядке повели их на завтрак. Пятый отряд притащился к столовой так рано и организованно, что начала завтрака ему ждать пришлось почти целых полчаса. В окна выглядывали работники столовой и с изумлённым видом смотрели на стройную колонну детей.
Братство Белой Руки долго ждало разоблачения завхоза – громких криков, заметки в «Зорьке-Пресс» о самостоятельной и добровольной сдаче вора-завхоза. Но на стенде ничего подобного не было.
– С этим надо что-то делать… – прошептал Костя Шибай, стоящий в паре с Антошей Мыльченко. – Жизнь не в дугу пошла, братва. Галя с Борей вообще уже задрали. Что, они нас теперь всё время так дрессировать будут? Неужели Евгеньевич так и не оповестит лагерь о том, что вор обнаружен?
Арина, стоящая впереди них в паре, конечно же, с Зоей Редькиной, только хотела что-то сказать, как на пороге столовой появился начальник лагеря, подобострастно заглядывающий в лицо выкатившемуся вслед за ним довольному завхозу Петровичу.
