«Кровь!» – сказал кот - Фоули Луиза Манро (книги хорошего качества txt) 📗
Эндрю в продолжение всей поездки крепко прижимал к груди коробку с пиццей и активного участия в беседе не принимал, а Кики, втиснутая посередине между ними, все время беспокоилась за Моне и Рыжика, ехавших в заднем отделении фургона. Видеть их она не могла, так как заднее отделение было отгорожено висевшей за их сиденьями тёмно-синей матерчатой занавеской. Подгоняемый Гейбриелой старенький фургон катил вперед, трясясь на ухабах и брызгая во все стороны гравием, но она, похоже, совершенно не замечала, какое впечатление производит её езда на пассажиров.
Наконец они свернули с дороги на подъездную аллею, у начала которой стоял, как указатель, почтовый ящик на столбе, какими пользуются в сельской местности. На ящике печатными буквами облезающей черной краской была написана фамилия Джанссен. Впереди виднелось несколько строений. Резко затормозив, Гейбриел остановила машину перед главным строением и выскочила наружу. Кики и Эндрю, все ещё судорожно прижимающий к груди коробку с пиццей, последовали за ней.
– Ей бы не людей, а скот перевозить, – вполголоса пожаловался Эндрю Кики, пока Гейбриел выпускала животных из заднего отделения фургона. – Кажется, у меня волосы поседели. – Удерживая коробку с пиццей одной рукой, он подергал другой свои короткие вихры, стараясь приблизить их к глазам, чтобы получше рассмотреть. – Скажи мне правду, Кики. Они седые?
Кики рассмеялась и стукнула его на руке, чтобы он оставил волосы в покое.
– По-моему, они все такие же каштановые, – сказала она.
– Вот мы и приехали! – весело объявила Гейбриел. – Это мой дом. Вон то строение перед конюшней было сараем для инструментов, но Роланд переоборудовал его в мастерскую для меня. Идемте! Поскольку это первый ваш визит, я введу вас через парадную дверь!
Сбоку от дома Кики заметила обнесенный изгородью участок земли и догадалась, что это и есть огород, про который говорила Гейбриел.
Реставраторша подвела их к парадному входу и пригласила внутрь. Старый фермерский дом был невелик, но опрятен. На открытых окнах колыхались кружевные занавески, на полу лежали плетеные коврики.
– Разве вы не запираете дверь? – удивленно спросил Эндрю.
Гейбриел пожала плечами.
– Зачем? Если меня захотят обокрасть, жулики найдут способ забраться в дом. Кроме того, сюда, в такую даль, никто не ездит… да и нет у меня ничего такого ценного, на что можно было бы позариться!
Она повела их через гостиную, обставленную старомодной, слишком мягкой мебелью с вышитыми салфетками на ручках и спинках кресел и диване. Кики вспомнила, что в точности такую же обстановку она видела в доме своей бабушки. В одном углу стояло, как бы обозревая всю комнату, пианино, в другом примостился старенький телевизор.
Войдя в кухню, Гейбриел включила свет и показала рукой на деревянный стол возле окна.
– Клади пиццу сюда, – сказала Эндрю Гейбриел. – Кики, доставай тарелки и салфетки, а я пойду покормлю Моне и его гостя.
Кики почти забыла про «гостя» Моне. Вернувшись в гостиную, она обнаружила Рыжика на верху пианино: он грациозно умывал лапки в предвкушении обеда. Моне развалился на полу, но следил за каждым движением кота.
– Рыжик! – воскликнула она. – Сидеть на мебели неприлично!
Толстый кот спрыгнул на клавиатуру и дважды прошелся по ней взад и вперед, от высоких тонов к басам и от басов к высоким. Кики могла бы поклясться, что при этом он ухмылялся.
– Ладно, слезай, маэстро, – сказала Кики, подхватывая его на руки и бесцеремонно плюхая на пол рядом с Моне, который с трудом поднялся на ноги и побрел на кухню.
Гейбриел вывела животных во двор, и Кики оглядела маленькую кухоньку. Три её стены были заставлены шкафами.
– В каком шкафу, по-твоему, хранятся тарелки? – спросила она у Эндрю.
– Зачем тебе тарелка? – сказал он, запихивая в рот остаток треугольного куска пиццы. – Я прекрасно обхожусь без неё.
Кики состроила ему гримасу.
– Раз наша хозяйка говорит «доставай тарелки», я достаю тарелки. По логике вещей они должны быть в этом шкафу. Он ближе всех к столу. – Она открыла дверцу. – Нету. – Открыла вторую. – Нету. – Открыла третью. – С третьей попытки нашла! – объявила она, доставая три тарелки и ставя их на стол.
– А я позаботился о салфетках, – объявил Эндрю, кладя рядом с тарелками стопку салфеток. – Тебе не попадались в ходе твоих великих поисков тарелок какие-нибудь стаканы? – Он направился к холодильнику и достал из морозилки поднос с кубиками льда.
Кики открыла другой шкаф, и у неё перехватило дыхание.
– Эндрю! – тихо прошептала она.
– И ещё достань чашку для льда! – добавил он, не оборачиваясь.
– Эндрю! – голос Кики звучал настойчиво. – Смотри! Он поставил поднос со льдом и поспешил к ней.
– Это ваза эпохи династии Юань! Я своим глазам не верю! – сказала она прерывающимся голосом. Она потянулась и достала вазу с полки. – Гейбриел воровка!
Эндрю во все глаза глядел на изящную вазу.
– А ты уверена, что она подлинная? – шепотом спросил он – Может быть, это тоже подделка? Может быть, она наладила массовое производство?
– Нет, это подлинник, – твердо сказала Кики. – Она холодная на ощупь, как вчера в музее.
– На ощупь нельзя точно определить, подлинник это или подделка, – возразил Эндрю.
– Я в этом уверена, – сказала Кики, упрямо стиснув зубы. Она поставила вазу обратно на полку и закрыла дверцу шкафа за мгновение до того, как со двора вернулась Гейбриел.
– Животные счастливы, – сообщила она. – Теперь и мы поедим!
Кики жевала пиццу без всякого аппетита и делала вид, что слушает, как Гейбриел красочно описывает жизнь в Европе, а Эндрю делится своими честолюбивыми планами стать репортером столичной газеты и производить журналистские расследования.
– Кики, – обратилась к ней Гейбриел, – пицца совсем холодная, да? Хочешь, я разогрею?
– Нет, пицца тут ни при чем, – сказала Кики, не поднимая глаз. Она чувствовала себя несчастной. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – это попасть домой, где ей не нужно будет думать о музеях, подделках и людях, которые на самом деле совсем не такие, какими кажутся.
– Что-то не так, – сказала Гейбриел, кладя ладонь на руку Кики. – Что-то тебя тревожит.
Кики резко отодвинула свой стул от стола.
– Да, что-то меня тревожит, – выпалила она. С этими словами она подошла к шкафу и открыла дверцу. – Вот что меня тревожит! – С трудом сдерживая слезы, она показала на китайскую вазу на полке.
Гейбриел закрыла глаза и глубоко вздохнула.
– Я могу объяснить, – проговорила она. – Это совсем не то, что ты думаешь.
В дверь черного хода заскребся Моне, и Эндрю встал из-за стола, чтобы пустить животных.
– Это подлинная ваза? – спросила Кики прерывающимся голосом.
Гейбриел кивнула.
– Да. Это запутанная история.
– Вы хотели подменить её поддельной, которую сегодня утром разбил Рыжик, – сказала Кики обвиняющим тоном.
– Да, – призналась Гейбриел. – И сегодня же вечером я должна буду вернуть её в музей, пока хранитель не обнаружил пропажи. Если уже не обнаружил. Тогда мне несдобровать.
– Зачем вы её украли? – спросила Кики.
– Я украла её, – ответила Гейбриел, – чтобы её не смог украсть Людвиг Стоттмейер, ныне Людвиг ван Кайзер. Когда его сделали хранителем Галльярда, мне стало ясно, что с музейным собранием начнут случаться скверные вещи, – продолжала она. – Вот почему я осталась работать в музее. Я объяснила это тебе в тот первый день, когда мы познакомились.
Кики кивнула.
– Людвиг осуществляет свой мошеннический план примерно так. Он находит в коллекции вещи, пригодные для продажи: такие вещи, которые частные коллекционеры будут готовы приобрести, не задавая лишних вопросов. Затем он заказывает специалисту их копии и подменяет подлинники подделками. Заметить разницу способны немногие и уж, конечно, не широкая публика.
– Но это ещё не объясняет того, почему ваза очутилась у вас в шкафу, – проговорил Эндрю, глядя Гейбриел в глаза.
