Пианино на лямке - Берна Поль (книги без сокращений .txt) 📗
Минут через десять слепой как будто бы устал и прекратил играть. В плошке так и лежала одна-единственная монетка. Ребятам стало жалко музыканта; все оглянулись на Марион, которая была казначеем.
— Мы с этой слежкой почти всё проели, — сказала она с сожалением. — Десять рожков мороженого по двадцать франков, вот и считайте… Только и осталось, что монета в пятьдесят франков.
— Отдай ему, — сказал Габи.
Марион медленно перешла улицу и уронила монету в плошку. Слепой даже рта не раскрыл, чтобы поблагодарить, но вдруг резко поднял голову, и Марион показалось, что он пристально смотрит на неё сквозь синие очки. Нанар заёрзал от восторга, отвечая на беглую ласку своей благодетельницы.
Габи был не дурак и в зоркости не уступал Марион и Фернану. Поведение собаки окончательно подтвердило его догадку. Он дивился прихотливой игре случая: не далее как сегодня утром Нанар познакомил их с месье Тео, личностью чрезвычайно таинственной, а вечером привёл сюда этого слепого, которого до сих пор никто не видал. И между делом претерпел удивительную метаморфозу, что само по себе было ещё одной тайной. Фернан думал примерно так же, и преображение Нанара представлялось ему задачей со многими неизвестными. Ради чего трёхцветного питомца Марион превратили в чёрного красавца? Возможно, в этом и крылась разгадка всех тайн.
Марион вернулась к товарищам.
Слепой после недолгого колебания снова накинул на плечо лямку аккордеона, видимо, решив угостить обитателей улицы Маленьких Бедняков чем-то ещё. Он заиграл в какой-то другой, более чувствительной манере старый цыганский романс, и печальная ностальгическая мелодия широко разлилась по улице.
Женщины в дверях домов расчувствовались пуще прежнего, хотя и не настолько, чтобы раскошелиться на сто су. Марион, Берта и Мели слушали как зачарованные: была в этой мелодии какая-то задушевная нежность, трогавшая их неискушенные сердца. Мальчишки — те оставались тверды как кремень и держались начеку.
— Я эту песню знаю, — уверенно заявил Татав. — Она называется «На грош любви», я её по радио слыхал раз пять, наверно. Это очень старая песня…
Габи что-то зашептал на ухо Зидору. Гроза улицы Маласси вытаращил глаза и стал с удвоенным вниманием приглядываться к собаке слепого. Потом его худенькая, бледная рожица расплылась, и он затрясся от беззвучного смеха.
— Ты этого гармониста знаешь? — тихонько спросил его Габи.
Зидор помотал головой:
— На первый взгляд, вроде нет! — сказал он, оглядывая странную пару — слепого и его собаку. — Должно быть, приезжий. А вообще-то кто его знает. Если Нанару изменили внешность, так, может, и хозяину тоже? Пошли, посмотрим вблизи…
— Пока не надо! — шепнула Марион. — Никаких резких движений…
Передаваемый из уст в уста секрет успел обежать всю компанию, включая Бонбона.
— Тихо вы, не привлекайте внимания, а то уши оборву! — прикрикнул Габи на возбуждённых товарищей. — Теперь ясно — мы ухватились за какую-то нить, и не дай вам бог спугнуть добычу по собственной дурости… Тут нужны терпение и осторожность — а вы как думали? Тайну за десять минут не раскроешь, иначе это было бы фуфло, а не тайна.
Слепой перестал играть. Он закрыл аккордеон, снял его с плеча и бережно поставил на землю рядом со своим складным стулом. Нащупал плошку, высыпал на ладонь обе монеты и убрал в карман. Потом сложил руки на набалдашнике своей белой трости и остался сидеть неподвижно, словно чего-то ожидая.
Девочки всё ещё были во власти музыки — чуть склонив головы, они словно ловили последние её отзвуки в приглушённом расстоянием шуме Сортировочной.
— Странный какой-то слепой! — хмыкнул Зидор, упрямо выискивающий улики во всём, что бы ни увидел. — Можно подумать, он играет ради своего удовольствия. Нет, правда, ведь на такой бедной и глухой улице этим не больно-то заработаешь. Что, не так разве? Вон, смотрите, уж четверть часа-то он точно здесь наяривает, а всей выручки — сто су, не считая нашей добавки. Старик Сто Су за это время насшибал бы в десять раз больше, даже палец о палец не ударив…
Смеркалось; последние отсветы заката ещё румянили фасады домов на верхнем перекрёстке, но улица уже тонула в тени. Слепой сидел всё так же неподвижно.
— Подождём ещё, — сказал Фернан. — Наверняка что-нибудь да произойдёт.
Прошло ещё две-три минуты, и вдруг из-за угла появился человек. Ребята сразу узнали старика, который торговал арахисом на Рыночной площади. «Арахис», как все его и называли, прошёл вниз по улице до перекрёстка и, углядев в сгущающихся сумерках слепого, казалось, вздохнул с облегчением. Слепой, не говоря ни слова, встал и вскинул на плечо лямку аккордеона, а Нанар с готовностью вскочил, энергично встряхнувшись. Арахис взял складной стул и плошку. Слепой положил руку ему на плечо, потянул за поводок Нанара, и все трое медленно направились в сторону вокзала.
Давно уже было пора по домам, так что от дальнейшей слежки пришлось отказаться. Но Жуану-Испанцу и Крикэ Лярикэ к себе в Бакюс нужно было идти в ту же сторону, что и «объектам наблюдения».
— Не беспокойтесь, мы за ними приглядим, нам по дороге, — заверил товарищей Жуан и взял за руку негритёнка. — Сейчас все ужинать идут, вряд ли эти куда-нибудь далеко намылились… До завтра!
Расходились неохотно, словно боялись, что едва забрезжившая тайна за ночь растает без следа.
— Пойду домой, — сказала Марион Фернану. — Но ты, если что, прибегай.
Спускаясь — уже одна — к дороге Чёрной Коровы, она, не отдавая себе в том отчёта, насвистывала привязавшийся мотив — печальный и нежный припев песни «На грош любви».
Месье Боллаэр напуган
Совещание состоялось на следующий день, на первой же перемене, под чахлой сенью четырёх пыльных лип, что росли на школьном дворе.
Тогда-то все и узнали, чем кончилась вчерашняя слежка Жуана и Крикэ.
— Арахис довёл слепого до площади Теодор-Бранк, — докладывал цыганёнок обступившим его друзьям. — На углу Национальной Арахис откололся, а мы с Кри-Кри последовали за слепым и Нанаром. Мы шли за ними аж до самых Вольных Стрелков. Этот отрезок пути слепой уже, видимо, знает, потому что он безошибочно нашёл калитку и позвонил прямо в № 58… в дом месье Тео!
— Как и следовало ожидать, — вздохнула Марион. — В общем, мы опять там же, где и вчера.
— Может, нам бросить пока месье Тео и вплотную заняться слепым? — предложил Габи. — За ним и следить куда легче, и уж если он не странный, то я и не знаю, какого ещё нам надо!
— Это точно! — сказал Зидор. — Дураку ясно, что не для красоты он разгуливает с перекрашенной собакой.
Все засмеялись.
— Займёмся слепым, — согласилась Марион.
— Значит, так, — продолжил Габи. — Сразу после школы идём в сквер. Оттуда рассылаем разведчиков по всем направлениям. Лювиньи не такой уж большой город, и если слепой где-нибудь заиграет, мы быстро узнаем, где. А тогда разобъёмся на группы и все по очереди будем за ним следить, ни на минуту не упуская из виду…
Не считаясь с их планом, слепой задолго до назначенного срока заставил подскочить на школьных стульях десятерых сыщиков, клевавших носом над учебниками. Было без чего-то три, когда до них донеслись звуки аккордеона, играющего чуть ли не на улице Пио. Месье Жюст, учитель, писал формулы на доске и не видел, как заволновались те его ученики, которых он — вне зависимости от их успеваемости — относил к категории «трудных».
Габи, Зидор, Фернан и Татав едва смогли усидеть на месте, ловя сквозь шум улицы обрывки весёленькой мелодии. А слепой словно дразнил их — играл то там, то тут, и всё вокруг школы.
Габи, весь красный, то и дело смотрел на настенные часы и кусал губы.
— Ну что за гадство! — изнывая от нетерпения, ругался Зидор. — На черта нам надо знать, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов? Мы тут с этими квадратами, а Нанар со своим приятелем тем временем смоется…
