Банда во временное пользование - Трушкин Андрей (книги .txt) 📗
ТАКТ 9 Великая и Ужасная Тайна. Ноты могучие и безобразные. Фантазия-каприз „типа чисто Моцарт. Главное — вовремя появиться
Ох, никогда не думал Мишка, что невысказанная тайна может так изводить человека! Так хотелось, так хотелось Мишке пересказать другу свой разговор с Катей, так хотелось выпендриться и покрасоваться в лучах хоть маленькой, но славы! Валерка забежал после концерта к Мишке поболтать о всякой всячине. Нет-нет, рот у Мишки сам собой приоткрывался, чтобы выпалить: «А ты знаешь, что сегодня…» Но вот этого как раз говорить было нельзя, а то Катька обидится и тогда наметившейся было дружбе можно будет смело помахать синим платочком в белый горошек. И Мишка вновь возвращался к пересказу очередной потешной истории с приколистом Иконой, который, выкрав из кабинета биологии скелет, привязал его за спину да так и ходил всю большую перемену, потешая публику, пока его не отловила физичка по прозвищу Пиво. Надо сказать, роль свою Икона исполнял до конца. Долго еще до любопытных слушателей из подсобки кабинета физики неслись дурашливые вопли школьного клоуна:
— Ой, ой, не раздевайте меня! Зачем вы отделяете от меня моего сиамского брата? Ну вот, теперь вы мне лучевую кисть сломали! А ребра, ребра-то, кто мне за них заплатит?!
В отличие от Иконы Мишка свою роль до конца сыграть не мог. Как только они с Валеркой закончили хохотать над этой историей, Мишка, словно против воли, выпалил:
— А ты знаешь, что?
— Что? — заинтересовался Валерка, поскольку интонации его друга яснее слов говорили, что случилось нечто потрясающее.
— Да так, — промямлил Мишка. — Ёжиков похвалил, сказал, мол, мелодия хорошая.
— А-а, — разочарованно протянул Валерка, который уже внутренне готов был приобщиться к Великой и Ужасной Тайне, но вместо нее получил облом. — Да, — рассеянно подтвердил он, — мелодия хорошая.
Друзья замолчали. Мишкина тайна билась в нем тяжелым и гулким эхом, все пытаясь выбраться наружу. Боясь сболтнуть лишнего, Мишка даже поднес на всякий случай к губам правую руку, чтобы вовремя зажать себе рот. Но, может быть, позволить себе хоть слово, хоть полслова, хоть намек? Тайна разгоралась в Мишке степным пожаром, хранить ее становилось все нестерпимей и нестерпимей. Тут Мишка вспомнил одну восточную сказку про человека, которому доверили секрет. Тот тоже ходил и маялся, пока наконец не нашел выход — наклонился над колодцем, да и рассказал все, что ему удалось узнать. А рядом с колодцем рос тростник. Пастух, который шел мимо, срезал тростинку и сделал из нее дудочку. Ну, дудочка-то и растрезвонила услышанное на всю округу. Нет, нужно молчать во что бы то ни стало!
На Мишкино счастье друг, хотя и неосознанно, помог ему.
— Пока, — похлопал Валерка Мишку по плечу, — мне домой надо забежать. Посимулирую делание уроков и к тебе еще раз загляну.
— Ага, — радостно кивнул Мишка и поскорее пошел прочь, чтобы не заорать в спину Валерке: «А мне Катька знаешь что предложила? Песню вместе с ней написать!» Да-а, бороться с тайной — это была песня. Можно сказать, шлягер самопожертвования и самоконтроля. Мишка успокоился только тогда, когда запер стальную дверь квартиры на стальной же засов.
Уф, теперь можно расслабиться! Мишка прошлепал к себе в комнату, рухнул на диван и радостно зажмурился. Да, жизнь, оказывается, способна приносить не только неприятные сюрпризы. Какой классный предлог теперь есть, чтобы в любой момент поговорить с Катькой или позвонить ей: мало ли о чем композитор может советоваться с певицей? Скажем, не лучше ли песню из тональности до мажор перевести в тональность фа мажор или еще что-нибудь сотворить в этом роде? Да и видеться они наверняка будут чаще. Не с фа мажором, разумеется, а он, Мишка, с Катей. А «видеться» — это, знаете, очень многозначный глагол. Видеться можно мельком на перемене, а можно — гуляя после школы. А там, глядишь, после обсуждения всяких музыкальных премудростей можно и в кино заглянуть.
Дальше кино Мишкины мысли не простирались. И так уже это был предел возможного человеческого счастья. О чем же думать еще? И вообще, стоит ли сейчас о чем-то думать?
Мишка рывком поднялся с дивана. Нужно действовать, действовать и действовать! Концертный пиджак отлетел в сторону и неловко повис на спинке кресла. Воротник рубашки расстегнулся, ее рукава тут же были закатаны, звонко щелкнули замочки кофра, и на свет появилась прекрасная даже в своем внешнем совершенстве, золотистая «Амати». Сейчас Мишка походил на какого-то экспансивного композитора вроде Паганини, который, обуянный неожиданно пришедшей в голову темой, оставляет все свои занятия и хватается за инструмент, чтобы немедленно воплотить ее в звуки. Сам Паганини, конечно, бросился бы к скрипке, Бетховен сел бы за рояль, ну а Мишка приложил к губам мундштук трубы.
Первый звук, вырвавшийся из замечательного инструмента, был сродни визгу испуганного поросенка и реву обиженного бегемотика, которого родители с утра обещали повести в кино на мультфильмы, но обещания своего не сдержали.
Вторая нота была не менее могуча и безобразна. От нее зазвенели стекла в рассохшейся раме окна, и, чего-то испугавшись, вдруг двинулась секундная стрелка на настенных часах, в которых Мишка уже полгода как собирался сменить севшую батарейку.
От третьего звука, вылитого из мощных Мишкиных легких, нервная соседка сверху воскликнула: «О боже!» — и тут же подалась во двор — пережидать очередную репетицию несостоявшегося пока еще Армстронга. Сам Армстронг назвал эти дикие визги и хрюки «гимнастикой трубача». Таким образом Мишка, что называется, «разыгрывался». Правда, ему удавалось это делать нечасто, в основном когда дома не было родителей. По науке-то положено было играть гаммы, но то по науке, то неинтересно. А вот издать какой-нибудь эдакий звук, чтобы сигнализация на машинах во дворе заорала, вот это было бы круто! Это бы тогда он разыгрался!
Подурачившись некоторое время, Мишка стал издавать более внятные трели. Теперь звуки стали похожи на нечто более осмысленное, чем рев мамонта, у которого злой стоматолог насильно выдирает бивни.
Попугав и без того нервное население своего дома, Мишка аккуратно пристроил трубу на временное хранение в кофр и полез искать нотную тетрадь. Дело это оказалось непростым. Почему-то в кособоких стопках, которые валялись в комнате где угодно, но только не в местах, им предназначенных, тетрадка находиться не желала. Тут было все, что не нужно: позапрошлогодняя годовая контрольная по физике, контурные карты по географии, зачитанный, какой-то затрепанный детектив, учебник по биологии, тетрадка для лабораторных работ по химии. Блин, да где же работа по сольфеджио?!
Мишка метался по комнате разъяренным на невидимого комара дачником, перекладывал стопки с места на место, чихал от пыли и все больше в душе ругал себя за то, что не может поддерживать в комнате элементарную чистоту и порядок. Заметив, что он думает почти теми же самыми словами, которыми его при случае чихвостила мама, Мишка смутился. Да, пожалуй, в своей самокритике он зашел слишком далеко. Вообще-то раньше он не затруднялся у себя в комнате найти любую вещь. Беспорядок, который здесь царит, он, конечно же, кажущийся. Но только, блин, где же тетрадь по сольфеджио?!
Через полчаса настойчивых поисков тетрадь была обнаружена на самом логичном месте: она лежала на Мишкином письменном столе. Беда была только в том, что каким-то образом Мишка умудрился засунуть ее в альбом по рисованию. Сам альбом Мишка перекладывал с места на место раз пять, пока наконец не догадался как следует его встряхнуть. Тут-то нотная тетрадь и шлепнулась на стол, разогнав в сторону пугливые, словно мошки, стайки пылинок.
— Ну вот давно бы так! — похвалил тетрадку Мишка и принялся ее изучать. — Вот зараза, — пыхтел Мишка, листая тетрадку. — Ни одного свободного листочка! Моцарт, Бетховен, Бах еще этот, черт ушастый.
Просмотрев тетрадку из конца в конец, Мишка нашел-таки полторы незанятых странички между Паганини и Альбинони. Расписав на последней странице обложки учебника алгебры ручку, Мишка красивыми, насколько мог, буквами начертал на листе: «Михаил Галкин. Фантазия-каприз». И чуть ниже добавил: «Посвящается К.». Тут Мишка споткнулся, поскольку дальше нужно было рисовать скрипичный ключ, а проклятое летнее ничегонеделание эту усвоенную в прошлом году науку из него выбило. Но вскоре Мишка вспомнил, как нужно правильно вести линии, чтобы ключ получался соразмерный и красивый, начертил его, изобразил его басового товарища и снова потянулся к трубе.
