Чекисты рассказывают... - Зубов Алексей Николаевич (первая книга .txt) 📗
С Зильбером все ясно. Вместе с группой туристов он был в МГУ, в Дубне, Третьяковке, ЦУМе, ужинал в обществе группы советских ученых, смотрел «Лебединое озеро». Однако несколько раз ему удавалось «отрываться» от группы. Вчера он заглянул в антикварный магазин, дотом поехал на Ленинские горы. Со смотровой площадки любовался величественной панорамой Москвы. Задержался в сквере. Присел на скамейку рядом с двумя юношами, о чем-то спорившими. Вытащил из кармана газеты и минут пять читал или делал вид, что читает. Встал, пошел дальше. Вернулся к стоянке такой и отправился в ЦУМ. Протискиваясь к прилавку, сунул какой-то маленький пакетик в карман пальто рыжеволосой молодой женщины.
Зильбер — в гостиницу, а рыжеволосая долго плутала по центру Москвы, пока не зашла в кино «Метрополь», в синий зал. Но когда кончился сеанс, в зале ее не оказалось.
Птицын, когда его что-то озадачивает, почему-то усиленно теребит пальцем нос, будто ждет от него ответа. И сейчас так. Теребит нос и про себя чертыхается, воздавая должное ловкости неизвестной — уже второй раз она искусно исчезает из поля зрения. Думается, что и тогда в Мосторге и сегодня действовало одно и то же лицо. Правда, та была блондинка. Но это просто — парик, грим. Мадам, надо полагать, маскируется, хотя действует нахально — один и тот же прием использует вторично.
И еще одно сообщение. Снова о Победоносенко.
Возвращаясь из Архангельского, Аркадий Семенович недалеко от дома заглянул в пивную, где встретился, судя по фуражке, с шофером такси. Видимо, давние приятели. Выпили шесть бутылок пива и по стакану столичной. Долго объяснялись друг другу в любви и дружбе. На прощанье шофер достал из кармана заморскую коробку сигарет и, облобызав одессита, сказал:
— Вот тебе, приятель, подарочек. Для твоей коллекции. Знаю, что собираешь эту дрянь. Давно приготовил для тебя, да все как-то забывал прихватить из дома...
Победоносенко бережно принял коробку и стал внимательно разглядывать ее.
— Что глаза пялишь? Экстра-класс! — И выразительно поднял большой палец.
— Спасибо, друг. Сколько с меня, Ефим Палыч?
Шофер рассвирепел.
— Ты меня за кого принимаешь, Аркадий Семенович?
— Гражданин таксист! Не надо делать столько шуму из ничего. Я вас умоляю...
Победоносенко уже хотел было сунуть коробку в карман, потом что-то вспомнил, открыл крышку, достал лежавшие там несколько сигарет и бережно положил на стол.
— Аркадий Семенович сигареты не уважает. Он признает только трубку. Ба! А это что за цифирь? Может, записывал что на память и забыл? — и протянул коробку шоферу.
На внутренней стороне крышки было написано: ВК-68-75.
— Кто его знает, что за цифирь. Я лично не записывал. Похоже, что пассажир, тот, что обронил сигареты, цифирь писал... Ты плюнь на эту цифирь. Плюнь да разотри. Коллекцию не портит.
— А что за пассажир такой? Рассеянный с улицы Бассейной?
— Это я тебя все хотел спросить, да недосуг было. Забывал. Странная, друг Аркадий, история приключилась... Вез я парочку за город. Симпатичные. Вроде как из Прибалтики. Так вот, понимаешь... — и шофер быстро невнятно затараторил, глотая слова, а там, где их не хватало, начинал вдруг «разговаривать» языком жестов...
— Подожди, подожди! Аркадий Семенович не любит, когда говорят так много и так быстро. У нас на Дерибасовской в таких случаях кричали: «Гражданин! Соблаговолите заткнуть фонтан!» Давай выпьем еще по сто, понюхаем пробочку и пойдем ко мне закусывать — имею предложить отличнейший пирог с капустой. Там мы с тобой примем еще по сто и уж в точности выясним — кто, куда, зачем ехал и что ты хотел спросить у гражданина Победоносенко.
Друзья обнялись, расцеловались и, слегка покачиваясь, вышли из пивной.
...Как и следовало ожидать, ни один из одиннадцати адресов подмосковного городка в бюро обмена не регистрировался и в бюллетенях не значился. Вариант бюро обмена отпал начисто. Более близкое знакомство с материалами дела, в частности с беглой характеристикой жителей тех квартир, в адрес которых были отправлены газеты-листовки, мало чем обогатило Птицына, Однако некоторые выводы, которые могут пригодиться в будущем, были сделаны. Квартиры эти, как правило, отдельные. Много студентов вузов и техникумов. Есть и врач — молодой человек, работающий в местной поликлинике, и педагог — преподает литературу в здешней школе. Идеологический снаряд выпущен с каким-то определенным расчетом. Каким?
...Птицын включил транзистор и в ожидании Бахарева занялся кофеваркой. Ждать пришлось долго, и не одна чашка кофе была выпита, пока около пяти вечера Бахарев объявился. И сразу же попросил вызвать Снегирева.
— Хочу показать ему вот эту фотографию, — и он положил на стол фотоснимок
— Кто это?
— Ольга.
— А при чем тут Снегирев? Думаешь, что это она и выпорхнула из «Метрополя»?
— Может случиться, что и так. Но вот факт абсолютно достоверный: в подмосковном городке Ольга проходила практику в поликлинике. У нее там широкий круг знакомых — врач, учитель, студенты... — И Бахарев подробно рассказал о своем сегодняшнем визите к Марине.
...На сей раз Марина встретила Бахарева приветливо: чувствует себя лучше, была уже в институте. Придется подналечь, чтобы наверстать пропущенные лекции, семинары. И тем не менее она не прочь в воскресенье отправиться куда-нибудь в лес, за город. На дворе стоит чудесная осенняя пора. И если Николай составит компанию, она будет очень рада. Николай тут же откликнулся шуткой:
— С вами хоть на край света. Но у вас, кажется, есть излюбленные места в Подмосковье. Помнишь, ты мне рассказывала о веселом загородном пикнике. Восторгалась живописными перелесками... И компания, кажется, была милая.
— Да, да, вспоминаю. Это меня Ольга затащила туда. Она проходила практику в поликлинике и подружилась с тамошней молодежью. Чудесные ребята. Компания оказалась действительно милой. Жаль, что мы еще не были с тобой знакомы тогда. Тебе было бы там очень уютно. Между прочим, у костра с печеной картошкой шли жаркие литературные споры. Страсти — до белого каления...
— О, я люблю такое общество. О чем спор шел?
Марина на мгновение задумалась.
— Если мне память не изменяет, началось с того, что один из студентов заявил, будто настоящее искусство независимо от жизни. Оно как бы интуитивно и отрешено от бренного мира.
— Любопытная точка зрения. Нечто в этом роде я читал у австрийского психолога Зигмунда Фрейда. А что утверждали оппоненты?
— Главным оппонентом, конечно, был учитель литературы. Тот так и сыпал цитатами. Стендаль, Белинский, Толстой... Тебя не хватало у костра, ты у меня умненький, Коля, страшной силы эрудит!
— А ты уверена, что я поддержал бы учителя?
— Я как-то не задумывалась над этим, Коля. Но мне казалось, что ты...
Она запнулась, недоумевающе посмотрела на Бахарева.
— Конечно, равнодушного искусства я не признаю, Марина. Но, как говорится, не для печати исповедуюсь: когда учился в литинституте, идеи Зигмунда Фрейда были мне не безразличны. Таинственные подсознательные импульсы в творчестве художника... Их не так-то просто сбросить со счета. И вопрос этот не такой уж простой... А вообще-то отрадно, что ребята спорят. Я предпочитаю спорящих отмалчивающимся. Не терплю молчаливых и равнодушных.
— Но тогда спор зашел слишком далеко. Студента поддержал врач, а Ольга — учителя. Точнее так: то студента, то учителя. А потом объявила: если не прекратят спор, она немедленно уйдет. И представь, подействовало. Врач был влюблен в Ольгу. Она, кажется, и сейчас встречается с ним. Мы можем легко договориться и снова туда же махнуть... Меня что-то потянуло на природу. Ты поедешь?
— Как видишь, я куда более сговорчив, чем ты.
Она поняла намек на последнее бурное объяснение и тут же нахмурилась.
— Не надо кукситься. Это случается. У одних идиосинкразия к помидорам, у других — к ресторанам. Отныне и во веки веков будем ходить только в чайные или молочные — пить кофе и кушать кефир с миндальными пирожными. Договорились?
